той или иной задачи? Представь себе, что у тебя нет никаких литературных
способностей. Ничья помощь не могла бы спасти положение. Теперь мы будем
ждать твою вторую книгу, на этот раз твою собственную. Что ты хотел бы
написать?
начала я бы взялся за монографию Ватто.
не Рубенс.
подумал об историческом сюжете. А после этого я бы написал роман.
простого рабочего, в руки которого попадает учебник истории. Он его
прочитывает. Ему хочется знать больше, чем там написано. И вот он ходит в
библиотеку, изучает разные исторические труды и через несколько лет его
знания позволяют ему защитить диссертацию в университете. Затем он все
глубже и глубже, как ему кажется, проникает в суть вещей, и в конце концов,
проделав огромную работу, он приходит к тому убеждению, что нет ни
исторических законов, ни бесспорных истин, которые могли бы быть открыты в
результате длительного изучения, что ничего нельзя предвидеть, ни в чем
нельзя быть уверенным, что история ничему не учит и ничему не может научить
и что он потратил годы на совершенно бесплодное занятие.
его нет. Есть только одна мысль, не очень новая, как ты знаешь, и лишенная
эмоциональной окраски, без которой роман может показаться неубедительным.
литературное произведение.
знаю, - так мне кажется, - каким оно не должно быть.
за него возьмусь, мы выберем с тобой сюжет, хорошо?
сделать настоящую книгу.
декабрьского вечера, когда после мучительного и долгого ожидания в клинике
хирург в белом халате вышел к нам и сказал, что теперь Мервиль вне
опасности. Этому предшествовала сложная операция и трагическая неизвестность
ее исхода. Мы знали, что жизнь или смерть Мервиля зависели от того, как
будет действовать этот высокий, коротко остриженный человек в белом, с
особенными пальцами, на которые я невольно обратил внимание, - необыкновенно
чистыми, длинными и толстыми, - и выражением непоколебимого спокойствия на
лице с крупными и правильными чертами. После того как он вошел в
операционную, я смотрел на матовое стекло ее двери с чувством
непрекращающегося смертельного томления и только через несколько минут
ощутил боль в кисти оттого, что Эвелина сжимала ее своей рукой, на которой
были кольца, вдавившиеся в мою кожу. Артур сидел не двигаясь, и лицо его
было совершенно белым. Лу, с расширенными горячими глазами и покрасневшим
лицом, кусая себе губы, все время ходила взад и вперед своей быстрой и
гибкой походкой. Ни к кому не обращаясь, она несколько раз повторила
по-английски - он не может умереть, он не может умереть, - и на третий раз
непривычно хриплый голос Эвелины ответил:
разрыдалась, и я испытал чувство бурного счастья. Артур поднялся со своего
места и сказал:
справедливость.
второстепенно.
и Артура, сказала им:
на улицу, шел холодный дождь. Я взял такси, мы отвезли домой Артура, и когда
он попрощался с нами и мы остались вдвоем с Эвелиной, она мне сказала:
почти ничего об этом не знаю. Все это будет известно позже.
вышел в халате в столовую, - Эвелина уже была одета и на столе стоял кофе.
спит. Сердце у него работает нормально, и никакой опасности, как мне
сказали, больше нет.
глубоким сном несколько часов, все мне казалось менее ясным и отчетливым,
чем накануне, во время ожидания исхода операции. У меня больше не было
ощущения тревоги, которое я испытывал тогда, и не было беспокойства, но я
как-то не мог отдать себе отчета во всем, и мне трудно было себе
представить, что несколько часов тому назад каждую минуту могло случиться,
что Мервиля не стало бы. И только после двух чашек очень крепкого кофе я
начал наконец приходить в себя.
Эвелина. - Я надеюсь, что часа в три нам разрешат увидеть Мервиля.
оперировал, он сказал, что Мервиль слишком слаб и что о визитах к нему
раньше чем через два-три дня не может быть речи.
и он потерял много крови. Все осложнилось тем, что у него раздроблено ребро
и надо было извлечь все обломки кости. То, что ему нужно теперь, это
неподвижное состояние и длительный отдых. Но выйдет он отсюда совершенно
здоровым человеком.
от Мервиля. Я увидел его на четвертый день после операции. Его голова высоко
лежала на подушке, у него было осунувшееся лицо, но глаза его были ясны и
спокойны. Когда я подошел к его кровати, он улыбнулся; слабым движением
руки, сжатой в кулак, - я знал, что это движение причиняло ему боль, -
дотронулся до моего бока и сказал:
сказал я. - Теперь тебе надо отдыхать и не двигаться.
этом даже есть известная приятность. И ты не можешь себе представить, как я
рад, что Лу больше не угрожает опасность.
Сицилии немедленно после того, как он получил телеграмму от Артура, и я. Мы
вышли все вместе и пошли в ресторан обедать.
говорил об этом ни с Мервилем, ни с этой женщиной - Артур упорно называл Лу
"этой женщиной". - Я читал только газетные отчеты, что в них верно, что нет,
трудно судить.
следил высокий человек с мрачным лицом. Когда Мервиль как-то вышел на улицу
- было около пяти часов дня, - этот человек позвонил у входной двери. Ему
отворила горничная. Не спрашивая ее ни о чем, он вошел в гостиную. Лу сидела
в кресле. Она не шевельнулась, увидя его, и неподвижным взглядом смотрела на
его руку, в которой он держал револьвер.
слов.
потом говорила, что она не узнала ее голоса. - Это был голос, которого я
никогда до этого не слышала, - сказала она.
тому месту, где стоял этот человек.
двигался.
В ту же секунду раздался выстрел, и Мервиль тяжело рухнул на пол. Но сквозь
смертельное полузабытье он услышал еще два выстрела, один за другим, и
потерял сознание.
втиснут ее револьвер и, не сходя с места, она выпустила две пули в этого
человека. Обе пули попали ему в живот, и каждая из них была смертельной. Лу
бросилась к Мервилю, сказав горничной, чтобы она вызвала доктора. Она
подняла без видимого усилия тяжелое тело Мервиля и положила его на диван,