жертв.
Постучался к нему в дверь. Сказал, будто у меня записка от Конкассера. Он
лежал в кровати.
налеты через границу, не в силах справиться с Доктором. Убьют несколько
тонтон-макутов, а потом их самих убивают. У них нет подготовки. Нет
пулеметов. Рассказал ему, как однажды семь человек захватили военные
казармы потому, что у них были автоматы. "Зачем вы мне это рассказываете?
- спросил он. - Вы часом не agent provocateur [провокатор (фр.)], а?" Я
сказал, что нет; я сказал, что, если бы мы не осторожничали так долго,
Папа-Док не сидел бы сейчас во дворце. Тогда Джонс сказал: "Я виделся с
президентом".
Конкассер. Он сказал мне, что Папа-Док интересуется оружием и военной
подготовкой не меньше, чем я. "Армии больше нет, - сказал Джонс, -
впрочем, от нее и раньше не было никакого толку, а то американское оружие,
которое не взяли тонтон-макуты, превратилось без присмотра в груду ржавого
железа. Поэтому, как видите, вы зря ко мне пришли, если только вы не
можете сделать мне более выгодного предложения, чем президент".
плана здания, - но он сказал: "Не трогайте этих бумаг. Они для меня очень
важны". Потом он предложил мне выпить в знак того, что лично против меня
ничего не имеет. И еще сказал: "Приходится зарабатывать на хлеб, как
умеешь. А чем занимаетесь вы?" Я ответил: "Раньше писал стихи. Теперь мне
нужен пулемет. И военная подготовка. Прежде всего подготовка". Он спросил
меня: "А вас много?" И я ответил, что число не играет роли. Если бы у тех
семерых было семь пулеметов...
заедает. Но и серебряная пуля может не попасть в цель. Вы вернулись, мой
друг, к вере ваших предков.
Дагомеи.
мире. А вдруг только Огун Феррай и может научить нас драться?
но я не стал пить. Я спустился по парадной лестнице, чтобы шофер меня
видел. Я хотел, чтобы он меня видел.
кончиться.
подумал, что если они перестанут доверять Джонсу, из этого что-нибудь,
может, и выйдет...
оплакивает потерянный мир, или слезы ребенка, которому не дают пулемета? Я
поплыл к мелкому концу бассейна, чтобы не видеть, как он плачет. Мой
потерянный мир были купальщицы в бассейне, а что потерял он? Я вспомнил
вечер, когда он читал свои эпигонские стихи мне, Пьеру Малышу и молодому
битнику романисту, который хотел стать гаитянским Керуаком; с нами был еще
пожилой художник, днем он водил camion [грузовик (фр.)], а ночью писал
своими мозолистыми руками картины в американском художественном центре,
где ему давали краски и холст. Он прислонил к балюстраде веранды свою
последнюю картину: коровы в поле - но не те коровы, которыми торгуют в
переулках к югу от Пиккадилли, и свинья, просунувшая голову в обруч на
фоне зеленых банановых листьев, темных от грозовых туч, вечно спускавшихся
с вершины горы. Было в этой картине что-то такое, чего не смог бы написать
мой молодой помощник.
"La Route du Sud"? ["Дорога на юг" (фр.)]
после резни в Жакмеле.
Туристы, танцы и человек, одетый Бароном Субботой. Барон Суббота - не
развлечение для туристов.
нашими туристами.
принялись за стихи.
чудаков (фр.)] вышел на балкон номера-люкс "Джон Барримор". Мистер Смит
взял с перил свои купальные трусы и выглянул в сад.
выводами. Ей кажется, что надо проверить, не ошибся ли я насчет министра.
Смитами. Мне хотелось показать Смитам, что не все гаитяне - политические
дельцы или палачи. К тому же я не видел доктора с той ночи, когда мы
прятали труп, и не желал, чтобы он думал, будто я избегаю его из трусости.
Доктор пришел как раз, когда выключили свет и Жозеф зажигал керосиновые
лампы. Он слишком сильно выкрутил фитиль, и язык пламени, взметнувшийся в
ламповом стекле, распростер тень доктора Мажио по веранде, словно черный
ковер. Он и Смиты поздоровались со старомодной любезностью, и на миг мне
почудилось, будто мы вернулись в девятнадцатый век, когда керосиновые
лампы светили мягче, чем электрические, и наши страсти - как нам теперь
кажется - тоже не были такими накаленными.
доктор Мажио, - но вы уж меня извините, я не стану делать вид, будто я в
восторге от войны в Корее. Во всяком случае, для меня большая честь
познакомиться с его противником.
разошлись не только по вопросу о войне в Корее, хотя само собой
разумеется, что я против всяких войн, какие бы оправдания для них ни
находили политики. Я выставил против него свою кандидатуру, защищая идею
вегетарианства.
заметил доктор Мажио.
мужа было напечатано в избирательных бюллетенях.
Как и большинство европейцев, я плохо знал американскую избирательную
систему; у меня было смутное представление, что там выдвигается два или
самое большее три кандидата и избиратели голосуют за одного из них. Я
понятия не имел, что в бюллетенях большинства штатов фамилии кандидатов в
президенты даже не значатся, а печатаются только фамилии выборщиков, за
которых и подаются голоса. Однако в бюллетене штата Висконсин фамилия
мистера Смита была четко напечатана под большим черным квадратом с
эмблемой, которая должна была изображать кочан капусты. Меня удивило
количество соперничающих партий: даже социалисты раскололись надвое, а
мелкие должности тоже оспаривались либеральными и консервативными
кандидатами. Я видел по выражению лица доктора Мажио, что он в таком же
недоумении, как и я. Если английские выборы проще американских, то
гаитянские еще примитивнее. В Гаити тот, кто берег свою шкуру, даже в