далеким, как тогда, когда он читал о нем в учебнике истории в Региональном
Институте Северного Склона.
весенней четвертью.
несколько раз приглашал его на обед, всегда - несколько официальным тоном,
словно выполняя долг гостеприимства или, быть может, приказ правительства.
Но у себя дома он держался с Шевеком с неподдельным дружелюбием, хотя
всегда оставался чуть настороженным. Ко второму визиту Шевека оба сына
Оииэ решили, что он их старый друг, и их уверенность в том, что Шевек тоже
так считает, явно озадачивала их отца. Она тревожила его, он не мог
по-настоящему одобрять такое отношение, но и не мог назвать его
неоправданным. Шевек вел себя с ними, как старый друг, как старший брат.
Они относились к нему с восхищением, а младший, Ини, просто обожал его.
Шевек был добрым, серьезным, честным и очень интересно рассказывал про
Луну, но дело было не только в этом. Для Ини он представлял что-то, чего
малыш не мог выразить словами. Это детское обожание глубоко и загадочно
повлияло на дальнейшую жизнь Ини, но, даже став намного старше, он не
нашел для этого подходящих слов - только слова, в которых было эхо этого:
слово "странник", слово "изгнание".
Шевек ни разу не видел слоя снега толще дюйма или около того. От
сумасбродства метели, от обилия снега его охватила радость. Он ликовал от
того, что всего этого было слишком много. Снег был слишком бел, слишком
холоден, нем и равнодушен, чтобы даже самый искренний одонианин смог
назвать его экскрементальным: увидеть в нем что-то иное, кроме невинного
великолепия, свидетельствовало бы о душевном убожестве. Как только небо
прояснилось, он вышел в сад с мальчиками, которые радовались снегу так же,
как он.
играют дети, взрослый мужчина и маленькая выдра. Выдра устроила себе горку
из одной стены снежного замка и раз за разом возбужденно скатывалась с нее
на брюхе. Щеки мальчиков пылали. Взрослый мужчина обрывком бечевки связал
сзади свои длинные, серовато-коричневые волосы; от холода у него
покраснели уши; он с азартом прокладывал в снегу туннели. Высокие, звонкие
голоса мальчиков не умолкали: "Не сюда!" - "Вон туда копайте!" - "Где
лопата?" - "У меня лед в кармане!"
забавно!
излучая те свежие, холодные силу и бодрость, какие бывают только у людей,
только что пришедших с мороза и снега, его представили свояченице. Он
протянул Вэйе большую, твердую, холодную руку и дружелюбно посмотрел на
нее сверху вниз.
похожи.
любого другого оно показалось бы ей пустым. Весь остаток дня она думала:
"Он - мужчина. Настоящий мужчина. Что же это в нем такое?"
Доэм, возглавлял большой промышленный комбинат; ему приходилось много
ездить и ежегодно по полгода проводить за рубежом в качестве делового
представителя правительства. Все это Шевеку объяснили, пока он смотрел на
нее. Хрупкость, светлые волосы и овальные черные глаза Демаэре Оииэ у Вэйи
стали прекрасными. Груди, плечи и руки у нее были круглые, нежные и очень
белые. За обедом Шевеком сидел рядом с ней. Он то и дело смотрел на ее
обнаженные груди, приподнятые жестким корсажем. То, что она в мороз ходит
вот так, полуголой, казалось ему сумасбродством, таким же сумасбродством,
как этот снег, и ее маленькие груди были так же невинно белы, как этот
снег. Изгиб ее шеи плавно переходил в очертания гордой, бритой, изящной
головки.
"Она, как здешние постели: мягкая. Но ломака. Почему она так жеманно
говорит?"
как утопающий - за спасательный круг, но не замечал этого, не понимал, что
тонет. После обеда она должна была поездом вернуться в Нио-Эссейя, она
приехала только на один день, и он ее больше никогда не увидит.
меня! Уж не думаешь ли ты, что по улицам рыщут волки? Или дикие минграды
ворвутся в город и утащат меня в свои гаремы? Что меня завтра утром найдут
на крыльце начальника станции замерзшей, с примерзшими к ресницам
слезинками и с букетиком увядших цветов в маленьких окоченевших ручках? О,
это мне даже нравится! - Смех Вэйи накрыл ее звонкую болтовню, как волна,
темная, гладкая, мощная волна, которая смывает все, оставляя за собой
пустой прибрежный песок. Она смеялась не своим словам, а над собой, и
темный смех тела стирал слова.
ногами.
растягивая слова (точно с такой же интонацией разговаривал Паэ, и Оииэ,
когда бывал в Университете - тоже). - Я разочарована. Я думала, что вы
окажетесь опасным и неотесанным.
алой шалью; на фоне этого яркого цвета и окружавшей их белизны снега ее
глаза казались черными и блестящими.
Шевек.
были приятны пронизанный светом воздух, тепло его хорошо сшитой куртки,
красота идущей рядом женщины. Сегодня его не одолевали ни тревоги, ни
тяжкие думы.
из живущих одновременно с тобой людей?
родственники. Я не знаю, кто они были, кроме одной, в первые годы
заселения. Она изобрела такой подшипник для тяжелых машин, который
применяют до сих пор, он так и называется - "шевек". - Он опять улыбнулся,
еще шире. - Вот настоящее бессмертие!
слезившиеся от холода глаза.
придуманные имена и выучили придуманный язык - все новое?
ожидал, что она окажется сколько-нибудь проницательной.
один, без гроша в кармане, чтобы выступать за свой народ?
вам хоть показали что-нибудь приличное?
Нио-Эссейя. Я видел в городе только то, что снаружи - упаковку.
обычай уррасти заворачивать все в чистую, красивую бумагу, или пластик,
или картон, или фольгу. Белье из прачечной, книги, овощи, одежда,
лекарства - все было запаковано в бесчисленные слои обертки. Даже пачки
бумаги были завернуты в несколько слоев бумаги. Ничего не должно было ни с
чем соприкасаться. Он уже начал ощущать, что он тоже тщательно упакован.
Добуннаэсский Монумент... и прослушать чью-нибудь речь в Сенате!
летом.
чтобы вы увидели настоящий Нио!
Якубенко Николай
Шилова Юлия
Андреев Николай
Березин Федор
Перумов Ник
Маккэфри Энн