Дансби-Грегг он не проронил ни слова. Он трудился не щадя себя. Наклонив
голову, он шел, словно заведенный. Не раз, думаю, юноша досадовал на свою
оплошность, которую допустил, признавшись, что Солли Левин его отец.
делиться своими мыслями, он говорил лишь в крайних случаях. Винил ли он меня
за то, что случилось, не знаю. Полагаю, что нет. Не таков у него характер. О
чем он думал, я догадывался, потому что знал его буйный темперамент.
бы их голыми руками.
жажды и голода мы слабели с каждым часом. Однако я не уверен, что это
доходило до нашего сознания в ту ночь. Мы словно бы не принадлежали самим
себе. Тела наши походили на механизмы, управляемые разумом, а разум был весь
во власти тревоги и гнева и ничего иного не воспринимал.
повернуть назад в надежде наткнуться на партию, руководимую Хиллкрестом. Я
достаточно изучил Хиллкреста и знал, что он поймет: лица, очевидно,
захватившие трактор, не посмеют появиться в Уплавнике, а направятся к
побережью. Вероятнее всего, Хиллкрест тоже двинется в сторону
Кангалак-фьорда. Этот фьорд да крохотная бухточка поблизости от него
представляли собой единственное удобное место для рандеву на стомильном
участке скалистого побережья. Поэтому капитан мог проложить курс прямо к
фьорду. На борту его "Сноукэта" был установлен опытный образец нового
компактного гироскопа "Арма". Этот прибор, еще не пущенный в серийное
производство, предназначался для использования на суше и зарекомендовал себя
наилучшим образом. Так что ориентироваться на ледовом плато не представляло
для Хиллкреста никакой проблемы.
было никаких шансов обнаружить ее в такую пургу. Разминувшись с партией
Хиллкреста, мы бы заблудились и погибли. Гораздо лучше идти не навстречу им,
а к морю, где нас может подобрать какое-нибудь патрульное судно или самолет.
того же мнения и готовы преследовать Смоллвуда и Корадзини, пока не свалятся
с ног.
захотели. Когда злоумышленники ссадили нас с саней, мы находились в глубокой
выемке, рассекавшей поверхность плато. Извиваясь как змея, она спускалась к
самому Кангалак-фьорду, являя собой идеальный канал для катабатического
ветра, мчащегося, словно поток, по склону плоскогорья. Хотя ветер был
достаточно крепок и в ту минуту, когда мы остались одни, теперь он усилился
до штормового. Никогда еще не приходилось мне слышать на Гренландском
ледовом плато (мы находились на высоте около 1500 футов) таких звуков. Ветер
не стонал, как обычно, а завывал и пронзительно визжал. Так бывает во время
урагана, когда ветер свистит в верхних надстройках и такелаже корабля. Он
нес с собой плотную, как стена, тучу снега и льдинок, от которых немели руки
и лицо. Идти против ветра было невозможно. Подгоняемые штормом, больно
хлеставшим нас в согбенные спины, мы двигались в единственно возможном
направлении.
могли нести добавочный груз, помимо груза собственного тела. А ведь с нами
было трое людей, совершенно неспособных передвигаться самостоятельно. Малер
не приходил в себя, жить ему оставалось недолго. Час за часом, долгие, как
вечность, Зейгеро тащил старика сквозь белый кошмар. Самоотверженность юноши
стоила ему дорого. Несколько часов спустя, осмотрев окоченевшие, ни на что
не пригодные колотушки, которые некогда были его руками, я понял, что Джонни
Зейгеро не суждено больше перелезть через канаты ринга. Мария Легард тоже
была без сознания. Я с трудом нес ее, понимая, что это напрасный труд. Если
оченв скоро старая актриса не окажется в укрытии, эта ночь будет последней в
ее жизни. Через час после ухода трактора рухнула на снег и Елена, не
отличавшаяся крепким здоровьем. Закинув девушку на спину, ее понес
Джекстроу. До сих пор не могу понять, как трое измученных, голодных,
полузамерзших людей могли, хотя и с частыми остановками, столько времени
нести троих других. Правда, Зейгеро обладал недюжинной силой, Джекстроу был
невероятно вынослив. Мною же двигало чувство долга, поддерживавшее меня в
течение долгих часов, после того как отказались повиноваться мне руки и
ноги.
падал, но всякий раз заставлял себя подняться и упорно двигался дальше. В
эти ночные часы Хоффман Брустер перестал существовать для меня как сенатор,
вновь превратившись в полковника-конфедерата. Но теперь это был не
заносчивый, властный аристократ-южанин, он стал живым олицетворением эпохи
рыцарства с ее учтивостью и доблестью, проявляемыми в минуту тяжких
испытаний настоящими мужчинами. Не раз в продолжение бесконечной ночи
сенатор настаивал на том, чтобы подменить кого-нибудь из нас. И он брал на
себя ношу и шел с нею до тех пор, пока у него не подкашивались ноги.
мускулатурой, но сердце и легкие у него были изношены. С каждым часом
Брустер слабел, на него жалко было смотреть. Налитые кровью глаза почти
закрывались от усталости, на посеревшем лице, словно высеченные резцом,
появились страдальческие складки. Дышал он с трудом, с присвистом, слышным,
несмотря на пронзительный вой ветра.
они просчитались, забыв про Балто. Вожак упряжки был спущен нами с поводка.
не забыл про нас. Должно быть, пес давно понял, что стряслась беда. В
продолжение всего времени, пока нас везли в качестве пленников, Балто ни
разу не приблизился к трактору. Но едва мы остались одни, откуда ни возьмись
из снежной пелены появился Балто. Он повел нас вниз по склону глетчера. Во
всяком случае, мы надеялись, что это так. По словам Джекстроу, умный пес
шел, руководствуясь отметинами от гусениц "Ситроена", погребенными под слоем
снега. Зейгеро не очень-то верил этому. Юноша не раз бурчал себе под нос:
полуночью и тремя часами - вожак остановился и, вытянув шею, жутко завыл.
направление, повернув налево, навстречу пурге. По знаку Джекстроу мы
последовали его примеру.
клубком, лежали две собаки. Несмотря на пургу, чувствовали они себя в полном
комфорте. Дело в том, что толстый мех лайки представляет собой столь
надежный теплоизоляционный слой, что при температуре 40ё ниже нуля снег не
будет таять на ней неопределенно долгое время. Но собаки предпочли комфорту
свободу: не успели мы подойти к ним, как они исчезли в снежной круговерти. В
наследство от них нам достались нарты.
отцепил нарты, чтобы избавиться от лишней обузы. К моему огорчению, ни
одеял, ни магнитного компаса на нартах не оказалось. Преступник ничего не
упустил из виду. На долю секунды на смену ненависти, которая была сильнее
даже крепнущей привязанности к Маргарите Росс и стала на время единственным
смыслом моего существования, пришло чувство восхищения его умом и
предусмотрительностью.
спереди и, посадив на жесткие нарты Марию Легард, Малера и Елену, двинулись
в путь. Тащить нарты пришлось, разумеется, самим. Но это были сущие пустяки.
бы не усилившийся ветер. Снежный вихрь летел вдоль поверхности ледника,
ледяные заряды его слепили нас. Приходилось останавливаться и держаться всем
за руки, чтобы не унесло кого ветром неведомо куда. Теодор Малер, метавшийся
в бреду, не раз скатывался с нарт. Я велел Брустеру сесть на задок и следить
за тем, чтобы больной не упал. Сенатор было запротестовал, но потом
подчинился и, по-видимому, испытывал удовлетворение от своей новой роли.
забытьи. С закрытыми глазами я продолжал брести, с трудом передвигая словно
налитые свинцом окоченевшие ноги. После того как мы усадили Брустера на
задок саней, помню только одно: что есть силы меня трясут за плечо.
доктор Мейсон. Подождем, когда пурга поутихнет. Не то нам всем конец.
Джекстроу стал подтаскивать нарты к подветренной стороне сугроба,
наметенного у гребня склона. Хотя укрытие было не очень-то надежным, оно все
же защищало от ветра и метели. Мы сняли с саней больных и спрятали их за
сугробом. Готовый опуститься рядом, я вдруг заметил, что кого-то недостает.
Джекстроу. - Схожу поищу его. Сию же минуту вернусь.
отыскать дороги назад. Балто! Бал-то! - Он произнес несколько неизвестных
мне эскимосских слов. Умный пес, по-видимому, понял каюра. Мгновение спустя
он уже мчался в ту сторону, куда показал рукой Джекстроу. Через две минуты
Балто вернулся.
сенатор. Пурга уже заметала его, покрывая белым саваном. Через час здесь
останется лишь едва заметный белый холмик, заброшенный среди однообразной
белой пустыни. Руки мне не повиновались, и я не смог осмотреть умершего. Да
в осмотре и не было нужды: пятьдесят лет гастрономических излишеств,
злоупотребления спиртным и вспыльчивость натуры - все это я прочел на лице
Ильин Андрей
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Акунин Борис
Соломатина Татьяна
Посняков Андрей