Чтение 39–й страницы книги ~Фирменный поезд "Фомич"~

- Надо все-таки подумать, - неестественным голосом предложил Иван.

- Конечно. Думайте, - согласился Степан Матвеевич. - Вот по графику
через две минуты будет произведен запуск в прошлое. Прошу внимательно
наблюдать за мной.

Степан Матвеевич откинулся к стенке и посмотрел на нас всех по очереди,
словно прощался. А ведь он действительно прощался!

И все-таки он был спокоен...

Я знал, что сейчас произойдет. Знал. Я еще надеялся, что ничего этого
не будет. Ну должна же быть в мире какая-то высшая справедливость! О,
сколько, наверное, миллиардов людей полагались на эту высшую
справедливость! И все-таки шли на костер. И сгорали в костре...

А поезд все не замедлял свой ход, хотя двадцать километров мы уже давно
оставили позади.

И вот выражение лица Степана Матвеевича мгновенно изменилось.

- Год, число, месяц? - прохрипел Степан Матвеевич.

Я ничего не смог ему ответить.

Степан Матвеевич смотрел на нас бессмысленным взглядом, и только
животный ужас был сейчас в нем.

- Год, число, месяц? - с трудом повторил он.

- Второе августа тысяча девятьсот семьдесят пятого года, - вздрагивая
губами, ответил Иван. Вот и увидел он свою мысль воплощенной.

- Реальность?

- Настоящая, самая настоящая, - сказал Иван.

- Самая что ни на есть! - сказал я.

Степан Матвеевич обвел нас мутным взглядом и погрузился в тягостную
задумчивость. Сейчас он только еще начнет приходить в себя. Да сколько же
это продлится? А ведь будут другие запуски. И никто не согласовывает их со
Степаном Матвеевичем.

- И все равно ничего другого я сделать не мог, - жестко сказал Иван.

Он был прав, прав теоретически и практически, морально и нравственно,
он убеждал себя в этом, но не было радости в его голосе, и не хотел он
этой правоты.

Мимо окна прогрохотал товарный состав. Испуганное лицо машиниста
мелькнуло за окном. Кажется, мы куда-то приехали...

- Чья очередь теперь? - спросил писатель Федор.

Кто тут мог установить очередь? Только добровольно. Только кто как
захочет.

- Я готов ехать в этом поезде хоть к черту на кулички, хоть всю жизнь,
- сказал Иван.

Ага... Это он говорил для меня. Это для меня, Инги и наших детей он
согласен ехать к черту на кулички. Да только согласятся ли другие?

- Тогда я, - снова сказал писатель Федор.

- Да что у вас-то? - нервно спросил Иван.

Начальник поезда смотрел на все происходящее дикими глазами.

- А обязательное воплощение моих рассказов в жизнь! - с вызовом сказал
Федор. - Нет уж, прошу... и прочее.

Федор словно даже рассердился, что его не причислили к лику мучеников.

Тут в вагон влетел Валерка. Лицо его было бледно и испуганно.

- Чуть не врезались! - крикнул он.

- Что там еще? - не понял я.

- В товарняк чуть не врезались! А как отвернули, не могу понять. Ведь
только один путь был, а на пути товарняк стоит. А наш прет под семьдесят и
не может ход замедлить. Уж и секунды не оставалось, ну, думаю, крышка! Тем
более в самом паровозе. Уж паровоз-то наверняка бы всмятку. А почему не
столкнулись, не знаю. Ведь не было там стрелки, не было! Не разъехаться
нам было никак.

Уж всмятку, это наверняка... если бы не Степан Матвеевич... Степан
Матвеевич отказался от самой главной своей мечты стать нормальным
человеком, прожить одну-единственную жизнь, но по-человечески.

Валерка посмотрел на Граммовесова и ничего не понял.

- Что с ним? - спросил он удивленно.

- Видишь ли, Валера, - сказал я, - тут все-таки разобрались, что к
чему... и вот Степан Матвеевич...

- С ума, что ли, сошел?

- Нет... Он просто только что прожил десять лет в другой реальности...
Ты ведь помнишь, он рассказывал... Иван тут предположил, что...

- Значит, нашли! - обрадовался Валерка, но тут же смутился, взглянув на
Степана Матвеевича. Какая-то связь намечалась в его голове между двумя
событиями. - Неужели...

- Ладно, - сказал Иван. - Расскажу вкратце. Раз я начал, мне и
продолжать... Одним словом, мы мечтаем, желаем чего-то, а в нашем поезде
все это осуществляется, овеществляется, что ли. И единственное, что от нас
сейчас требуется, так это отказаться от всяких желаний вообще... По
крайней мере, пока мы не прибудем в Марград. Как это сделать во всем
поезде, я не знаю. Желания людей проконтролировать невозможно.

- Наш отряд... - начал было Валерка.

- Да, ваш отряд. Наиболее организованная единица в поезде, - сказал
Федор.

- Что нужно сделать?

- А нужно с каждым провести беседу о том, чтобы люди не смели мечтать
хотя бы еще половину суток.

Валерка что-то уже понимал, но еще не до конца.

- Наш отряд справлялся и не с такими работами!

Он еще не знал, что предстояло сделать отряду. Такого, может, еще и
история человечества не знала.

Да... А поезд стоял на какой-то станции. И подавляющее большинство
пассажиров еще ничего не знало и просто радовалось, что вот уже был
разъезд, а теперь даже самая настоящая станция, хоть и маленькая, хоть и
не та, какая кому-то нужна. Но тут-то уж теперь разберутся. Стрелки
переведут, какие надо, задержат один поезд или, наоборот, внесут в
ускоренный график, но уж фирменному-то поезду дадут теперь зеленую улицу.
Потому что железная дорога должна дорожить своей репутацией.

- Григорий Прохорович! - раздалось из тамбура. - Григорий Прохорович! -
Это кричала тетя Маша. - Начальник вокзала к вам! - У нее даже веник был в
руках, хотя она его старательно прятала, чтобы не попался на глаза
начальнику, который шел за ней. Человек был чем-то взбешен.

- Кто бригадир поезда? - спросил он грозно.

- Я бригадир, - немного струсил Григорий Прохорович.

- Вы откуда такие взялись?!

- Из Фомска, - доложил начальник поезда.

- Из какого Фомска?! Знать не знаю никакого Фомска!

- В Марград, - продолжал разъяснять Григорий Прохорович.

- В Марград?! Нет у нас ветки на Марград! И никакого такого Фомска тоже
нету! Ведь страшно подумать, что могло произойти. Ниоткуда и вдруг
взялись! А там ведь у нас товарный поезд! Ума не приложу, как вы
увернулись?

- Год, число, месяц? - хрипло спросил Степан Матвеевич.

- Все то же, - ответил я.

Судя по глазам, Степан Матвеевич ничего не понял, но своего вопроса не
повторил.

Начальник вокзала посмотрел на Граммовесова с удивлением и, кажется,
утвердился в мысли, что и сам поезд, и его пассажиры - все, все сошли с
рельсов.

- Пошли разбираться, - приказал он Григорию Прохоровичу.

- Наука... - возразил было бригадир поезда, но подчинился.

Без Степана Матвеевича мы как-то вдруг осиротели, растерялись, хотя уже
и известно было, что делать.

- Нам тоже нужно выйти, - сказал Иван. - Может, есть какая-нибудь
корреспонденция.

Похоже, что Иван собирался взвалить непомерную тяжесть возвращения
нашего поезда к нормальной жизни на свои плечи.

А жара все не спадала. Вентилятор по-прежнему не работал. Вот ведь
странность, подумал я вдруг, разве никому не приходило в голову, что надо
иметь в вагоне исправный вентилятор? Да об этом, наверное, каждый по сто
раз на дню думал. А вентилятор не работает. Почему? Почему он не работает?

40

В купе осталось четверо: я, погруженный в транс Степан Матвеевич,
решившийся на что-то писатель и чуть испуганный Валерий Михайлович.

Лицо Федора вдруг вдохновенно засветилось.

- Да какой из меня писатель-фантаст! Что я знаю? Чушь это, чушь все!
Рассказы мои сбываются в действительности? Черта с два! Это слишком
просто... рассказами изменять действительность. Не было, не было писателя
Федора! И теперь уже не будет никогда. Все! Забудьте несостоявшегося
писателя Федора!

И в его лице что-то изменилось... И в фигуре, и в манере сидеть. Он
вдруг фамильярно хлопнул Валерия Михайловича по плечу и предложил:

- А не заняться ли нам, милейший Валерий Михайлович, гиревым спортом?

Валерий Михайлович вдруг захрипел, схватился рукой за горло. Он
задыхался и рвал на себе рубашку.

- Обыкновенное дело, - сказал Федор. - Учить их надо, учить! А
впрочем... не имею права морального, так сказать.

А Валерий Михайлович уже закатывал глаза и медленно клонился на пол. Я
оттолкнул Федора, приподнял отяжелевшее тело Крестобойникова, рванул ворот
его рубашки вместе с пуговицами. Валерий Михайлович шумно вздохнул и дал
мне пощечину. Я не понял, что произошло, как вторая затрещина обрушилась
на мою скулу. Ладно!..