Чтение 39–й страницы книги ~Чужие паруса~

В приказ по "Серебряному удару" пунктом первым вошло: не разговаривать
никому ни с кем, сидеть на одном месте и думать, только думать, думать о чем
угодно, но ни в коем случае не о белой обезьяне. Ни за что не думать о белой
обезьяне под угрозой расстрела на месте, в клюз твою маму!!!

Если нельзя размышлять о белой обезьяне, то тут уж не сомневайтесь:
белая обезьяна будет старательно скакать по вашим мыслям, никуда из них не
выпрыгнет. Еще никто на свете, кому предписывали не думать хотя бы десять
секунд о белой обезьяне, не продержался и половины раунда. Наоборот, ни о чем
другом помыслить не удавалось, только об обезьяне. Любой может испробовать на
себе...

Если твари чуют мысль и только мысль, то что они учуют в нашем случае?
Правильно. Одну большую мысль. Огромную, размером в броненосец, общую Мысль.
Как будто думает одно существо. Захотят они связываться с таким монстром? Если
для них мысль равна пище, то глотки не хватит запихнуть в себя такой кусок.
Пропихнуть в себя белую обезьяну. Однако все сказанное, подуманное и сделанное
окажется верным если только полковник Некуаззи не ошибся с выводами. Увидим...

Белая обезьяна не покидала и мыслей капитана Сварога, сидела в них,
словно в клетке. Он старательно гнал примата-альбиноса, но тот, как и положено,
упрямо возвращался.

В той тишине, что стояла в рубке, было невозможно не услышать, как
громыхнула ступень трапа, ведущего к рубке. Издать подобный грохот она могла
разве под немалой тяжестью. Отозвалась и вторая ступень - нечто втаскивало себя
наверх.

Дверь рубки была закрыта. Но если тварь так сотрясает ступень (вот уже и
третью), то выдавить стекло или вышибить дверь этакой массой - труд невеликий.

Если б был какой-то смысл метаться по кораблю, погруженному в серую
слепоту, Сварог метался бы. Но больше смысла было в том, чтобы оставаться всем
на своих местах - пускай, суки, поищут, - ждать и по необходимости достойно
встречать.

Над левым виском, отгоняя образ белой обезьяны, вдруг опять мерзко
запульсировало, совсем как тогда, после победы над Синим Клювом, но что это
означало и означало ли вообще что-нибудь, Сварог не понимал. Да и разбираться
пока не хотел: ну нету сейчас времени, нету! Чудовищным усилием воли он отогнал
прилипчивый шарик...

Разнесшееся мерзкое шуршание, словно тварь по-коровьи чесалась о стену
рубки, действовало на нервы столь же раздражающе, как громкое скрежетание
зубов. Разом загрохотали ступени по всей длине трапа. Играет она на них, что
ли... Хрястнули в креплениях поручни. Рядом со Сварогом зло сплюнул на пол
боцман Тольго.

А потом раздался такой звук, будто нечто скатилось по ступеням.
Последним, что нарушило тишину, было удаляющееся шуршание. И воцарилась тишина.
Ну, если не считать человеческого дыхания, шевеления да звуков, сегодня
прямо-таки ласкающих слух - звуков, естественных для режущего волны парохода.

- Расчищается, - шепнул Тольго.

Дож решился нарушить запрет на разговоры, когда туман стал рассыпаться
на отдельные клочья, сквозь которые вновь начали проступать синь горизонта и
лазурь воды.

- Кажется, проскочили, - сказал Сварог.

Туман редел потрясающе быстро, каждый пройденный судном кабелот
освобождал от засилья серой липкой дряни, и вскоре "Серебряный удар" выскочил
на чистую иоду.

- Хвала Таросу! - возгласил рулевой.

"А также белой обезьяне", - добавил про себя Сварог.

Какое-то время они плыли по чистой, во всех смыслах, воде.

...Сперва даже пока;алось, что он всегда был здесь, он должен быть
здесь, так и надо. Настолько спокойно - без пыли, шуму л спецэффектов - он
возник, пристроился рядом и мирно шел себе параллельным курсом как бы с полным
правом на соседство.

Представьте, что вы бредете по глухой лесной тропинке, поворачиваете
голову - и замечаете, что рядом с вами, держа вашу скорость, топает чувак, без
единого звука топает, вас не трогает, на вас вообще внимания ноль. Ваша
реакция? В репу заехать для профилакгики? Кряхтением пробудить интерес к своей
персоне? Заговорить по душам? Впрямую влепить вопрос: "Че надо, братилло?"
Убежать?.. Короче, выбор широкий. Ну, некоторое время, согласитесь, вы
проведете в недоумении.

Кстати, Сварог, возможно, вообще бы его не заметил, поскольку по морским
сторонам в тот момент взглядами не шарил. Сварог в тот исторический отрезок
времени расхлебывал последствия тумана. Последствия имели место. И даже
серьезные. Чертовы твари из тумана так и не издали своего знаменитого чавканья,
зато оставили после себя на бортах и палубе полосы розовой, похожей на
лягушачью икру слизи. Слизь смывали с палубы матросы, выливая ведра воды и
шустря швабрами; матросы восстанавливали сломанные балясины трапа, ведущего к
рубке, и погнутый в нескольких местах фальшборт. Это-то как раз ерунда, а не
последствия - если, конечно, не касаться слизи руками. Неизвестно, что из этого
может получиться, и касаться Сварог строго-настрого запретил.

Пропал ютовый наблюдатель, тоурантец. Его, конечно, искали, мало ли куда
со страху забился, но в успех Сварогу что-то не верилось.

Пожилых людей на "Серебряном ударе", так случилось, было немного, но
сердце не выдержало как раз таки молодое - одна из тоуранток скончалась от
приступа.

И еще. От маррогов ли, от поганых ли туманов и того, что ползало под их
покровом, повредился в уме тоурантец, двоюродный брат штурмана Кулка. Тоурантец
забрался в каюту боцмана, заперся там с карабином и запасом патронов. Он не
желал слушать ни двоюродного брата, ни дожа, ни капитана. На все попытки
заговорить дырявил дверь выстрелом. У Сварога оставалась надежда на Клади, на
ее умение внушать.

Сейчас Клади стояла вместе с капитаном в коридоре, возле несчастной
двери с пулевыми отверстиями. Здесь же присутствовал и мастер Рошаль.

Клади и наткнулась на Рошаля во время прохождения через Слюну Ловьяда.
Масграму чуть было не удалось повторить историю матроса из рассказа Пэвера. Он
находился у себя в каюте, когда пал туман. Масграм направился в рубку, но в
непроницаемых клубах споткнулся о комингс, упал и крепко приложился головой о
стену. Причем неудачно попал на непригнанную заподлицо заклепку и мало того что
здорово ушибся - еще и голову раскровенил. Да так и провалялся без сознания,
пропустил самое интересное...

- Пока не выходит. Попробую еще, - наконец сказала Клади. - Люди в
состоянии стресса воздействию поддаются плохо. Но все же поддаются - в моменты
просветления... Я попытаюсь.

- Я тоже, - заявил Тольго и не стал откладывать. - Эй, Баор! Кончай
валять дурака! Это я говорю, Тольго, тут со мной твой брат Кулк...

- Сколько нам еще ползти по этим местам, мастер Сварог? - негромко
спросил Рошаль.

Ну, насчет того, что они ползли, грам-капитан, положим, сильно
преувеличивал - "Серебряный удар" шел на пределе возможностей паровых котлов,
как говорят кочегары - с открытой форсункой. Но общее настроение вырваться из
области, заштрихованной на карте Ваграна синим, куда их занесло по милости
Соленого Клюва, Рошаль выразил верно. Не зря составители карты тратили синие
чернила, как показали первые же часы плавания по этой области...

- Еще около двухсот кабелотов, мастер Рошаль. Если приборы, опять же, не
врут.

Пэвер на месте Рошаля, услышав столь безрадостное известие, выругался бы
от души и потом долго расшаркивался перед баронеттой в извинениях. Старший
охранитель лишь скривился, как от приступа зубной боли.

- Он отличный парень, - не в первый раз повторял штурман, чей двоюродный
брат держал оборону в каюте. - Это у него пройдет...

- Мы сделаем все, Кулк, чтобы обойтись без крайних мер...

И именно в этот момент снаружи донеслись крики. Оставив остальных возле
злосчастной каюты, Сварог выскочил на палубу - вот тогда-то и увидел их нового
соседа по океану.

Рядом с "Серебряным ударом" с той же скоростью, что и броненосец,
скользил трехмачтовый фрегат. На борту парусника позеленевшие бронзовые буквы
выстроились в название "Бурегон". Правда, буква "р" отлетела и свисала на одном
гвозде головой вниз. Фрегат шел красиво: быстро, плавно, чуть накренясь,
карминовые паруса выгибаются под ветром, которого нет, на кормовом флагштоке
полощется вымпел с изображением солнца, разрубаемого топором, на мачте реет
флаг с тем солнцем, но уже пронзенным стрелой. Пушечные порты распахнуты, можно
разглядеть орудийные жерла. Над ватерлинией фрегата чернеет круглая, как от
прямого попадания ядра, пробоина. Паруса тоже изрядно потрепаны - где свисают
клочьми, зияют дырами, где и обгорели. На честном слове держатся и некоторые
реи, а от "вороньего гнезда" на грот-мачте так и вовсе остался один железный
каркас. Как жеребенок к повозке, к фрегату привязана шлюпка, скачет по волнам в
кильватерной струе...

Стоп. Вот кильватерной струи как раз и не было. Да и вообще невозможного
и неестественного, если вглядеться, в паруснике предостаточно - помимо
невероятной скорости. Волны не разбиваются о борта, форштевень в волну не
вгрызается, фрегат словно бы идет сквозь волны, не задевая их. Шлюпка же парит
над океаном, как отскочившая от воды галька-блин, да так и зависшая.

- Пурпурный Странник! - эти возгласы Сварог слышал уже по дороге на
палубу.

- Пурпурный Странник, маскап! - к капитану подбежал взволнованный
тоурантец, ровесник Сварога, вроде бы тоже плававший когда-то. - Пурпурный
Странник, он самый! Вот где довелось увидать...

- Корабль-призрак?

- Так точно, маскап. Маррог. Беды-то от него самого нет, но, говорят, он
по добрым волнам не ходит. Не держат его чистые воды, только нечистая вода его
любит. Убираться надо поскорее из тех мест, где заметил Странника.

- Золотые слова, - согласился Сварог...

А по фрегату ходили люди, с виду обыкновенные люди в разномастной
одежде. Не просто ходили, а активно занимались своими делами. Броненосца в
тридцати каймах от себя они совершенно не замечали. Кто-то из команды