будто на крепостную стенку карабкаешься. Вот-вот, кажется, уже вскарабкался,
еще одно усилие, ну еще одно, уже совсем чуть-чуть осталось, и будет твоя
власть, твоя победа - ан черта с два: она опять только плечами пожимает и с
легким недоумением округляет губы... Знаем таких. Ни слова в простоте. Ни
минуты расслабона. И всегда есть риск втюриться всерьез и, что называется,
надолго, до умопомрачения; именно от подобных дам очень даже можно
ожидать такой пакости.
начать с нею разговор. И, фактически, разговор начала она - обратив наконец
внимание на бестолково топчущегося возле расписаний чужака, она подняла
лицо от бумаг, уставилась трагическими глазами, под которыми отчетливо
темнели круги усталости, измотанности даже, и спросила равнодушно и, как по-
казалось Листровому, чуточку высокомерно - хотя по форме абсолютно
предупредительно: <Вы что-то хотели?>
убеждение: она его ждала. Она знала, что он придет. То есть не он, Павел
Листровой, коренастый шатен, один из лучших стрелков в райуправлении и все
такое - что к ней придут из милиции и будут спрашивать о ее дражайшем
Симагине.
объяснить, она сразу предложила перейти в коридор - там удобнее
разговаривать. И там можно курить. И сразу закурила, едва только они
остановились под открытой форточкой у ближайшего подоконника, на котором
обнаружилась воняющая застарелым пеплом распоротая пивная жестянка,
превращенная - богатый студент пошел, богатый - в пепельницу. Листровой
едва успел поднести зажигалку; Цирцея чуть кивнула - так и впрямь какая-
нибудь королева могла поблагодарить пажа за вовремя и с надлежащей
услужливостью поданный плед. Листровой ощутил глухую, совершенно
безотчетную, но, по всей вероятности, уже непреодолимую неприязнь. Фигура у
нее под стать физиономии, почти с негодованием отметил он - когда
выходили они из деканата, он пропустил ее в дверь впереди себя и смог
оценить ее стати без помех. И не корова, и не коряга. И не манекенщица какая-
нибудь, не сработанная на скорую руку по импортным чертежам машина
дорогой любви, у которой обтянутые холеной кожей шатуны и кривошипы и
ерзают, и скачут, стоит лишь пропихнуть в щель монетку. А тот редкий случай,
когда тело - образ характера: высокомерное, усталое совершенство;
непрерывно длящийся снисходительный, но безоговорочный отказ: дескать, ну
сам посуди, ну куда тебе со мной рядом, да тебе и в десяти метрах-то делать
нечего!.. и фанатичное ожидание того, что вот прольется наконец золотым до-
ждем какой-нибудь Зевес, и вот ему-то, только ему, вместе с моим
необозримым внутренним миром, в качестве бесплатного приложения - если,
конечно, Зевес будет так добр, что снизойдет до бабьей слабости, до плотских
утех, если ему для разнообразия вдруг захочется повладеть не только моей
распрекрасной душой, но и всем неважным прочим - достанется то, что под
одеждой, то, на что ты сейчас так похотливо и так тщетно пялишься: изящная
грудь, осиная, несмотря на возраст, талия, широкие, вполне сладострастные
бедра... Не приведи Бог оказаться у такой в любовниках. Забодает духовными
запросами. Постоянно будешь чувствовать себя тупой, примитивной обезьяной,
а вдобавок еще и кастратом.
женщиной Асей молча, не зная, как приступить к делу. Возможно, подумал он,
следовало бы вызвать ее в управление по всем правилам, спесь-то согнать
слегка, но время, время!
Листровой. Сам сразу почувствовал, что - идиотски. И, мимолетно
разозлившись на себя, тут же разозлился на стоящую напротив женщину.
она опять на этом замолчит и придется опять начинать как бы сначала;
презрительного хладнокровия этой Семирамиде, этой царице Савской, черт бы
ее побрал, было не занимать. Но она улыбнулась, и он понял, что она решила
снизойти. - Такую фамилию, в частности, носит один замечательный человек.
Человек, который был моим мужем. Человек, которого я очень любила.
Человек, которого я, возможно, до сих пор люблю. Я могу до ночи о нем
говорить. Что конкретно вас интересует?
унижения и бешенства. Ну вот, мельком подумал он. Сейчас еще от меня и
вонять начнет, как от козла. Никогда до сих пор подобные проблемы его не
беспокоили при допросах - а с этой... Он свирепо всосался в папиросу. Хоть
дымом заглушить...
спрашивать спокойно, этак благорасположенно и в то же время свысока. И
опять подумал: она знала, что я явлюсь. Не мое появление для нее
неожиданность, а ее поведение - для меня. Но кто мог ее предупредить? Что
еще она знает? Может, она и про убийства уже знает? А может, она про них
знает куда больше меня? - Вас, мне кажется, совершенно не удивляет, что я
вас о нем расспрашиваю, - не удержался он.
и очень воспитанно, с подчеркнутой аккуратностью - но даже этой
аккуратностью ухитряясь унижать - выдохнула дым в сторону от Листрового.
- А то мы полчаса будем ходить вокруг да около. У меня пропал сын. В армии.
Я нигде ничего не могла выяснить в течение нескольких месяцев. С отчаяния
начала дергать за все ниточки, какие только могла придумать. И позавчера
вечером зашла к Симагину по старой памяти, в жилетку поплакаться Ну и, -
тут она даже соизволила улыбнуться; улыбка получилась, что ни говори, и осле-
пительная, и обаятельная одновременно, - по бабьей, знаете, вечной надежде:
мужчина, конечно, существо хрупкое, уязвимое и трепетное, лишний раз его
лучше не беспокоить, самой справляться - но если уж приперло вконец, вдруг
именно мужчина совершит чудо? И Симагин сказал, что попробует, но как -
ни гу-гу. Обещал позвонить следующим вечером. И действительно, вчера
вечером позвонил, рассказал, что ему удалось узнать, и предупредил, что,
возможно, ко мне придут из милиции, потому что там какая-то дополнительная
каша, как он выразился, заварилась. Просил меня не волноваться, не удивляться
и отвечать на все вопросы спокойно и честно. Я так поняла, это из-за того, что
Антон... это сына моего так зовут... служит в спецчастях, так он сказал.
несмотря на чудовищность ситуации, буквально всей кожей ощутил, что его <во
сколько> эта дама однозначно восприняла как замусоренный русский. И
снисходительно сделала вид, что ничего не заметила. Он натужно переспросил:
- В котором часу?
первого или чуть раньше.
мог подумать. Только где-то в мозжечке издевательски пульсировало: простое
дело... простое дело...
шевельнуть не мог.
круглыми пепельными свищами бочок жестянки.
то?
телефона нет. Пожаловался, что монеток мало и потому толком ничего
объяснить не может, но расскажет все в подробностях, когда заедет.
Женщина снова улыбнулась. Она словно не замечала, что Листровой даже на
стену оперся плечом; у него ослабели колени. А может, наоборот, замечала и
решила как бы по-свойски с ним побеседовать, чтобы он имел время прийти в
себя. - Знаете, есть люди, которые легко обещают с три короба, а потом
начинается: этого я не смог по таким-то объективным причинам, а этого - по
таким-то... А Андрей... когда мы познакомились, я не сразу поняла, и поначалу
меня это раздражало как-то - ну ничего никогда не пообещает, слова лишнего
не выжмешь. А потом сообразила - он сначала сделает, а уж потом про это
скажет: да, пожалуй, я это смогу. Органическая неспособность нарушить
обещание, подвести... - Она опять улыбнулась, на этот раз потаенно, по-
русалочьи, и даже покраснела немного. - Он очень хороший человек.
гаркнул Листровой и с ужасом и стыдом заметил, как на них обернулись сразу
несколько проходивших мимо людей - две шмакозявки, парень в могучих
очках и какой-то полуживой профессор с клюкой. Но женщина так-таки и не
сделала ему замечания - только чуть поморщилась: дескать, что с плебея
взять. И назвала адрес без запинки.
Шилова Юлия
Конан-Дойль Артур
Корнев Павел
Громыко Ольга
Никитин Юрий
Афанасьев Роман