губами наугад, но попал в лоб.
шепнула она.
прохладную ладонь. У меня закружилась голова. Руки сами потянулись к Ксении,
но вместо скрипучей куртки нащупали ее теплую грудь.
только хотел, и где хотела она, и нам было все равно, что происходит за
пределами камеры.
опустилось с небес и окутало меня пушистой шалью, и я испытал настоящее
счастье. Я долго думал, как назвать сновидение, и вверху новой страницы
вывел: "Цветы".
Фирсов кличет. Нате вот, перекусите. - Он вручил нам два теплых сандвича, из
которых выглядывали бледные листья салата.
дрыхли, у нас тут маленькое чэпэ вышло. Фирсов с Лиманским в ужасе. Короче,
вас амнистировали. Как там в темнице, не замерзли?
означала сожаление. Аудитория была та же, что и вчера, только вместо Роджера
присутствовал Мама, а Левша уже не подпирал угол - он притащил высокий
табурет, явно из какого-нибудь бара, и теперь восседал на нем, словно
волейбольный судья. Оружие при этом он держал на коленях.
Переломные моменты истории всегда сопровождались некоторыми накладками. Я,
кстати, по-прежнему не склонен доверять вам всецело. Любой предсказатель
вызывает подозрение.
Самое неприятное то, что он пропал.
даже... как бы это... из памяти. Левша с вашим синхронизатором ходил на двое
суток назад, туда, откуда стартовал Тихон. Давай сам, Левша.
секунду. Только Тихона не было ни в бункере, ни снаружи. Куда же, думаю, он
мог запропаститься? Подхожу к Сыру, спрашиваю. А он мне: "Какой еще Тихон?".
Я к Веселому - он то же самое: "Не знаю никакого Тихона". Тогда разыскал
самого себя. Но и я его не помнил. Вот ведь! В четверг Тихона помню, а во
вторник - нет. Обратился к вам, Иван Иванович. Вы сначала решили, что я
тронулся, но когда увидели меня и того меня, который оттуда... - Доклад
становился все более бессвязным, и, почувствовав это. Левша неловко
замолчал.
Потом собрали народ, всех опросили. О нем никто и слыхом не слыхивал. Будто
в прошлое послали одного Кришну. Я еще удивился: зачем? Он же, кроме как
голову свернуть, ничего не может.
пальцев. Был человек - и нет человека. Петрович, разве такое возможно?
в Сопротивление, то все свидетельства его пребывания в бункере исчезнут.
объяснить?
какое-то?
перехватить его по дороге в девяносто восьмой и доставить сюда. Пойдут
Левша, Николай, Михаил и Мама.
капризная, мы в этом убедились.
один Левша, да и тот, не получив поддержки, быстро умолк.
восьмом вам придется задержаться. Кто помнит это время лучше всех и в
состоянии... ну, хотя бы пройти по улице, не привлекая внимания окружающих?
Люди очень остро реагируют на чужаков.
Петровичем представляем Отдел, нам и расхлебывать.
позволю забрать единственного специалиста и увести его неизвестно куда?
Ладно, пятерых действительно многовато. Левша остается.
лифтовых дверей указывал на то, что здание когда-то было многоэтажным.
Однако разногласия между Ираком и Китаем превратили его в подземелье,
засыпанное радиоактивным мусором. Сейчас мы поймаем одного негодяя, Куцапов
сломает ему челюсть, и Москва восстанет из пепла, аки птица феникс. Славно.
Жаль только, что ничего не выйдет или выйдет, да снова не так. Уж очень
красиво задумано: спасти мир, не напрягаясь. Вот сломать, не напрягаясь,
уничтожить, размолотить в труху - это пожалуйста.
проговорил Куцапов. - Если что, мы с Мамой прикроем.
велел отдать. - Колян протянул мне дырокол, обернутый несвежей тряпицей. -
Левше понравилось. Нам бы такую технику...
стратег. Ему говорили: убей, и он убивал, свято веря, что каждый новый труп
приближает его к свободе. А потом возвращался в тридцать восьмой и по
знакомой тропинке спускался к бункеру. И снова спускался - на самый нижний
из трех уцелевших этажей. Потому что забиться в нору - это в человеческой
природе. Лучше дышать керосиновой вонью, чем созерцать пятьдесят километров
руин и постепенно догадываться, что это - навсегда.
какую-то скорбную мелодию, направил машину к светлеющему вдали лесу. Ко мне
подсел Лиманский и, потеребив бородку, спросил:
другой версии.
кажется, что каждый час, прожитый до первого нажатия на эту проклятую
кнопку, был наполнен счастьем. И смыслом. Как описать? Ваша молодость, она
ведь тоже прошла в спокойную пору. Реформы восемьдесят второго...
эмигрантов, реставрация храмов, - мечтательно произнес Лиманский. - Нет,
Миша, ничего такого у нас не было. Распад России на карликовые государства,
безработица, преступность и гражданская война. Единственное, что не сумели
выменять на хлеб и водку, - это ядерное оружие. Оно-то нас и сгубило. Мне
тогда было двадцать три года, и я не очень переживал за далекий эстонский
город. После мехмата МГУ я работал в одном институте, закрытом, но таком же
нищем, как все остальные. Я обедал через день и донашивал дедовы туфли.
Какое мне было дело до тех людей на берегу холодного моря? А потом - танки,
английские и немецкие. Танки везде. И знаешь, никто не сопротивлялся. Просто
надоело. Пропало что-то такое, ради чего стоило умереть.