злость. Резко поднялся, бросил:
Надо торопиться.
вскочил и поклонился красивой женщине Сигизмунд. Скула в самом деле
покраснела и припухла.
Глава 14
копыта безжалостно рушили всю красоту. Солнце еще не вылезло из-за края,
но в небе расплавленным золотом уже горели облака, меня качало в седле,
я привык спать подольше, а летом ночи чересчур короткие..
щебетал, его длани без устали поднимались, указывая на дивный мир, что
сотворил Господь, конт возносил хвалу Его трудам, восхищался,
восторгался, ахал, едва ли не пел осанну...
перемены я проснулся, нащупал молот и повертел головой, отыскивая
угрозу. В сторонке от дороги медленно проплывала разрушенная церковь. От
деревни, что окружала ее, остались только редкие груды камней, остальное
сгорело, унесено ветром, дождями, весенними ручьями. Но остов церкви
уцелел, только крест с крыши вывернут с корнем, окна зияют черной
пустотой, а под стенами еще блестят осколки цветного стекла...
прибыв на облюбованное место, первым делом рубили церквушку, сами ночуя
на телегах и под телегами, а затем уже строили дома себе. Здесь могло
быть так же. Только если русские останавливались на церкви из дерева, то
в этих краях после того, как село окрепло и разрослось, изрядно
подгнившее дерево однажды заменили массивными каменными глыбами. Это был
немалый труд, ведь сами крестьяне по-прежнему жили в деревянных домах,
но церковь отгрохали громадную, всю из камня, на что потребовался труд
не одной сотни лет, ибо камень добывали где-то далеко, каменоломен не
видать, а тяжелые глыбы волокли издалека по одной, в свободное, как
говорится, время. А в остальное - пахали, сеяли, убирали Урожай,
молотили, зерно ссыпали в закрома, кормили и выпасали скот.
позавидовала бы, поставили огромные украшенные резьбой ворота, лучшие
столяры тщательно и любовно обработали старый выдержанный дуб, а то и
вовсе мореный, для алтаря, церковной мебели, для добротных лавок со
спинками - все на ока, массивно, увесисто.
поскрипывает и покачивается под порывами ветра. Остатки другой лежат на
земле, раздробленные, с погнутыми металлическими полосами, потускневшими
медными бляшками.
Господь допускает такое?
моими сапогами захрустели осколки пересохшей черепицы, стекла, остатков
церковной утвари. В зияющий провал на месте ворот я вошел со странным
чувством насмешки и гнева. Насмешка - понятно, я всегда насмехаюсь над
церковью, что как жаба все еще пыжится, что-то изображает, но здесь
все-таки больше, чем насмешка: кто-то перебрал с глумлением -
порубленные скамьи, алтарь, мебель, нагажено, даже на крепком камне стен
следы от тяжелых топоров...
невозможно поджечь, и сволочи в бессильной злобе рубили все, что могли,
гадили и пакостили, тоже как могли и где могли. И все же большинство
скамей осталось там, где строители и поставили, стены хоть изрублены
топорами, однако выше человеческого роста и до самого свода уцелели
картины с летающими толстыми бабами, могучим дядей, которого я назвал бы
Зевсом или Юпитером, но никак не Саваофом, с толстыми младенцами... без
луков, но с неизменными покрывалами, которыми раньше закрывали бесстыжих
афродит и диан, а теперь покрывают целомудренную Матерь Божию.
злобу на скамьях, устав, и потому дверцы уцелели. Я поискал ручки, их
срубили сразу, попытался поддеть ногтями, наконец сумел вставить в щель
острие кинжала. Дверца открылась с жутковатым скрипом. Я покрылся сыпью,
в испуге оглянулся. Показалось, что в провал на месте ворот кто-то
заглянул и тут же скрылся.
темноте видны рулоны совсем старого пергамента. Запахло древностью,
пылью, повеяло ароматом тысячелетий.
каждый из нас ждет чуда, страстно надеется на чудо... увы, деревенский
священник коряво и с ошибками вносил даты рождения, крещения, смерти,
сообщал о хвостатых звездах, о знамениях, плохой погоде, о двухголовом
теленке, толковал приметы, смутные слухи об увиденном гоблине...
противостоянии империй - все это деревенский священник не замечал, ибо
войны - это где-то там, а в его селе ссора двух соседей имеет гораздо
больше значения, чем какие-то непонятные войны на краю света.
сюда.
снизу еще один, с самой нижней полки, а потом еще - с верхней. Увы,
никаких страшных тайн, заклятий или чудес: все те же свадьбы, рождения,
крещения, ранние весны, жестокие зимы, подозрение в адрес одного
прихожанина в колдовстве, рождение тройни в семье уважаемого торговца
скотом...
лось, а в этих шагах я ощутил Дружеское участие. Голос раздался
знакомый, тоже Дружеский, полный соболезнования.
утвердить свое, надо рушить чужое. Так что не знаешь, что все первые
церкви строились на месте сожженных и разграбленных языческих храмов!..
Мол, тупой народ по привычке придет поклониться новому богу... Да и
убедится наглядно, что новый - сильнее.
сочувствие.
церковные книги, чтобы на их место положить книги по химии, - тоже
нехорошо.
гадко для нас, интеллигентных людей. К сожалению, это единственный
прямой и понятный путь... для большинства. Наглядный. Сразу видно, кто
сильнее. Простой человек не любит думать. Ему сразу дай результат, дай
готовое мнение знатока, чтобы можно выдавать за свое собственное.
Разрушенная и загаженная церковь - наглядность нашей силы и для умных, и
для... не очень. Сам я, как понимаешь, осуждаю эти методы... Моя война -
война идей.
воевать будем только силлогизмами, идеями, но ни в коем случае не
опустимся до такой грубости. Но ты мне скажи другое... Ты ведь не глуп,
как ты с этими меднолобыми? Ах да, традиция... Верность, служение,
обеты... Ты как будто не знаешь, что это и есть величайшее насилие над
душой человека! Да-да, верность, обеты - это насилие, а душа
человеческая должна быть вольна. Свободна! Независима. Человек сам
должен делать выбор, никто не имеет права решать за других, даже если он
себя гордо именует сеньором или королем, а остальных - простолюдинами.
разрушить. Да и университеты заодно.
Видишь, такая простая мысль тебе даже в голову не приходит. А ведь это
так. Нужно рушить и университеты, если там, к примеру, преподают что
кто-то всего лишь по праву рождения имеет право повелевать другими!
Никто не должен рождаться господином, как не бывает рабов по рождению.
Каждый рождается свободным, а рабом или господином уже становится сам.
Пусть так и будет: не всяк способен принять на себя бремя власти,
кому-то хочется быть в тени великих, кому-то больше нравится пахать
землю, чем править страной... Пусть так и будет, но уже по своему
выбору, а не по рождению. Дик, запомни: никто не рождается, чтобы
править королевством, как никто и не рождается, чтобы копаться всю жизнь
в навозе!
излишне правильные, звучали в ушах, заползали в мозг и в душу. Совнарол
в пути подолгу рассказывал, что в Начале Начал этот князь Тьмы был самым
близким и могущественным из ангелов Бога. Имя его было Люцифер, что
значит - блистающий. Он блистал доблестью и славой, величием уступал
Корнев Павел
Суворов Виктор
Каргалов Вадим
Жюль Верн
Конан-Дойль Артур