банки, пустые, ждущие наполнения спиртом. Я узнал их - они явно были из
кабинета командующего. Видимо, тут он их добывал. Какая-то почтенная
фигура в черном приблизилась к нашей ритмично топающей группе. Крематор
затормозил, губами показывая, что выпускает пар. Я отцепился от поезда и
стоял теперь один, ожидая, что же теперь будет происходить.
Глюк так, что отозвалось эхо.
обменялись с подошедшим поклонами, сердечными рукопожатиями.
такое, - вдруг нарушил идиллию Баранн, причем не особо вежливо. Ноги его
продолжали отбивать на месте дробь, словно их так и тянуло в пляс.
увеличении, - отозвался старичок в черном.
увеличенные части мозга, белые, напоминающие перекрученные кишки или
абстракционистские скульптуры. Профессор перышком смахнул с одной из них
пыль.
гордости нашей! Гей, за мозг!
анаколически!
экспонатов.
именно это нам и нужно!
будто ничего и никого не замечал.
"проводящие пути"! О, "Варолиев мост"!
причитал Баранн. - И извилина! Господа, умоляю вас, не забывайте извилины.
может, Симплтон?
схватили старого анатома, именуя его начальником станции, а его замшевую
тряпочку флажком, а я, присев на ближайшую скамеечку, смотрел на все не
слушавшимися меня глазами. В зале гудело эхо топота и пьяных выкриков. Он
был едва освещен, углубления на покрывавшем его куполе, темные, похожие на
огромные выпученные глаза, казалось, неподвижно взирали на происходившее.
В трех шагах от меня на металлическом стояке, невзрачный и полусогнутый,
стоял беззубый, почтенного возраста скелет серьезного вида, с бессильно
опущенными руками. У левой отсутствовал мизинец. Отсутствие этого мизинца
встревожило меня. Я приблизился. Что-то блеснуло у него на груди. У ребра,
цепляясь за него дужкой, болтались толстые очки...
старичок? Эта, третья, должно быть, последняя наша встреча... Неужели
затем только, только затем все это...
крематор-хранитель! "Вот место, где была когда-то Троя"! Чушь, вздор!
Шнуппель-Шаппель-Драпльтон! Признайся, ты получил сегодня орден "За
творческий подход" на Большой Виселичной Ленте?
развевающимися полами сюртука. Но, увы, было поздно.
банки попадали на пол, вывалились хранившиеся в них уродцы, во все стороны
полетели брызги спирта.
выпивох, видимо, испугавшись, бросились наутек, оставив старого анатома
над руинами разбитой вдребезги коллекции. Крадучись, прижимаясь к стене, я
проскользнул вслед за ними. Дверь с шумом захлопнулась.
чем ни бывало, с хохотом подскочили к ним, чтобы пить и наливать.
Почувствовав под собой спасительный стул, я медленно засыпал, словно бы
плыл куда-то в море криков, в воспоминаниях у меня все еще поблескивала
золотая проволочка, дужка, закладываемая за ухо, хотя уха-то уже нет, а
ведь жаль, жаль...
длинный призрак.
не спотыкаться на каждом слоге. Голова моя лежала на столе, как на
подушке. Баранн с сонной и в то же время злобной усмешкой, смещенной в
сторону левой щеки, зашептал:
против Господа...
повторил: - Что? Что?
на седьмой занимался неведомо чем.
в головах комет, выщербленных...
профессор...
Почему бы мне тебе не сказать? Скажу, все тебе скажу. Значит, так. Возьмем
какого-нибудь человека. Нашего. Ну, так вот: если кто-то является чем-то,
то по чему это видно?
Кто притворяется, что действительно верен Зданию, тот, значит, так: был
наш, потом его завербовали, подкупили те, а потом наши его - цап! И
обратно заполучили. А перед теми он, чтобы не выдать себя, по-прежнему
должен притворяться, что здесь притворяется быть верным Зданию. Ну, а
потом те снова его перевербовывают и привлекают на свою сторону, еще раз,
и тогда он уже перед нашими притворяется, будто перед теми притворяется,
что перед нами притворяется, понял? Вот это и есть триплет.
раз...
мог подумать: размазня - а он, оказывается, ушки держит на макушке!
страшно постаревшим - может, от бессонницы, а может, от чего-то другого?
глаз. - Ты парень, что надо! Что такое галактоплексия знаешь?
профессорами?" - мелькнуло у меня в голове, которая жутко, отвратительно
болела. Баранн уставил на меня холодные поблескивающие глаза.
вынырнула голова крематора, который неуклюже, но решительно лез ко мне на
колени, повторяя:
розы обнюхиваешь, а... Ох, поймать бы сейчас кое-кого...
шепча:
хочешь... я для тебя всех, всех сожгу, до последней букашки, скажи только
слово... Я тебе...
- пожаловался я, слабо сопротивляясь. Он мешком висел на мне, колол в щеку
щетиной. Кто-то все-таки оттащил его от меня, он пятился задом, словно
рак, показывая мне издали десертную тарелку, которую держал обеими руками.
Николаев Андрей
Сертаков Виталий
Афанасьев Роман
Сертаков Виталий
Перумов Ник
Соломатина Татьяна