Чтение 39–й страницы книги ~Тень Земли~

схватке, и он снова был холоден и спокоен. Теперь начиналось совсем другое
сражение, в котором сила мышц и искусство распороть врагу живот не были
решающими аргументами, - ведь он нуждался в союзниках, а не в покойниках.
Союзникам, однако, полагалось знать свое место.

- Ко мне - это к кому? - поинтересовался он, разглядывая невыразительную
физиономию Пако. - Ты ведь не дон и не пахан. Так, паханито, горбатишься на
Монтальвана.

- Это тебе Кобель наплел, э? - Пако погрозил мулату пальцем. - Так ты ему
не верь, сынок, не верь. Он - скользкий кусок дерьма. Мы, конечно, при
Монтальвашке состоим - это с одной стороны. А с другой, мы - люди вольные и
прочих заказчиков не чураемся. "Штыков" там, дерибасовских либо "торпед".
Синезадых я, правда, не люблю, ну и крокодавов тоже. Однако любовь - любовью, а
деньги - деньгами. Так пойдешь в отстрельщики? Могу и твоих "шестерок" взять.

Тут Гробовщик покосился на Мигеля-Майкла, и Саймон счел возможным
прояснить ситуацию:

- Этот, в белом? Так он не "шестерка", а лучший мой специалист. Банки там,
сейфы, замки. Словом, бугор-бухгалтер.

-Буг... что? - Брови Пако приподнялись.

- Счетовод. Деньги мои считает.

-Деньги, значит... Деньги - это хорошо, деньги счет любят, если есть чего
считать. Только смурной он какой-то, хоть и в шикарном прикиде. И тощий. Не
похож на бугра.

- Утомился, - пояснил Саймон. - Много денег, много работы, а скоро еще
прибавится. Соображаешь? Зачем же мне отстрельщиком идти? Я лучше пойду туда,
где песюки мешками меряют, а не горстями.

- Верно, - согласился Пако, - верно, парень. И если ты знаешь такое место,
я сам к тебе в отстрельщики наймусь.

- Знаю. - Саймон кивнул очнувшемуся бармену на бочку, и когда пиво было
подано - не в жалком стакане, а в двухлитровой кружке, - отхлебнул, поморщился,
вытер пену с губ и повторил: - Знаю! Вроде до Первого государственного тут
недалеко? И транспорт у нас имеется... там, под баобабом. Отчего ж не съездить,
э?

- Ну, хозяин! - Кобелино вскочил, в восторге хлопнув себя по ляжкам. - Ну
круто берешь! Одно слово - "железный кулак"! - Он повернулся к Гробовщику, с
гордостью выпятив грудь. - Ясно, с кем я пришел? Понял, кто мой хозяин? Не
дон-хрен Огибалов с Пустоши! Вот как надо! Не шестерить на "плащей" и "штыков",
а разом загрести песюки! Мешками! А у кого песюки, особенно в мешках, тот...

- Закрой хайло; Кобель! - прервал Гробовщик, разглядывая Саймона с новым и
уважительным интересом. Будто прислушиваясь, он наклонил голову к плечу,
коснулся лысины, поскреб темя и произнес: - Помстилось мне или нет? Кто-то про
Кулака помянул? Того ли, который из Сан-Эстакадо?

- А если того, договорились? Пако снова поскреб лысину.

- Почему ж нет? Если головой ты работаешь как кулаками... Всякому лестно
пойти с таким главарем. - Он сунул пальцы в рот, пронзительно свистнул и
приказал: - Ну, бразильяне, становись! Покажем товар лицом!

Побитые Саймоном, кроме коротышки-усача, начали шустро строиться в
шеренгу. Вернулся выброшенный в окно, встал рядом со своими мордастыми
приятелями; ещё двое вылезли из тайного хода, который скрывался за буфетом и,
очевидно, вел в подвальное помещение. Кажется, в банде Гробовщика уважали
дисциплину.

- Вот, - произнес Пако, кивая на трех мордоворотов-бильярдистов, - вот мои
качки, Скоба, Пехота и Блиндаж. Скоба у них за старшего. Не так чтобы бугор, но
все же кочка на ровном месте. Мозгов мало, зато сила есть.

- Есть, - согласился Саймон, отхлебнул из кружки и поглядел на расколотый
о стойку бильярдный кий.

- Сласть и Шило - рядовые, а эти, - Пако ткнул в парочку вновь прибывших,
- Хачо и Огузок, отстрельщики. Коротышка, - он повернулся к усатому бармену,
который сосредоточенно щупал челюсть, - мой паханито, заведение держит, то бишь
"Красного коня". Ну, и другие есть. Бойцы, "шестерки", стукачи. И все при деле,
все трудятся, крутятся-вертятся. Кто гробы сбывает, кто шустрит по "черному"
для Монтальвашки, а кто... - Вытянув палец, Гробовщик прищелкнул языком,
имитируя выстрел. - Но банков мы не обтрясали. И никто не тряс, сынок, сколь
мне помнится. Ни вольные, ни гаучо, ни остальные отморозки.

- У меня большой опыт, - отозвался Саймон, не уточняя, где и как он
обзавелся подобным редкостным умением.

- Опыт - это хорошо, ежели с нами поделишься, не соврешь. А зачем тебе
врать, сынок? Вроде ты не "шестерка", парень с понятием и размахом.
Соображаешь, э? Будут деньги, будут люди, и будет новый дон. Может, ты, а
может, - я... - Оглядев своих громил, Пако закончил мысль: - И все мы станем
"железными кулаками". Не хуже синезадых, э?

В кружке показалось дно. Саймон сделал последний большой глоток и, глядя,
как оседает пена на стеклянных стенках, произнес:

- Договорились.

* * *

Полутьма казалась теплой, нежной, обволакивающей. В свете звезд, мерцавших
над патио, Саймон видел, как блестят глаза девушки, чувствовал, как льнет к
нему нагое покорное тело. Оно тоже было теплым и нежным - как ночной полумрак,
накрывший шелковой темной вуалью город на океанском берегу, заросшие лесом
холмы, дороги, поля, фруктовые рощи и гавань с судами, замершими на
антрацитовом зеркале вод.

Пальцы Марии легли на его плечо, замерли, погладили шрам, коснулись
выпуклых мышц - даже расслабленные, они вздувались тугими буграми, будто
напоминая о скрытой в них мощи.

- Ты... - прошептала девушка, - ты...

-Я...

- Ты как скала. Дик. Такой же крепкий, жесткий...

- Слишком жесткий?

- Может быть. - Она вздохнула, повернулась, устроив голову на его груди. -
Зато надежный.

- Очень, - согласился Саймон. - Ты даже не представляешь, какая я большая
надежда. Для тебя, для Мигеля, для остальных. Для всех вас.

Он думал о своей миссии, о людях, пославших его сюда, об исчезнувшей
"Полтаве", о лунном передатчике и многих других вещах, столь же важных,
определявших суть его жизни, стержень существования. Эти мысли посещали его не
раз и не два, но теперь что-то ушло из них и что-то добавилось: Земля уже не
казалась ему гигантской проржавевшей мышеловкой, и чувство близости к ней,
родства с этим миром, забытым и обездоленным, крепло в его душе. Не оттого ли,
что здесь он встретился с Марией?

Еще одна девушка - мотылек, с которым можно наиграться и отпустить к
другим медоносным цветам? Он чувствовал, что это не так. Он знал женщин, и
женщины ему благоволили; он обладал той мужественной красотой, тем обаянием
уверенности и силы, тем ореолом тайны, что привлекают женщин и покоряют их и
харизматической неизбежностью. Одних он помнил; других забывал, не прилагая к
тому усилий; воспоминания о мимолетных встречах сами собой опускались на дно
его памяти, тонули и гасли под грузом лет, покрытые илом забвения. Но было и
другое - то, что вспоминалось с печалью или улыбкой, с радостью или болью, и
неизменно - с благодарностью, ибо Ричард Саймон умел ценить дары судьбы. Они
являлись драгоценным ожерельем, пусть не имевшим зримого обличья, однако
хранимым столь же бережно, с такой же гордостью, как шнур с побуревшими
костяшками, свидетельством его побед.

Он погрузил лицо в волосы Марии; вдыхая их свежий запах, он думал и
вспоминал о своих девушках. О белокурой Алине с Тайяхата, о робкой Хаоми с
чарующим разрезом темных глаз, о шаловливой Куррат ул-Айн, Усладе Взоров, о
неистовой страстной Долорес, о Нази и ее подружках с Аллах Акбара и о
рыжеволосой красавице, дремлющей в подземельях Сайдары, которую он не мог
назвать своей - ведь спящий принадлежит лишь собственным фантазиям и снам. Он
думал о Чие, маленькой Чие, первом сокровище ожерелья, что разворачивалось
перед ним сиянием глаз, трепетом губ, улыбками, ласковыми словами, которые
шепчут в темноте, тесно прижавшись друг к другу. Он знал, что не забудет их,
всех их, разбросаных в необъятном звездном мире, согретом их нежностью и
теплотой; он был благодарен им, он желал им счастья, но ни к одной из них он не
смог бы вернуться.

Быть может, к Чие... Но разве не Чия лежала сейчас в его объятиях?

Он приподнялся на локте, всматриваясь в полное звезд небо, где плыли,
далекие и незримые, Колумбия и Тайяхат, Латмерика и Сайдара, Аллах Акбар и
каторжный мир Тида. Его внезапное движение заставило девушку вздохнуть;, руки
ее крепче обвились вокруг шеи Саймона, горячее дыхание обожгло щеку. Она
прошептала:

- Ты не уйдешь. Дик?

- Нет, милая. Если не прогонишь. Она улыбнулась в темноте.

- Прогоню? Как я могу тебя прогнать? Ты - все, чем я владею, все, что
есть, и все, что будет. А о том, что было, мне не хочется вспоминать.

- Не вспоминай, - сказал Саймон. - И не тревожься - я не уйду.

- Даже по дороге к дому? По той, которую хочешь открыть? - Мария внезапно
села, заглядывая в лицо Саймону. - Ты говорил, что мир наш заперт, а еще - о
лунном передатчике, о том, что послан его уничтожить, и о "Полтаве", о корабле,
который исчез, о древних боевых ракетах. Все так и случится, Дик? Ты найдешь
корабль и эти ракеты, чтобы послать их на Луну?

- Не знаю, - чистосердечно признался он. - Не знаю, но надеюсь. И тогда...

- Ты уйдешь? Будешь обязан уйти? По приказу или по собственной воле? -
Саймон молчал, вслушиваясь в ее лихорадочный шепот. - Это устройство...
Пандус... трансгрессор... Я поняла, что он - как двери, ведущие из мира в мир.
Двери закрыты, и ты со мной. Но если они откроются...

- Это очень широкие двери, девочка. Совсем непохожие на щелку, которой я
пробирался сюда. И если они откроются, мы сможем уйти. Вместе.

Успокоенная, она легла. Голос ее стал тихим, сонным.

- А если нет? Если нет, Дик?

- Тогда, наверное, я стану властелином мира, доном-протектором Земли...
Калифом Австралийских Эмиратов, правителем ЦЕРУ и ФРБ, байкальским ханом,