Чтение 39–й страницы книги ~Астронавты~

- Да, - произнес астроном. - Это звук, издаваемый катодными лампами,
когда в них идет ток.

- Но что тут могут делать лампы и где они? В трубе?

Арсеньев пожал плечами. Сев на корточки, я приподнял несколько плоских
глыб, на которых мы стояли. Нижняя часть их была погружена в темный ил. Я
прикоснулся к нему: пальцы утонули в вязкой массе. Мне стало противно, и я
хотел уже подняться, как вдруг рука наткнулась на какой-то большой и
твердый предмет. Я напрягся и вытащил из-под камня что-то вроде обломанной
ветки. Но это, собственно говоря, было мало похоже на обыкновенную ветку.
Это был короткий, довольно толстый цилиндр, из которого выступали три
более тонких, а каждый из них, в свою очередь, тоже разветвлялся, так что
в конце концов получался пучок тонких, гибких прутьев. Все вместе весило
килограммов пятнадцать и было с метр длиною, а у основания самого толстого
из цилиндров виднелись концентрические слои металла, попеременно серые и
желтые.

- Какая-то алюминиевая верба, - сказал я. - Посмотрите, профессор.

Арсеньев осматривал мою находку с величайшим любопытством: брал в
пальцы каждую веточку, подносил к ней электрометр, но все безрезультатно.
Потом он огляделся вокруг.

- Полетим дальше над ущельем по следу трубы.

- Этот чертов магнетит будет сильно мешать, - заметил я.

- Ничего, зато труба теперь отзывается собственным голосом.

Мы вернулись к вертолету. Тут Арсеньев остановился и влез на высокую
глыбу.

- Подождите, я должен это исследовать...

Включив аппарат, он начал обходить место посадки.

- Труба лежит здесь совсем неглубоко... и это пустое пространство... Не
знаю почему, но все это мне не нравится... Не понимаю... - Он говорил
отрывисто, словно только себе самому.

- Доктор, - обратился он вдруг к Райнеру, - как вы думаете, может ли
вот та пропасть быть погасшим вулканом?

- На Земле, судя по горным породам, я ответил бы, что это исключено...
обвалы тоже дают совсем другую картину... Но здесь я могу сказать только
одно: не знаю.

- Почему труба подходит к поверхности? Случайно ли это?

- Кажется, я понимаю, что вас удивляет, - сказал Солтык. - Труба должна
лежать глубже, не правда ли? Если бы мне как инженеру пришлось
устанавливать такой крупный силовой проводник, я заложил бы его на глубине
не менее шести метров.

- Я думал не только об этом, - произнес Арсеньев, - но и это странно...
странно... - повторил он. - Невольно приходит в голову предположение, что
сначала была проложена труба, а потом... рельеф местности изменился...

- Вы хотите сказать, что труба была проложена, когда не было еще ни
кратера, ни ущелья? - спросил я.

- Вот именно. Знаете что, пойдемте к тому большому валуну; может быть,
оттуда будет виднее.

Мы прошли несколько сот шагов по темным камням. Я шел быстрее других и
первым очутился в суживающемся каменном горле. Ниже, еще метров через
двести, ущелье кончалось. В рамке темных скал светлела обширная долина, в
центре которой лежало озеро. Черная неподвижная поверхность воды с
торчащими довольно далеко от берега острыми утесами шла вдаль, затянутая
легким, как дымка, туманом. Со всех сторон спускались осыпи, окружая озеро
огромной крутой воронкой. Среди каменных глыб и изломов группами торчали
зубчатые скалистые шпили. Справа на темном фоне склонов выделялся белый
кружок. Кто-то подошел так близко, что задел меня за плечо, но я не
обратил внимания. Это оказался Арсеньев, и мы почти одновременно с ним
поднесли к глазам бинокли.

Я несколько раз зажмурился, так как мне показалось, что я ошибся. Но
нет, резкость была прекрасная, и бинокль в порядке...

Среди крутых обрывов стоял Белый Шар. Точнее, это был гладкий свод,
возвышавшийся среди каменных глыб математически точной линией, сплошной и
четкой, без всякого следа неровностей. Он очень резко выделялся в этом
хаосе каменных обломков.

- Удастся вам посадить там машину? - спросил Арсеньев.

Я ответил не сразу, определяя расстояние в бинокль. Повсюду утес на
утесе, торчащие острые края, повсюду тянутся нескончаемые ряды глыб,
входящие темными осыпями в ущелье. Кое-где одни обломки торчали на других
в таком необычном положении, что стоило отвести от них глаза, как начинало
казаться, что они теряют равновесие и падают.

- Приземляться здесь опасно, - сказал я. - Если глыбы поползут, машина
перевернется. Ротор может погнуться. А если пойти туда пешком? Это
недалеко, - не больше трех километров.

- Не знаю, не лучше ли вернуться на ракету, - медленно проговорил
Арсеньев. - Жаль, что у нас нет гидропланного шасси... Можно было бы сесть
на озеро.

Он думал о надувных резиновых шарах, на которых вертолет может
опускаться на воду. Мы оставили их в ракете, чтобы не брать лишней
тяжести.

- Возвращаться сейчас на ракету? - воскликнул я. - Сейчас, когда мы так
близки к решению загадки?

- Решение загадки вовсе не кажется мне таким близким...

Остальные собрались вокруг нас и оглядывали в бинокли огромную каменную
пустыню. Арсеньев опустил индукционный аппарат к земле и водил вокруг себя
его устьем.

- Труба, кажется, действительно опускается туда, к этому шару, - сказал
он. - Но слышимость очень плохая, мешает магнетит...

Высокие осыпи железной руды, начинаясь от ущелья, покрывали склон
суживающимся книзу клином. Далее камни становились светлее, как и по всей
долине. Арсеньев вскинул аппарат на спину и прикрепил его к широкому
плечевому ремню.

- Ну что ж, пойдемте... Ведите, пилот!.

Чем ниже мы спускались, тем хаотичнее становилось окружение. Камни,
выскальзывая из-под ног, увлекали с собою другие. Оглянувшись, я уже не
увидел вертолета: он скрылся в глубине ущелья.

Склон становился круче, и идти было все труднее. Камни летели вниз от
одного прикосновения. Один раз большая груда их стремительно рухнула
вместе со мной, но я успел отскочить в сторону, на плиту, опирающуюся о
ребро склона. Утомительный спуск затягивался. Мы уже миновали нижнюю
границу магнетитов, и вся поверхность осыпей мерцала теперь мелкими
кварцевыми искорками, словно шевелилась.

- Постойте-ка, - сказал Арсеньев и снова взялся за аппарат, направляя
его вертикально к земле.

- Труба недалеко, но... - Не договорив, он подошел и подал мне кабель.
Я включил его - и вздрогнул: таким близким и сильным было это равномерное
гуденье. Арсеньев взглянул вверх, словно определяя расстояние, отделяющее
нас от ущелья, и двинулся вперед. Белый Шар постепенно приближался. Трудно
было определить его высоту: слева торчали четыре скалистых шпиля, справа
сгрудились остроконечные обелиски, окруженные выветрившимися обломками.
Между нами и шаром темнел узкий залив. Воды озера вдавались тут в сушу
черным языком, вонзавшимся в крутые осыпи. Противоположный берег был
покрыт растрескавшимися каменными глыбами и мрачно сверкавшими, вставшими
почти дыбом плитами. Вдруг астроном остановился.

- Белый Шар говорит... - глухо произнес он.

Индукционный аппарат больше был не нужен: радиоприемник в шлеме гудел
низким нарастающим звуком. Я поспешил вслед за Арсеньевым. Он, карабкаясь
по глыбам, первый достиг залива и, не колеблясь, вошел в воду. Он шел все
дальше, но вода доходила только до груди. Достигнув противоположного
берега, покрытого покатыми плитами, мы помогли друг другу выйти.
Поднявшись на возвышенность, мы снова увидели Белый Шар; его
куполообразные сводчатые стены отбрасывали на поверхность осыпей легкую
тень. Склон привел нас к полуразрушенным каменным шпилям. За последним из
них было ровное, усыпанное мелким щебнем пространство. Белый Шар уже
нельзя было охватить взглядом: он стоял над нами, как выпуклая гладкая
стена. Мы подошли вплотную, и я прикоснулся к белой поверхности. Сердце у
меня сильно билось. Поднял голову: шар высился, как безмолвная,
неподвижная масса. Я прислонился к нему спиной. Вертолета не было видно:
далеко, над осыпью, по которой мы спускались, темнело среди скал устье
ущелья.

- Гуденье все усиливается, - заметил Райнер. - Не лучше ли отойти?

Арсеньев взглянул на указатель радиоактивности.

- Излучений нет, но думаю, что...

Он не договорил. Черное устье ущелья, на которое я как раз смотрел,
вдруг ярко вспыхнуло. Оттуда донесся протяжный грохот. Снова блеснуло и
загремело, потом из ущелья густыми клубами повалил дым. Он медленно поплыл
над склоном.

Никто из нас не сказал ни слова. С минуту мы стояли, вглядываясь в
дымящее устье ущелья. Наконец астроном перебросил аппарат через плечо и
оглядел всех нас поочередно.

- Кажется... мы будем ночевать не в ракете... - произнес он и
направился к заливу.

Обратный путь занял почти два часа. С колотящимися сердцами, задыхаясь,
обливаясь потом, мы почти бегом кинулись в ущелье, встретившее нас глухим
молчанием. Здесь было гораздо прохладнее, чем в долине. Один за другим мы
карабкались на глыбы, пробегали по зыбким пластам, перескакивали с камня
на камень, пока не вышли к месту своей посадки. Стены ущелья были
закопчены, еще тлели обугленные куски, обломки конструкций, капли
расплавленного необыкновенным жаром металла. У самой моей ноги блеснуло
что-то серебристое: опора шасси вместе со своим болтом, разорванная на
клочки, как бумажка...

Арсеньев окинул быстрым взглядом эту картину уничтожения, потом опустил