Чтение 39–й страницы книги ~Очень далекий Тартесс~

щита Нетона, щита из голубого серебра. За долгое царствование Аргантония
сделан этот щит - крупица за крупицей. Второй, наполовину меньше, тоже
вынесен к народу, его держит Укруф, стоя ступенькой ниже. Пусть знают
тартесситы, что их правители не сидят сложа руки, что они неутомимо ведут
Накопление, выполняют священные заветы предков.

- Слава-а тысячелетнему царству!

- Бог богов Нетон, помилуй нас!

Павлидий простер руки - крики на площади умолкли. Он стал выкрикивать
слова молитвы - слова, которых люди не понимали, потому что они
принадлежали древнему языку сынов Океана.

А когда молитва была сотворена, настал черед жертвоприношению. Из
восточных ворот потекла длинная вереница оборванных испуганных людей.
Крепко привязанные друг к другу, они бежали, подгоняемые стражниками, на
площадь, на расчищенное место между ступенями храма и толпой горожан.
Сбились в кучу. Стражники отделили от них десятка три обреченных,
связанных особой веревкой.

Снова заговорил Павлидий, и глашатаи зычными голосами повторяли каждое
его слово. Это презренные бунтовщики, поднявшие оружие на великий Тартесс,
сейчас их главари будут принесены в жертву Нетону, богу богов, а остальные
- отправлены на рудник голубого серебра.

К деревянным колодам подошли палачи, поигрывая топорами.

Площадь орала неистово. Крики негодования слились в протяжный рев.
Обреченные вжимали головы в плечи. Лишь один из них, долговязый, с изрытым
оспой лицом, стоял прямо и спокойно. Он в упор смотрел на одного из
царских приближенных - молодого, в лиловом гиматии, с серебряными пряжками
на груди.

И Тордул, ощутив на себе пристальный взгляд, забеспокоился. Он повел
глазами - и встретился с ненавидящим взглядом Ретобона. Несколько
мгновений они смотрели друг на друга, потом Тордул опустил глаза. Вдруг он
встрепенулся, побежал, расталкивая придворных, вниз по ступеням храма. Он
что-то кричал, но голос его тонул в реве толпы...

Горгий и Эхиар плели тугие пучки из длинных каштановых волос. Астурда
сидела у стены и плакала, уткнув лицо в колени. Она стыдилась своих
остриженных волос, не достигающих затылка, и голова ее была покрыта.

Не устояла, поддалась уговорам Горгия: у греков бывало, что молодые
женщины отдавали свои волосы для тетивы катапульт. Так вот всегда: мужчины
дерутся, а женщинам - слезы...

Эхиар был необычно возбужден.

- Не плачь, цильбиценка, - говорил он, скручивая прядь волос. - Ты
поклоняешься другим богам, но есть бог богов, и ему угодна твоя жертва...
Ты увидишь сейчас... увидишь, как падет недостойный... Только истинным
царям известно орудие возмездия. Бывало и в прошлом, что верховные жрецы
пытались завладеть троном, и тогда мудрый царь поставил на башне
катапульту... Раз в году верховный жрец подставляет сердце карающей
стреле... ни о чем не ведая. - Хриплый смех вырвался у Эхиара. - Я хотел
уйти в могилу вместе с Тартессом, но мне не удалось... не удалось накопить
голубого серебра сверх меры... сверх той меры, за которой начинается гнев
Нетона... Пусть так... Но зато я увижу, как падет недостойный... Павлидий
- так его зовут? Ах-ха-ха-а...

От его лихорадочной речи, от жуткого смеха Горгию было не по себе.
Сейчас он хотел лишь одного: пусть скорее выстрелит катапульта, пусть
будет все, что угодно богам. Вечером он спустится на берег, и они с
Астурдой уйдут... доберутся до гор... и пусть, пусть кочевая жизнь -
только бы жизнь...

Четыре пучка волос попарно натянуты меж перитретов. Эхиар поднялся по
ступенькам, нагнулся к прицельной щели.

- Ага, стоишь на месте... на правильном месте... Стрелу сюда! - крикнул
он Горгию. - Не ту! Вот эту!

Горгий повиновался. Положил тяжелую стрелу в желобок эпитоксиса,
зацепил спусковой крючок.

Снизу, с площади, доносился рев толпы. Горгий выглянул меж каменных
зубцов. Морс голов... Каких-то связанных людей тащат к деревянным
колодам... Павлидий в белой одежде стоит перед нишей - той самой, на
которую нацелена катапульта...

- Погоди! - крикнул Горгий Эхиару. - У него щит на груди! Это тот
самый? Из голубого серебра? Его не пробьет стрела!

- Замолчи, грек! Не видишь разве, что у этой стрелы наконечник тоже из
голубого серебра?

Горгий уставился на массивный тускло-серый наконечник стрелы. Так вот
оно какое...

- Берись за ворот! Быстрее!

Горгий завертел рукоятку. Со звенящим скрипом закручивались волосы.
Эпитоксис со стрелой, оттягиваясь, пополз по бронзовому ложу сиринкса.

- Так! Ну, а теперь...

Безумный хохот потряс Эхиара. Он потянул рукоять. Крючок освободился, и
вся сила, сжатая в волосах Астурды, рванула рычаги... Стрела понеслась
вниз, к храму...

Горгий не видел мгновенного полета стрелы, но знал, что она сейчас с
силой врежется в щит Павлидия. Пробьет ли?..

Последнее, что он увидел, было сияние солнца, небывало ослепительное...
будто Гелиос приблизил светлый лик к самой земле...

В дальнем дворе для проезжих на берегу желтого Бетиса купец-массалиот
потребовал у хозяина еще вина. Хоть был он уже пьян, хозяин не стал
перечить: знал крутой нрав массалиота. И когда только уберется отсюда этот
упрямый осел со своим товаром? Сидит, выжидает, пока в Тартессе станет
спокойно. Одним богам ведомо, какого спокойствия ему нужно для торговли...
и бывает ли оно на свете...

Тяжкий грохот - будто земля разверзлась - заставил массалиота выскочить
из комнаты. Грохот шел со стороны Тартесса. Там поднималось в небо
невиданно-огромное грибовидное облако. Медленно расширяясь, оно плыло
сюда.

Массалиот от страха мигом протрезвел. Он выбежал на дорогу, теряя плохо
привязанные сандалии, и во весь дух помчался прочь, прочь... подальше от
Тартесса...