серьезней я вынужден был размышлять. Я постоянно ставил себя на твое
место, и таким образом учился думать подобно тебе. Чтобы стать хорошим
управляющим, я должен был думать, как ты. Ты хотел иметь уверенность в
том, что все решения, принимаемые мною во время твоего отсутствия, ничем
не будут отличаться от тех, которые принял бы ты. Я понял это совершенно
четко после заварушки с Герцогством Горт. Тогда мы в первый раз были
отделены друг от друга достаточно долго; за это время успела возникнуть
действительно серьезная ситуация. Пока я не вернулся в город с Утопии, у
меня не было ни малейшего понятия о происходящем. А возвратившись, сразу
же понял, насколько мне повезло, что на этот раз я думаю иначе, чем ты.
Первый же случай, когда я позволил себе недооценить твой план и тем самым
поставил под сомнение твой метод воспитания самостоятельного мышления,
сразу же сделал меня в твоих глазах человеком обреченным. Ты списал меня
со счета и начал готовить на мое место Кэррела.
обвинить меня в том, что я применяю жесткие методы, то должен сказать...
что моя школа - штука трудная. Продолжай.
иногда думать так же, как ты, смертельно опасно. Я сумел выбраться с
Утопии именно потому, что думал по-своему. И еще раз я убедился в этом на
планете Он: если бы и в той ситуации я не сумел разработать собственный
план, мы и сегодня еще торчали бы.
что мы часто полагались на разработанные тобой планы, и кстати, именно
потому, что они отличались оригинальностью, которая свойственна твоему
образу мыслей. Ну и что из этого?
верить тебе, ты ценил ее. Она приносила пользу городу, и ты даже защищал
меня от нападок консервативных Отцов Города. Но сейчас ты изменился.
Думаю, что и я стал другим. В последнее время я чувствую, что меня все
больше привлекают простые человеческие ценности, я начинаю мыслить, как
простой человек. Я больше не ощущаю себя прежним Хэзлтоном, который
поклонялся своему господину и во всем был готов потворствовать ему. Я
вижу, что и ты, мэр, сильно изменился, правда, в другую сторону. Когда ты
смотришь на людей - ты видишь машины. Пройдет еще немного времени, и тебя
невозможно будет отличить от Отцов Города.
и усталым. Время для очередного укола против старения еще не подошло,
оставалось еще более десяти лет. Мысль о том, что из-за скудости городских
запасов лекарственных средств он может и не дождаться этого момента,
давила тяжестью прожитых столетий.
мэр. - Помнится, как-то раз на Мерфи ты уже обвинял меня в этом грехе. Ты
никогда не пытался представить, Марк, какой груз несет на себе человек, в
течение нескольких веков занимающий место мэра города-Бродяги?
Предполагаю, что задумывался. Да и твоя собственная ответственность
ненамного меньше моей. Позволь мне спросить вот о чем: разве не очевидно,
что перемены начались в тебе с того момента, когда Ди впервые взошла на
борт города?
быстрый взгляд. - Это началось с той истории с Утопией и Гортом. Ди
появилась в то время; как ты помнишь, она - с Утопии. Хочешь сказать, что
во всем следует винить _е_е_?
неумолимостью в голосе, - что изменения во мне начались с того же самого
времени? О боги звезд, Марк, неужели не понимаешь, что я тоже люблю Ди!
невидящим взглядом на остатки жалкого ужина Амальфи. Прошло довольно много
времени, прежде чем он опомнился и положил на стол логарифмическую
линейку, проделав это столь бережно, словно она была хрустальная.
этом признаться.
крайней мере уже полстолетия. Управляющий, казалось, ничего не заметил.
этот раз голос его звучал гораздо тверже, - то я...
Время покажет...
каждое из них прозвучало для Амальфи словно удар молотка о гонг, удары,
точно подогнанные по времени, чтобы совпасть с периодом колебаний самого
гонга, пока, наконец, он не развалится на части. Что угодно ожидал
услышать Амальфи, только не эти четыре слова. Он мгновенно почувствовал
себя невыразимо беспомощным.
традиционную формулу, с помощью которой бродяга отрекался от звезд.
Человек, произнесший эти слова, навеки отсекал себя от всех городов-Бродяг
и от протянувшихся во все стороны межзвездных путей, по которым бродяги
перемещались, путешествуя во времени и пространстве. Бродяга, произнесший
эти слова, обрекал себя на необходимость жить на какой-то одной планете.
бродяг. Никто не мог взять назад эти магические четыре слова; отказаться
от них было невозможно.
буду говорить, что ты поспешил: все равно уже поздно.
где остановится город?
казалось, не привлекал ни один из предложенных вариантов. Губы его
побелели, руки дрожали.
Ты еще не сказал об этом.
он и старался не показывать этого. Технически для бывшего управляющего еще
оставалась возможность отозвать свое решение, и Амальфи вполне мог сделать
ему подобное предложение. Насколько мог судить Амальфи, слов Хэзлтона
никто не слышал, и вряд ли они были записаны. Существовала, правда,
некоторая вероятность того, что запись сделана тритчером - блоком Отцов
Города, ответственным за обслуживание горожан. Но даже в таком случае
запись будет обнаружена еще не скоро, поскольку Отцы Города просматривали
банк памяти тритчера не чаще одного раза в пять лет. Обычно это устройство
не фиксировало никакой интересной информации, кроме гастрономических
пристрастий бродяг, изменявшихся весьма медленно и, по большей части,
незначительно. Нет, Отцам Города не следует знать об отставке Хэзлтона, по
крайней мере, пока.
голову - образ мыслей бродяг давно уже проник в его подсознание. Если бы
кто-то намекнул ему, Амальфи, сделать подобное предложение Хэзлтону, мэр
наверняка заявил бы, что, произнеся заветные слова, Хэзлтон очутился в
полном его подчинении, так же, например, как полицейский, охраняющий
периметр города. Амальфи привел бы множество причин, по которым от
Хэзлтона требовалось полнейшее и беспрекословное подчинение. Он сказал бы,
что эти слова вернуть невозможно, несмотря на то, что знают о них только
они двое. Если бы советчик не успокоился и продолжал бы нажимать на него,
Амальфи, без сомнения, добавил бы, что никогда не может забыть об
услышанном, как, впрочем, и сам Хэзлтон. Он пояснил бы, что каждый раз,
когда принимал решение, идущее вразрез с планами управляющего, тот копил
обиду, вынашивая мысль о своей отставке. Зная Амальфи, можно без особого
риска высказать предположение, что он не преминул бы заметить, что
отношения между ним и управляющим и без того складывались сложно, а теперь
и вовсе угрожали принять характер патологии. В действительности ни о чем
подобном Амальфи и не думал. Хэзлтон сказал: "Я хочу уйти из города".
Амальфи был бродягой, а для бродяги эта фраза звучала как окончательный
приговор.
Ты больше не имеешь права получать информацию о политике города и его
планах. Только то, что доходит до тебя в виде директив. Сейчас, Марк, ты
можешь воспользоваться своим умением думать, как я. Не зря же я учил тебя.
Полагаю, у тебя не возникнет трудностей, если ты постараешься теперь
думать, как думают Отцы Города. С этого момента другого источника
информации у тебя не будет.
не произнося ни слова. Амальфи ждал.
экс-управляющий.
покидающего свою должность. Приступай к подготовке Кэррела: он будет твоим
преемником. Сразу же начинай передавать Отцам Города информацию о нем. Я
не хочу, чтобы они опять устроили бучу во время выборов, вроде той, что
имела место, когда выбирали тебя.
перехватить город, с которым ты не смог связаться. Нужно выйти на такую
орбиту, которая придала бы нам логарифмическое ускорение, причем основная