- Лоука, Карас"к, лоука - ничога не скажыш. Не скажыш жа, так? А шкада,
Карас"к, шкада, - вздохнул он, кое-как поднимаясь с земли.
Опершись на свою палку, Серебряк некоторое время стоял, словно не замечая
остальных, потом сокрушенно покачал головой и побрел куда-то в сторону
леса. Сделав пару шагов, обернулся:
- Ты, Карас"к, помни, аб чым мы з табою размауляли. И вы, хлопчыки, не
забывайце аднаногага хрыча, Иван Пятро-вича! - зарифмовал он.
Журский глядел ему вслед и все-таки не выдержал:
- Эй! Иван Петрович! Вы б не ходили к лесу-то, а?
Тот, поворотясь всем телом, похлопал себя свободной рукой по карману и
заговорщически подмигнул Юрию Николаевичу:
- Ничога! Как-нибудзь...
Провожая взглядом эту вдруг показавшуюся ему беззащитной фигурку, Журский
вспомнил, каким был Серебряк когда-то. А именно - тогда, когда буквально
ворвался к ним в хату, пару дней спустя после похорон старого отшельника.
С поля как раз пришла череда, так что мать была занята - доила корову.
Отец с работы еще не приехал, а Сем"нка убежал куда-то со взрослыми
мальчишками, управившись со своей частью работ по дому. Юрась тоже сделал
все, что было нужно, и теперь занимался на скрипке.
Наверное, поэтому и не сразу услышал, что во дворе кто-то посторонний.
А когда оборвал мелодию, гость уже возвышался в дверном проеме, свирепо
топорща рыжие усы.
- Играу на Амасавых пахаранах? - обвиняюще бросил с порога. - Кажы, играу?!
- На яких пахаранах? - сначала Юрась даже не понял о чем речь. Потом
сообразил и мысленно порадовался, что не ляпнул сдуру чего-нибудь
непоправимого.
А Серебряк уже сатанел:
- "На яких"?! Ты што, нада мною смеяцца задумау, хлопец? Дык гэта ты
дарэмна, ой дарэмна! Бо я ж и так ус" ведаю - а чаго не ведаю, пра тое
дазнаюся, и вельми хутка. Ну! Кажы, дзе старога пахавали!
Юрась только плечами пожал:
- Аб чым вы, Иван Пятрович?
(Он до этой встречи видел "партейца" всего пару раз, а тот, верно, вообще
не обращал внимания на "скрыпача". Или - обращал? Сейчас, глядя назад
сквозь суматошную толпу лет, начинаешь подозревать, что Серебряк-то совсем
не так прост, как казался. Каким хотел казаться.)
- Ах ты!.. - рыжеусый гневно поднимает руку, но мгновенно соображает, что
применять силу "не имеет права". И потому, чтобы что-то все же с этой
рукой, так опрометчиво занесенной, сделать, гвоздит кулаком по столу: -
Ану харош ваньку-та валяць!
- У чым справа! - это уже мать. Как Юрась не заметил появления Серебряка,
так и тот, в свою очередь, пропустил момент, когда хозяйка дома, услышав
шум, заглянула в дом. - У чым справа, я спрашываю!
И - невероятно! - рыжеусый варвар-завоеватель тушуется, краснеет и
закладывает руки за спину!
А мать, не давая ему опомниться и догадаться, что власть и сила, в
общем-то, на его стороне, продолжает:
- У чым справа, Юрась? Што ты ужо натварыу?
При этом самым краешком губ улыбается сыну, чтобы тот понял: она знает и
это только притворство, спектакль двух актеров для одного зрителя. Концерт
для двух скрипок с одним рыжеусым болваном.
Он понимает.
И подхватывает, ведет свою партию:
- Ды ничога! Чэсна, мам.
- Кали ничога, чаму ж тады Иван Пятрович на цябе крычыць?
- Ня ведаю.
Она поворачивается к Серебряку:
- Иван Петрович? Дык вы памылилися?
Тот непонимающе моргает. Потом до него доходит:
- Не, грамадзянка Журская, не памылиуся. Гэта вы памылилися, кали
адпусцили сына играць на пахаранах грамадзянина Амоса.
- Никуды я сваго сына не адпускала, нидзе "н не играу! - произнесено это
тоном, не терпящим возражений. - Так што ус" ж таки вы памылилися, Иван
Пятрович. И ваабшчэ - у чым вы збираецесь абвиниць майго сына? Играць,
накольки я ведаю, савецкая улада не забараняець!
- Справа у тым, шаноуная, што пахавання адбылося незаконным шляхом. Ды й
ня вядома, дзе сама ляжыць зараз пакойный грамадзянин Амос-старшый.
- Дык запытайце у Стаяна Миронавича, - раздраженно пожала плечами мать. -
Мы-та тут не пры чым. Ци у вас "сць сведки, што мой сын прыймау у гэтам
удзел? Кали "сць - афармляйце ус" па закону, вызывайце на допыт. А так,
урывацца у хату... Нядобра гэта, таварыш Серабрак!
Тот поджимает губы и сокрушенно качает головой: он понял, что здесь уже
ничего не обломится, что единственная возможность упущена, а другой не
будет. Остается только с честью покинуть поле боя. Но...
- Добра, шаноуная. Выбачайце, што "варвауся у хату". Тольки знаеце,
Настасья Мацвеяуна... дарэмна вы так. За пакрывацельства и пасобничаства у
нас, "па закону", шмат чаго палагаецца.
- Пакрывацельства чаго? - насмешливо переспросила мать.
- Сами знаеце, "чаго"! А я, с иншай стараны, знаю, што пра вас людзи
кажуць. Так што... дарэмна вы так, ой дарэмна.
- Што ж кажуць-та, Иван Пятрович? - очень тихо интересуется мама. Слишком
тихо.
- Ды разнае. Што, начэбта, памаленьку варожыце...
- А вы верыце?
- Гэта пытання складнае. Дыму, вядома, без вагню не бывае.
- А не баицесь в таким выпадку, Иван Пятрович, што я, "памаленьку
варожачы", цвишок вам у след забъю? Ци сурочу ненарокам?
Он покачал головой:
- Не баюся.
Хотел что-то добавить, но передумал. Кивнул на прощанье и ушел - только
дверь хлопнула да утробно взрычал на дворе Рябый.
Тогда у Серебряка еще было обе ноги...
- А гэта хто такый?
Это - Игорь. Немного пришел в себя после странной встречи и теперь
ннтересуется личностью "партейца".
- Один из тех, кто в свое время правил здесь балом. Теперь вот... -
Журский кивнул на почти скрывшегося из вида старика. - Он разделил
заблуждение всех диктаторов, больших и малых, уверив себя в том, что
навечно останется молодым, здоровым и полным сил. Когда таким говорят, что
время их будет судить, они ухмыляются в усы, мол, а как же, будет!
Обязательно! Но уже без нас. Почему-то верят во "время", как в некую
абстрактную силу. А оно чрезвычайно конкретно, и судит их самым страшным
судом - делая бессильными, меняя местами с теми, кого они в свое время...
скажем так, угнетали, хотя слово заезженное и мне не нравится. Иван
Петрович Серебряк - из таких вот "подсудимых".
- Прыгожа гаворыш, - отозвался Остапович. - Вось тольки што сучасникам
гэтих будучых "падсудзимых" рабиць? Дажыдацца, пакуль яны састарацца - и
старэць разам з ими?
- А ты хочешь непременно революции, да? - вкрадчиво поинтересовался Юрий
Николаевич. - Знакомо, очень знакомо. "Мы пойдем на баррикады"? "и как
один умрем в борьбе"?.. Извечная и нерушимая позиция интеллигенции. И
никто из них не задумывается, что сами виноваты во всем, с этими своими
неизменными пренебрежением и презрением к политике. Доводят ситуацию до
крайности, предпочитая отправляться в лагеря, впадать в диссиденство и
идти на плаху - "так чище, так героичнее", - вместо того, чтобы не
отстраняться от социума и не творить революцию, а не допустить самой
ситуации, в которой таковая бы возникла как грозная неизбежность! А-а...
да что там говорить? Играть в конспираторов легче. А на площадь выйти...
- Што ты маеш на увазе? - чуть оскорбленно спросил молодой человек.
- Песенка такая была:
И все так же, не проще,
Век наш пробует нас:
Смеешь выйти на площадь,
Сможешь выйти на площадь -
В тот, назначенный час?!..
- Знаю я гэтую песеньку, - угрюмо сообщил Игорь. - Галича, да? Знаю.
Тольки дарэмна ты так. Ты ж тожа - инцелигент.
- И я...
Ладно, хватит нам с тобой политразговоры вести, не маленькие уже. Вон
гляди, скоро солнце за тучи зайдет - окажется, зря ходили. А договорить
всегда успеем... если будет такая необходимость.
И Юрий Николаевич повернулся к мальчишкам:
- Эй, гвардия! Чур далеко не забегать! Лады?
Те издалека дружно подтвердили свое согласие и продолжали шагать, о чем-то
увлеченно споря.
8
Все здесь было по-другому. И круги, которые даже не кругами-то оказались,
а выдавленными дорожками-окружностями; и колосья - им тут не так
досталось.
И часы (вчера, примерно после обеда, начавшие идти нормально), которые
бастовать больше не собирались, а продолжали бесстрастно отсчитывать
секунды и минуты...
Остапович пытался следовать примеру своего "гадзинамера" и точно так же
бесстрастно замерять, фотографировать, делать зарисовки.
Получалось! - к его собственному удивлению...
Иногда Игорь косился на холмик, где, усевшись прямо на траву, наблюдал за
его манипуляциями Журский - и всякий раз неизбежная волна внутреннего
протеста вздыбливалась бешеным цунами.
Шилова Юлия
Дальский Алекс
Василенко Иван
Акунин Борис
Лукин Евгений
Орлов Алекс