решительное сопротивление. - Вы все испортите - веселость пьесы, радостное
настроение гостей, вы готовы все и вся принести в жертву своему
amour-propre*. Это очень нехорошо; мосье, вы ведь этого ни за что не
допустите?
пыталась встретиться с ним глазами. Он глянул на нее, потом на меня.
"Стойте!" - медленно произнес он, обращаясь к Сен-Пьер, которая не
переставала тянуть меня за собой. Все ждали, какое решение он примет. Он не
выказывал ни гнева, ни раздражения, и это придало мне смелости.
одежду.
платье? Разумеется, это всего лишь любительский спектакль, vaudeville de
pensionnat*, и я могу допустить некоторые переделки, но должно же быть
что-то, указывающее на вашу принадлежность, по роли, к сильному полу.
вмешивается, не надо принуждать меня делать так, а не иначе; разрешите мне
одеться самой.
разрешил мне пройти в уборную. Оставшись одна, я успокоилась и
сосредоточенно принялась за работу. Ничего не изменив в своем платье, я лишь
прибавила к нему небольшой жилет, мужской воротник и галстук, а сверху
сюртучок; весь этот костюм принадлежал брату одной из учениц. Распустив
волосы, я высоко подобрала спускавшиеся по спине длинные пряди, а передние -
зачесала набок, взяла в руку шляпу и перчатки и вернулась в фойе. Там все
меня ждали. Мосье Поль взглянул на меня и сказал:
Courage, mon ami! Un peu de sang froid, un peu d'aplomb, M.Lucien, et tout
ira bien!*
Люсьен, и все будет хорошо! (фр.)
улыбка.
повернулась к ней и сказала, что, не будь она дамой, я, по роли джентльмен,
не преминула бы вызвать ее на дуэль.
мою пару пистолетов между вами, и мы разрешим ваш спор согласно принятым
правилам - это будет продолжением давнишней ссоры между Францией и Англией.
нас, обратился к нам с краткой речью, подобно генералу, напутствующему
солдат перед атакой. Из всего им сказанного я уловила лишь то, что он
советует нам всем проникнуться чувством своей ничтожности. Ей-богу, подумала
я, некоторым напоминать об этом вовсе не нужно. Зазвонил колокольчик. Меня и
еще двоих вывели на сцену. Опять колокольчик. Произнести первые слова пьесы
предстояло мне.
на ухо. - Вообразите, что вы на чердаке и выступаете перед крысами. - И он
исчез.
разверзся длинный зал, нас ослепили яркие огни, оглушила веселая толпа. Я
старалась думать о черных тараканах, старых сундуках и источенном жучком
бюро. Слова свои я сказала скверно, но все же произнесла их. Трудным
оказалось именно начало - я сразу же поняла, что боюсь не столько зрителей,
сколько собственного голоса. Присутствие целой толпы посторонних людей, да к
тому еще иностранцев, нисколько меня не трогало. Когда я ощутила, что язык
мой стал двигаться свободно, а голос обрел присущие ему высоту и силу, я
сосредоточила все свое внимание только на исполняемой роли и на мосье Поле,
который, стоя за кулисами, слушал нас, следил за всем происходящим и
суфлировал.
время, - я достаточно овладела собой, чтобы обратить внимание на моих
партнеров. Некоторые из них играли очень хорошо, особенно Джиневра Фэншо; по
роли ей полагалось кокетничать с двумя поклонниками, и это ей великолепно
удавалось, ибо она оказалась в своей стихии. Один-два раза, как я приметила,
она обошлась со мной - фатом - подчеркнуто любезно и внимательно. Она
оказывала мне предпочтение столь неприкрыто и пылко и бросала такие
многозначительные взгляды в аплодирующий зал, что мне, знавшей ее достаточно
хорошо, стало совершенно ясно: она играет для кого-то из зрителей. Тогда я
начала следить, куда она посылает взгляды и улыбку, к кому простирает руки,
и почти сразу обнаружила, что для своих стрел она выбрала весьма крупную и
заметную цель - на пути их полета, возвышаясь над всеми зрителями и потому
являясь самой уязвимой, стояла знакомая всем фигура доктора Джона; выглядел
он спокойным, но и сосредоточенно-напряженным.
хотя я не могла понять, что именно таилось в этом взоре, он вдохновил меня:
я извлекла из него некую идею, которую сразу вложила в исполнение моей роли
- в частности, стала по-другому изображать ухаживание за Джиневрой.
"Медведь", который истинно любил героиню, казался мне двойником доктора
Джона. Сострадала ли я ему теперь, как раньше? Нет, я ожесточилась, вступила
с ним в соперничество и одолела его. Я понимала, что являю собой всего лишь
фата, но там, где "Медведя" отвергали, меня встречали благожелательно.
Теперь-то я сознаю, что играла свою роль, как бы исполненная решимости и
стремления одержать победу. Джиневра подыгрывала мне, и мы общими стараниями
существенно изменили весь характер пьесы, разукрасив ее от начала до конца.
В антракте мосье Поль заявил, что с нами произошло нечто ему непонятное, и
пытался умерить наш пыл. "C'est peut-etre plus beau que votre modele, -
сказал он, - mais ce n'est pas juste"*. Я тоже не знаю, что со мной
произошло, но, так или иначе, я испытывала непреодолимое желание затмить
"Медведя", то есть доктора Джона. Раз Джиневра проявляла ко мне
благосклонность, как могла я вести себя не по-рыцарски? Храня в памяти
известное письмо, я под его влиянием дерзко нарушила весь дух пьесы. Я не
могла бы исполнять свою роль, не ощущая ни вдохновения, ни увлеченности ею.
Она требовала пряной приправы и лишь в таком сдобренном виде доставляла мне
удовольствие.
слишком от нее отличается (фр.).
немыслимыми для моей натуры, сколь состояние исступленного восторга,
возносящее некоторых на седьмое небо. Обычно я, оставаясь холодной и
осторожной, пусть с неохотой, но делала то, что было угодно другим, а тут,
вдруг ощутив сердечный жар, набравшись смелости, с радостной готовностью
творила то, что было приятно мне самой. Однако на следующий день, хорошенько
над всем этим поразмыслив, я почувствовала неприязнь ко всяким любительским
представлениям и, хотя была довольна, что оказала услугу мосье Полю и заодно
испытала собственные силы, приняла твердое решение больше в таких делах не
участвовать. Оказалось, что по натуре мне явно присуща склонность к
лицедейству, и дальнейшее развитие и воспитание этой внезапно обнаружившейся
способности могли бы одарить меня радостью и наслаждением, но подобные
занятия не пристали человеку, глядящему на жизнь со стороны: он должен
отринуть желания и стремления, и я отринула их, упрятала их столь глубоко,
связав крепким узлом, что с тех пор ни Время, ни Искушения не смогли
выпустить их на волю.
вспыльчивый и деспотичный мосье Поль совершенно преобразился. Миновало
время, когда он исполнял обязанности импресарио, и он незамедлительно
сбросил с себя высокомерную суровость, и вот он стоит среди нас -
оживленный, добродушный и галантный, пожимает всем нам руки, благодарит
каждого в отдельности и объявляет, что решил во время предстоящего бала
танцевать со всеми нами по очереди. Когда он попросил моего согласия, я
ответила, что не танцую. "Но один раз, в виде исключения, вы должны
уступить", - последовал ответ, и если бы я своевременно не ускользнула от
него, он вынудил бы меня принять участие в этом - втором - спектакле. Но я
играла и так достаточно в этот вечер - пришла пора стать самой собой и
вернуться к привычному образу жизни. На сцене мое серовато-коричневое платье
выглядело, в сочетании с сюртучком, неплохо, но никак не подходило для
вальса или кадрили. Я укрылась в безлюдном закоулке, где меня было трудно
заметить, но откуда я видела все, - передо мной во всем великолепии
разворачивалось радостное зрелище бала.
присутствовавших. Ей выпала честь открыть бал: выглядела она чудесно,
танцевала грациозно, улыбалась лучезарно. Подобные развлечения всегда
сопровождались для нее блестящим триумфом, ибо удовольствия были ее стихией.
Когда нужно было работать или преодолевать трудности, она становилась
нерадивой и унылой, беспомощной и раздраженной, но в часы веселья она,
бывало, как бабочка расправит крылышки, на которых загоралась золотистая
Бажанов Олег
Суворов Виктор
Контровский Владимир
Круз Андрей
Мурич Виктор
Рыбаков Вячеслав