Чтение 39–й страницы книги ~Глухомань~

- О'кей!

Постигли мы иностранный язык в общегосударственном масштабе с помощью
родного телевидения. На душу лег, как присоска.

- Какая красота!.. - ахнула моя Танечка.

Перед новеньким, чрезвычайно аккуратненьким особнячком был разбит
цветник. Правее виднелся ухоженный сад, а слева продолжалось строительство
еще одного дома. Больше уже отгроханного, перед которым шепотом разахалась
Танечка, и, судя по всему, отнюдь не общепитовского направления. Было в его
очертаниях что-то строгое, но не казенное. Короче, офис, как это теперь
называется на нашем великом и могучем русском языке.

- Здрасьте, - сказали сзади.

К нам подходил прежний главный редактор местной газеты, а теперь -
владелец ее и издатель бывший товарищ Метелькин. Сын метели, а не метлы,
почему и новая газетка его называлась "Метелица", но включала сатирический
отдел "Метла".

- Привет товарищу Метелкину, - я всегда его поддразнивал, потому что он
всегда надуто обижался.

- Две ошибки, ай-ай, - сказал он, на этот раз нисколько не обидевшись. -
Во-первых, "товарищ" - словцо из купеческого лексикона, утверждаю как
литератор. А во-вторых, ты и сам знаешь. Новая жизнь требует и нового
отношения...

И обалдело заморгал, уставившись на Танечку.

- Супруга?.. Ну, нет слов. Даже у журналиста нет слов!

И галантно поцеловал ручку Танечке. Но Танечка в этот момент оглядывала
владения, а потому была несколько прямолинейна:

- Боже мой, сколько же это может стоить!

- Что? - слегка оторопел сын метели.

- Да все.

- Танечку интересует адрес доброго банка, дающего ссуды, - сказал я, не
подумав.

- Проверим! - Метелькину очень уж хотелось понравиться. - Нам,
журналистам, это под силу.

К этому моменту мы уже приблизились ко входу в ресторан, возле которого
тоже стоял охранник и тоже в камуфляже. Однако он не успел и шагу сделать
навстречу, как двери распахнулись и навстречу шагнул сам Херсон Петрович. В
смокинге и при бабочке.

- Дорогие мои!.. - и тоже примолк в изумлении. - Танечка, ты сегодня
прелестна!

Он лично провел нас в дом, представил супруге - худощавой особе с
крашенными ядовитой хной волосами, показал помещение ресторана, кухню, где
вовсю что-то резалось и крошилось, жарилось и парилось, и, наконец,
банкетный зал, в котором и предполагалось торжество. Здесь уже были гости -
для меня почти все хорошие знакомые, для Танечки - не очень. В смокингах,
правда, больше никого не было, но две дамы облачились в платья, претендующие
на вечерние, - ядовито выглядевшая хозяйка и бывшая моя Тамара. И если
Танечка восприняла вечерний туалет супруги Херсона спокойно, то изо всех сил
избегала оказываться в одном ряду с супругой бывшего первого Спартака нашей
Глухомани. Впрочем, Тамара поступала точно так же, и лицо ее долго сохраняло
перекошенное выражение.

- Без мест! Без мест! - кричал Херсон Петрович, при этом лично рассаживая
гостей. - У нас демократия, господа!

Расселись согласно демократии, при которой Зыков оказался по правую руку
хозяина, а Спартак - напротив. Правда, со мной рядом, что несколько
насторожило, что ли, наших дам.

Тамадой сам себя избрал Метелькин. Никто особо, правда, и не рвался,
поскольку наш традиционно русский тост заключается всегда в двух словах:
"Ну, будемте!" Издатель вообще был непривычно возбужден, светел и радостен,
поскольку ощущал себя настоящим журналистом. Честно говоря, я понимал его
восторг и даже малость завидовал ему, потому что он нашел свое место в этом
кувыркающемся мире, а я пока еще кувыркался в нем.

Метелькин провозглашал тосты в стихах. То ли он заранее их сочинил,
выведав (журналист!), кого именно соберет Херсон, то ли сочинял их с ходу, в
соответствии с ситуацией, а только я почему-то запомнил всего один и отнюдь
не первый:

Средь милых дам есть милая одна,

Так - за нее, и стоя, и до дна!

При этом он чокнулся только с моей Танечкой, еле-еле дотянувшись до нее
через стол. Кое-кому это, кажется, не понравилось, но все уже галдели,
смеялись и старательно веселились.

Самый длинный и, помнится, самый звучный тост Метелькин с пафосом
произнес в честь вождя восставших рабов. Правда, кое-кто досадливо вздохнул,
кое-кто - поморщился, но сам Спартак и ухом не повел, приняв это как
долж-ное. Привычка, вероятно, сработала, что было вполне естественно.

В общем-то, за редким исключением (ну, к примеру, господин Зыков), здесь
присутствовала хозпартверхушка нашей Глухомани. Секретари, замы, помы,
директора предприятий и наш глухоманский прокурор Косоглазов, которого я,
признаться, не любил. Вроде как ничего и не изменилось с советских времен...

Впрочем, нет. Изменилось. Кима среди нас не было.

Я только успел отметить это, а вот удивиться не успел. Кормили нас вкусно
и весьма затейливо, водка была отменной, а стихотворные тосты Метелькина
следовали один за другим. Тут было не до удивления, что ли, и я - вкушал и
даже испытал некоторый приступ тщеславия, когда четверостишием отметили и
меня и все встали и потянулись чокаться. Словом, на какое-то время я
перестал что-либо замечать и даже начал ощущать если не эстетическое, то
вкусовое удовольствие.

А потом вдруг гостеприимный хозяин встал и объявил перерыв на самом
вкусном месте:

- Дамы - в левую гостиную, кавалеры - в правую. Будут поданы десерт и
напитки, немного отдохнем, промнемся и - продолжим.

- Ну, Херсон Петрович, ты даешь, - проворчал Зыков, нехотя покидая
кресло.

- Версаль! - восторженно объявил Метелькин.

Все присутствующие направились в разные стороны согласно половому
признаку. Возникла некоторая сумятица, но вскоре я оказался в уютной
гостиной с мягкой мебелью и небольшими инкрустированными столиками. На
круглом - тоже инкрустированном - столе, расположенном в центре, стояли
разнокалиберные бутылки.

- Располагайтесь, - сказал Херсон. - Можно курить, травить соленые
анекдоты и пить, что пожелаете.

- Предпочитаю соленые огурчики, - сказал Зыков, грузно опускаясь в кресло
рядом со мной. - Не возражаете?

- Никоим образом.

Зыков помолчал и улыбнулся довольно грустно:

- Помните наш разговор? Относительно охоты на крупного зверя.

Разговор я помнил, но поставлять ему патроны мне совсем не хотелось. Даже
для крупного зверя.

- Прошу простить, но у меня ничего не изменилось.

- Зато у меня изменилось, - он вздохнул. - Отозвали у меня лицензию на
охотничью базу. Вот какие дела.

Чокнулся со мной и куда-то подался. Но место возле меня, видно,
претендовало на святое, потому что его тут же занял субъект со знакомым
лицом. А я в этот момент закусывал свежим огурчиком, и вкусовое ощущение
причудливо привело меня сначала к огородам, а потом и к лучшим в мире
огородникам. И я спросил соседа со знакомым лицом:

- Что-то Кима давно не видно. Заболел, что ли?

- Ты здесь его хотел увидеть? - спросило знакомое лицо. - Так здесь ему
делать нечего.

- Почему? Вроде с хозяином этого райского уголка у него отношения
нормальные...

- Были, - подчеркнул новый сосед (кто же это был, кто?). - Только Херсон
Петрович свято чтит Новейший Завет.

- Коли завет есть, стало быть, и евангелисты сыскались?

- Кто?

- Ну, те, которые завет написали?

- Ну, в наши дни это проще простого. Были бы деньги.

- И в какой же завет Ким не вписался?

- Злостным должникам нет места в процветающем клубе деловых людей.

- Да ладно вам языком-то молоть, - с резким неудовольствием сказал
Спартак. - Какой долг, какой завет?.. Херсон пригласил Кима, что вполне
естественно, но Ким не смог.

- Естественно будет, когда долги отдаст и в свою Корею - прямым ходом.
Хоть в Южную, хоть в Северную. Россия - для русских.

- Кончай звонить, Звонарев, - жестко отрубил Спартак. - Еще слово - и
прикажу вывести. Вместе с женой.

Тут у меня разом все прояснилось: бывший второй секретарь райкома
Звонков. Главный наш идеолог. Поговаривали, что он фамилию со Звонарева на
Звонкова переделал в духе того времени. А теперь, стало быть, вернулся к ней
же - в духе этого времени.

- Извиняюсь, перебрал малость, - сказал Звонков-Звонарев.

Тут же вскочил и бесшумно растворился. Будто и не было его.

- Забудь дурака, - проворчал Спартак. - Киму не говори. У него и так
неприятностей...

Вдруг оборвал разговор и отошел. И я еще подумал, что он и до сей поры не
может расстаться со своими замашками первого человека в нашей Глухомани.

- Щербет по-тавризски! - объявил Херсон Петрович, появляясь в дверях. -
Фирменное блюдо. Рекомендую к нему коньяк, ямайский ром, а также ликеры
кюрасо или шартрез!