не вышло. Тогда он бросился к двери и стал шарить по ней пальцами, стучать
кулаками. Кровь пульсировала в ушах, отсчитывая биение времени.
хочу умирать! Я молод! Я влюблен!
какая-то борьба.
тихо молвила она, глядя Эрасту Петровичу в глаза.
угодно.
материнской улыбкой:
пламя свечи, Фандорин огромными прыжками понесся по темному коридору. Он
ударился с разбега о стену, на четвереньках вскарабкался по лестнице,
выпрямился, в два скачка пересек кабинет.
от мощного толчка, и по крыльцу кубарем слетел молодой человек с
перекошенным лицом. Он пронесся по тихой, тенистой улице до угла и лишь там
остановился, тяжело дыша. Оглянулся, замер.
тополей, на скамейке дремала рыжая кошка, где-то во дворе кудахтали куры.
как мальчишку! А сама через черный ход ушла!
откликнулся точно таким же рычанием. Стены дрогнули, крыша едва заметно
качнулась, и откуда-то из-под земли донесся утробный гул разрыва.
Глава последняя, в которой герой прощается с юностью
законный брак, и вы, конечно же, услышите в ответ, что человек основательный
и серьезный, желающий с самого начала поставить свою семейную жизнь на
прочный фундамент, непременно венчается только в конце сентября, потому что
эта пора самым идеальным образом подходит для отплытия в мирное и долгое
путешествие по волнам житейского моря-океана. Московский сентябрь сыт и
ленив, разукрашен золотой парчой и румян кленовым багрянцем, как нарядная
замоскворецкая купчиха. Если жениться в последнее воскресенье, то небо
обязательно будет чистое, лазоревое, а солнце будет светить степенно и
деликатно -- жених не вспотеет в тугом крахмальном воротнике и тесном черном
фраке, а невеста не замерзнет в своем газовом, волшебном, воздушном, чему и
названия-то подходящего нет.
златоглавой, слава Богу, велик, но оттого еще более ответственен. Настоящий
московский старожил знает, что хорошо венчаться на Сретенке, в церкви
Успенья в Печатниках: супруги проживут долго и умрут в один день. Для
обретения многочисленного потомства более всего подходит церковь Никола
Большой Крест, что раскинулась в Китай-городе на целый квартал. Кто более
всего ценит тихий уют и домашность -- выбирай Пимена Великого в Старых
Воротниках. Если жених -- человек военный, но желает окончить свои дни не на
поле брани, а близ семейного очага, в кругу чад и домочадцев, то разумней
всего давать брачный обет в церкви Святого Георгия, что на Всполье. Ну и,
конечно, ни одна любящая мать не позволит дочери венчаться на Варварке, в
церкви великомученицы Варвары -- жить потом бедняжке всю жизнь в муках и
страданиях.
церковь должна быть сановной и просторной, иначе не вместить гостей,
представляющих цвет московского общества. А на венчании, которое
заканчивалось в чинной и помпезной Златоустинской церкви, собралась "вся
Москва". Зеваки, столпившиеся у входа, где длинной вереницей выстроились
экипажи, показывали на карету самого генерал-губернатора, князя Владимира
Андреевича Долгорукого, а это означало, что свадьба справляется по
наивысшему ранжиру.
двухсот человек. Было много блестящих мундиров, как военных, так и статских,
много обнаженных дамских плеч и высоких причесок, лент, звезд, бриллиантов.
Горели все люстры и свечи, обряд начался давно, и приглашенные устали. Все
женщины, вне зависимости от возраста и семейного состояния, были взволнованы
и растроганны, но мужчины явно томились и вполголоса переговаривались о
постороннем. Молодых уже давно обсудили. Отца невесты, действительного
тайного советника Александра Аполлодоровича фон Эверт-Колокольцева знала вся
Москва, хорошенькую Елизавету Александровну не раз видели на балах -- она
начала выезжать еще с прошлого года, -- поэтому любопытство, в основном,
вызывал жених, Эраст Петрович Фандорин. Про него было известно немногое:
столичная штучка, в Москве бывает наездами -- по важным делам, карьерист,
обретается у самого алтаря государственной власти. В чинах, правда, пока
небольших, но еще очень молод и быстро идет в гору. Шутка ли -- в такие годы
уже с Владимиром в петлице. Предусмотрителен Александр Аполлодорович, далеко
вперед глядит.
трогательно волновался, то краснел, то бледнел, путал слова обета -- одним
словом, был чудо как хорош. Ну а невеста, Лизанька Эверт-Колокольцева, и
вовсе казалась неземным существом, просто сердце замирало на нее смотреть. И
белое облакообразное платье, и невесомая вуаль, и венчик из саксонских роз
-- все было именно такое, как нужно. Когда венчающиеся отпили из чаши
красного вина и обменялись поцелуем, невеста ничуть не смутилась, а
наоборот, весело улыбнулась и шепнула жениху что-то такое, отчего он тоже
заулыбался.
своей зависимостью от окружающих. Объявилось множество бывших соучеников по
гимназии и "старых товарищей" отца (которые в последний год все как под
землю провалились, а тут обнаружились опять). Фандорина сначала повезли на
холостяцкий завтрак в арбатский трактир "Прага", где много толкали в бок,
подмигивали и почему-то выражали соболезнования. Потом увезли обратно в
гостиницу, приехал парикмахер Пьер и больно дергал за волосы, завивая их в
пышный кок. Лизаньку до церкви видеть не полагалось, и это тоже было
мучительно. За три дня после приезда из Петербурга, где теперь служил жених,
он невесты вообще почти не видел -- Лизанька все время была занята важными
свадебными приготовлениями.
Грушин, во фраке и с белой шаферской лентой, усадил жениха в открытый экипаж
и повез в церковь. Эраст Петрович стоял на ступенях и ждал невесту, а из
толпы ему что-то кричали, одна барышня кинула в него розой и оцарапала щеку.
Наконец, привезли Лизаньку, которой было почти не видно из-под волн
прозрачной материи. Они бок о бок стояли перед аналоем, пел хор, священник
говорил "Яко милостивый и человеколюбивый Бог еси" и что-то еще, менялись
кольцами, вставали на ковер, а потом Лизанька сказала про бедную Лизу, и
Эраст Петрович как-то вдруг успокоился, огляделся по сторонам, увидел лица,
увидел высокий церковный купол, и ему стало хорошо.
и душевно. Особенно понравился генерал-губернатор Владимир Андреевич
Долгорукой -- полный, добрый, круглолицый, с висячими усами. Сказал, что
слышал про Эраста Петровича много лестного и от души желает счастливого
брака.
очень ярко светило солнце.
Петровичу руку. Он воровато приблизил лицо к ее вуали и быстро вдохнул
аромат волос, духов и теплой кожи. В этот миг (проезжали Никитские ворота)
взгляд Фандорина случайно упал на паперть Вознесенской церкви -- и словно
холодной рукой стиснуло сердце.
мундирчиках. Они потерянно сидели среди нищих и пели тонкими голосами что-то
жалостное. Повернув тонкие шеи, маленькие побирушки с любопытством проводили
взглядом пышный свадебный кортеж.
лицо мужа.
результатов. Бомба неизвестного устройства произвела мощный, компактный
взрыв, почти не повредивший дом, но начисто уничтоживший подземелье. От
архива ничего не осталось. От леди Эстер тоже -- если не считать
окровавленного обрывка шелкового платья.
система эстернатов распалась. В некоторых странах приюты перешли в ведение
государства или благотворительных обществ, но основная часть заведений
просто прекратили существование. Во всяком случае, оба российских эстерната
приказом министерства народного просвещения были закрыты как рассадники
безбожия и вредных идей. Учителя разъехались, дети по большей части
разбежались.
бывших эстернатских воспитанников, но это мало что дало, ибо невозможно было
определить, кто из них причастен к организации "Азазель", а кто нет. Тем не
менее, пятеро (в том числе португальский министр) ушли в отставку, двое
Русанов Владислав
Шилова Юлия
Акунин Борис
Свержин Владимир
Володихин Дмитрий
Лондон Джек