не нуждалась в дальнейших определениях.
который глубоко интересовал их обоих. Где-то в темноте зарождалась струя
газа - душа опыта. Пустое пространство, через которое лежал ее путь, было
запечатано так плотно, как только позволяла изобретательность
человеческого ума. Ни один человеческий глаз не мог проникнуть внутрь, где
помещалась мишень, все наблюдения производились с помощью электрических
пальцев и запечатлевались на электрической сетчатой оболочке. Эти
сверхчувствительные пальцы принадлежали одновременно и Эрику и Хэвиленду,
и что бы между ними ни происходило, никакая вражда не могла разобщить их,
пока они были спаяны работой воедино, как сиамские близнецы.
дело, давшее им одни глаза и одни руки на двоих, тесно их связывало; выйти
из положения можно было, только всецело подчинившись либо одной силе, либо
другой. Но если бы они даже попытались отойти друг от друга и существовать
обособленно, все равно пересилила бы тяга к единению. Одного вида и шума
работающего прибора было бы достаточно, чтобы снова слить их души воедино,
потому что у них были общие воспоминания и общие переживания, связанные с
творческой работой над ним. Они произносили односложные слова или цифры и
понимали друг друга с такою же быстротой, с какой веко реагирует на
попавшую в глаз соринку.
они уже знали, что луч бьет в самый центр мишени и что плотность
наэлектризованной струи газа в тысячу раз больше, чем во время первого
испытания, несколько месяцев назад. Оба поняли это одновременно, потому
что проверяли друг друга при помощи одних и тех же вычислений. Каждый
сидел на своем обычном месте: Хэвиленд - у регулятора напряжения, Эрик -
возле циферблатов мишени. Они возились с бумагами и логарифмическими
линейками; мерно постукивали насосы и убийственно тихо возрастало огромное
напряжение. Непрерывно производимые расчеты позволяли им устранить
возможность ошибок, прежде чем приступить к следующей стадии опыта.
только за их скупыми сдержанными жестами, не только за медленным движением
стрелок на циферблатах, но и за владевшим обоими напряжением. Он как бы
утратил свое "я" и растворился в общем мышлении этих двух людей, понимая
все, что они одновременно думали про себя, и шаг за шагом следуя за
логическим развитием их мысли. В эти минуты он жил настоящей жизнью, и
мир, в котором обитали сейчас все трое, назывался миром чистой науки.
Ожидая, пока они определят, что произойдет, когда луч ударится о мишень,
Фабермахер наслаждался полным счастьем.
катастрофическому столкновению двух светил в миниатюре. Благодаря своей
скорости мельчайшие частицы газа, каждая - крохотное солнце, стремительно
ударялись о крепко сцепленные атомы металла. Микроскопические планеты
разбивались, и электронные осколки вихрем разлетались во все стороны по
тонкому серебру мишени. Продукты разрушения атомов незримым роем проникали
из прибора в комнату. Задача состояла в том, чтобы обнаружить
существование этого невидимого роя и определить его природу.
горизонтальный стержень. Стержень находился прямо напротив мишени, к нему
была прикреплена медная коробка в виде куба, каждое ребро которого
равнялось четырнадцати дюймам; куб этот мог свободно двигаться вдоль
стержня от одного конца до другого. От куба тянулись гибкие провода,
соединявшие его чувствительным прибором на столе у Эрика. В кубе
находилось множество вакуумных трубок и крошечная камера с парафиновой
прокладкой; все это было обложено свинцовыми пластинками. Эрик взглянул на
Хэвиленда, с нетерпением ожидая приказа приступить к следующей стадии
опыта, в которой предстояло использовать этот детектор.
взаимопонимание на миг было вытеснено другим, более обыденным чувством, и
лицо Эрика стало жестким. - Что вас беспокоит?
детектор в рентгеновскую лабораторию и ставил его на расстоянии шести
дюймов от высоковольтной трубки. Без свинцовых щитков - немедленная
реакция. Со свинцом - никакого впечатления. Больше того, я понес детектор
в Институт рака и попробовал на нем действие радия. Результаты почти те же
самые. Этот прибор фактически реагирует только на нейтроны. И если от
аппарата исходят нейтроны, мы их почувствуем. А если от него ничего не
исходит, мы это тоже почувствуем.
спросил Хэвиленд. - В конце концов, - с едким сарказмом добавил он, - я
имею право знать о том, что делается у меня в лаборатории.
вытирались одним и тем же полотенцем и поочередно швыряли его друг другу.
На лице Эрика появилась холодная, презрительная улыбка.
лежавший перед ним лист бумаги, чтобы Хэвиленд не увидел в них ярости. -
Вы просматривали его на прошлой неделе. Я ждал, что вы меня похвалите за
то, что я сам до этого додумался.
как могли вы этого не заметить. - Он поднял глаза и холодно спросил: -
Можно начинать?
рычажок, включавший детектор. На белом циферблате находившегося перед его
глазами измерительного прибора слегка шевельнулась тоненькая стрелка.
Эрика охватило волнение, и Хэвиленд тотчас же это почувствовал.
Придвигайте детектор к мишени, только очень медленно.
не в силах отвести глаза от циферблата. По мере приближения медной коробки
к мишени стрелка вяло, очень медленно, но неуклонно поползла вверх.
Хэвиленд стремительно поднялся и стал позади Эрика, к нему присоединился
Фабермахер, и все трое напряженно глядели на маленький циферблат. Тонкая
стрелка дрожала, но упорно двигалась вправо - пять, десять, пятнадцать,
двадцать три, двадцать пять, пятьдесят, восемьдесят - и вдруг, когда
детектор максимально приблизился к мишени, бешеным рывком прыгнула за
пределы шкалы. Чтобы спасти измерительный прибор, Эрик немного отодвинул
коробку от мишени. Все трое стояли молча. Из маленькой мишени невидимое
излучение лилось в комнату, проникая в камеру детектора, который на их
глазах отметил его появление.
какую хотелось сделать ему, Эрик повторил всю процедуру в обратном
порядке, отодвигая детектор дальше и дальше от мишени, и стрелка стала
ползти вниз так же медленно, как и поднималась. Когда она дошла до конца,
Эрик снова подвинул камеру в самую середину плотного невидимого облака
нейтронов, которое, по-видимому, исходило от мишени.
своему столу. - Еще раз поставьте детектор в нулевое положение.
Передвигайте его постепенно, с остановками через каждые шесть дюймов, - мы
будем записывать показания.
прибор наконец совсем готов. В этот момент впервые за весь день Эрик
перестал понимать, что происходит в уме этого человека. Фабермахер
по-прежнему стоял за его спиной и улыбался.
формулой: n с массой m(n), равной одной целой и восьми тысячным. Но я до
сих пор их никогда _не видел_! - Он взглянул на пустое пространство между
мишенью и детектором, где в солнечном луче роились пылинки, поднятые
горячим августовским ветерком, и клубился табачный дым. Никому бы и в
голову не могло прийти, что именно в этой части комнаты скопилась
совершенно небывалая и неизведанная сила, быть может, более смертоносная,
чем самые интенсивные рентгеновские лучи, но ее обнаружил глаз детектора,
поэтому и они убедились в ее существовании.
позвольте мне помочь вам записывать измерения.
отозвавшись на серьезный и умоляющий тон Фабермахера. Казалось, ему не
терпится поскорее закончить запись данных и отделаться от работы. Когда
Эрик стал вслух называть цифры, между ними уже не существовало прежней
общности мыслей. Хэвиленд снова стал чужим и далеким. Только сейчас Эрик
понял, как он устал и как голоден (хотя есть ему не хотелось), как
натянуты его нервы от беспрерывного стука насосов и постоянного
внутреннего напряжения, вызванного сознанием, что все вокруг насыщено
электричеством.
Эрику давно уже хотелось заговорить. Он выключил насосы и стал дожидаться,
чтобы прибор остыл, а Хэвиленд тем временем мыл лицо и грудь над
раковиной.
оставить так на ночь, чтобы завтра сразу начать.