приезжала на мотоцикле в Учкудук. Авдий так растерялся, что почти не слышал
ее, о смысле ее слов он догадывался лишь потому, что давно готов был с
полуслова понимать ее. Оказалось, что девушку зовут Ингой Федоровной. И
пришла она сюда потому, что Алия Исмаиловна, с которой она дружит вот уже
третий год - с тех пор, как приехала сюда заниматься научной работой,
рассказала ей о нем и он ее очень заинтересовал: ведь они, то есть он,
Авдий, и она, Инга Федоровна, занимаются в чем-то близкими вопросами,
связанными с анашой, поскольку она ведет работу по изучению моюнкумской
популяции, - дальше следовало какое-то сложное латинское название той самой
степной конопли-анаши - и потому она пришла познакомиться с ним и узнать, не
требуется ли ему какая информация... Ведь журналисту, насколько она может
судить, необходимы и научные сведения.
неожиданным появлением, лишь каким-то чудесным образом угадывал, о чем идет
речь, и видел только ее глаза, и казалось ему в тот миг, что ни у кого
больше нет таких глаз, - так астроном открывает неизвестную звезду среди
миллиона подобных звезд, а ведь для непосвященного человека все звезды
абсолютно одинаковы. Он, казалось, воспарил от одного ее взгляда...
успокоившись, а в те первые минуты он выглядел полным идиотом. Правда, Инга
Федоровна могла это отнести за счет высокой температуры. Ведь только идиот
может ляпнуть сразу: "Откуда вы узнали, что я все время думал о вас?" Она в
ответ лишь удивленно подняли брови, отчего сделалась еще красивей, и
загадочно улыбнулась. Восприми она эту дурацкую по своей примитивности фразу
как банальность или пошлость, как бы потом казнился, как проклинал бы себя
Авдий. Но милостив Бог, у нее хватило такта не придать его словам особого
значения. И они с удовольствием вспоминали, как она приезжала в Учкудук, как
они впервые увиделись, и посмеялись тому мимолетному, но запомнившемуся
обоим случаю. А еще больше позабавил Ингу Федоровну рассказ о том, как днем
позже Авдий и вместе с ним двое бывалых гонцов, Петруха и Ленька, прятались
в травах, когда над степью появился вертолет. Оказывается, она, Инга
Федоровна, на том вертолете летела вместе с небольшой научной экспедицией из
Ташкента: один из ташкентских НИИ занимается химико-биологическим
уничтожением конопли-анаши в местах ее произрастания. Теперь Авдию стало
ясно, что борьба с этим злом велась в двух направлениям: искоренение
наркомании и искоренение растений, содержащих наркотики. И, как водится в
мире, решить эту проблему было не так-то просто. В частности, из объяснений
Инги Федоровны выходило, что найти химические вещества для уничтожения
конопли не только в фазе вегетации, но и как вида, нанося удар по системе
размножения, вполне возможно, но этот метод нес с собой еще большее зло - он
разрушал почву: земли минимум на двести лет выходила из строя. Губить
природу ради борьбы с наркоманией - это ведь тоже палка о двух концах. В
задачу Инги Федоровны как раз входили исследования, направленные на поиски
оптимальных способов решения этой сложной экологической проблемы. О Боже,
подумал Авдий, если бы природа обладала мышлением, каким тяжелым грузом вины
легла бы на нее эта чудовищная взаимосвязь между дикорастущей флорой и
нравственной деградацией человека.
x x x
своей судьбе", Авдий Каллистратов не допускал никакого романтического
преувеличения. Буквально на второй день по возвращении в Приокск он написал
ей большое письмо, и это при том, что почти на каждой железнодорожной
станции, где поезд стоял более пяти минут, он отправлял ей открытку. Было
что-то неуемное, не вмещавшееся в обычное понятие влюбленности в том
напряжении чувств, в той страсти, какие испытывал Авдий с тех пор, как ему
довелось встретить Ингу Федоровну на своем жизненном пути.
что я довольно сдержанный человек, что разум и эмоции находятся у меня в
необходимом равновесии, а теперь я не в состоянии анализировать себя. А
впрочем, к своему удивлению, я и не хочу ничего анализировать. Я весь во
власти невиданного счастья, свалившегося на меня подобно горному обвалу, я
видел в одном документальном фильме, как белая снежная лавина сметает все на
своем пути, - и я счастлив, что эта лавина обрушилась на меня. Не было и нет
на свете другого такого счастливого человека, только мне так повезло, и я,
как фанатичный дикарь, пляшущий с бубном, благодарю судьбу за все испытания,
которые она послала мне нынешним летом: ведь она оставила меня в живых, дав
узнать то, что можно узнать лишь в водовороте жизни. Я бы сказал, что в
пределах одной личности любовь - это настоящая революция духа! А коли так,
то да здравствует революция духа! Сокрушающая и возрождающая одновременно!
слов, чтобы выразить все, что ты значишь для меня...
рассказал что и как. Меня торопят с очерком, мой очерк ждут. Возможно даже,
что получится серия очерков на эту злободневную тему. И если мои ожидания
оправдаются, я смогу надеяться на постоянную работу в этой газете. Но пока
еще рано об этом говорить. Главное, с завтрашнего дня собираюсь садиться за
работу. Ведь я умышленно не вел никаких записей. Придется все
последовательно восстанавливать в памяти.
ожидает справедливый и строгий суд за распространение наркотиков, не
оставляют меня в покое. Ибо они для меня живые люди со своими горькими,
изломанными судьбами. Особенно жалко мне Леньку. Пропадает парнишка. И вот
тут возникает та нравственная проблема, о которой мы с тобой много говорили,
Инга. Ты совершенно права, Инга, что любое злодеяние, любое преступление
людское в любой точке земли касается нас всех, даже если мы находимся далеко
и не подозреваем об этом, и не хотим ничего об этом знать. И что греха
таить, подчас даже посмеиваемся: смотрите, мол, до чего дошли те, которых мы
привычно называем противниками нашими. Но газеты правильно делают, что пишут
о преступлениях, происходящих за нашими пределами, в этом есть глубокий
смысл. Ибо в мире существует некий общий баланс человеческих тягот, люди -
единственные мыслящие существа во вселенной, и это их свойство - хотим мы
того или нет - превыше всего, что их разделяет. И мы придем к этому,
несмотря на все наши противоречия, и в этом спасение разума на земле.
волнует, ибо найду нужный отклик в твоей душе - в этом я уверен. Я боюсь
надоесть тебе своими бесконечными письмами - меня тянет писать их одно за
другим, без остановки, иначе я не выдержу. Я все время должен быть с тобой,
хотя бы мысленно. До чего бы мне хотелось снова оказаться в Моюнкумских
степях и снова увидеть тебя в первый раз на том самом мотоцикле, на котором
ты появилась в Учкудуке и сразу покорила меня, поборника церковного
новомыслия. Стыдно признаться, но я был настолько поражен твоим появлением,
что и теперь не могу отделаться от чувства робости и восторга. Ты спустилась
с небес, как богиня в современном обличии...
мне довелось соприкоснуться с гонцами, сделать так, чтобы в балансе
человеческих мучений поубавилась бы, пусть на мизерную долю, доля худа и
прибавилась бы доля добра. Я рассчитывал, что они убоятся Бога, но деньги
оказались для них превыше всего. И вот теперь меня мучает мысль, как помочь
хотя бы тем гонцам, с которыми меня столкнула судьба, с которыми я имел
какой-то опыт общения. Я имею в виду прежде всего раскаяние. Вот к чему мне
хотелось указать им путь. Раскаяние - одно из великих достижений в истории
человеческого духа - в наши дни дискредитировано. Оно, можно сказать,
полностью ушло из нравственного мира современного человека. Но как же может
человек быть человеком без раскаяния, без того потрясения и прозрения,
которые достигаются через осознание вины - в действиях ли, в помыслах ли,
через порывы самобичевания или самоосуждение?.. Путь к истине - повседневный
путь к совершенству...
переполняют меня, оттого, что я постоянно думаю о тебе. Мне постоянно
кажется, что я не высказал и тысячной доли того, что хотелось бы высказать
тебе...
мы порознь - снова увидеть тебя...
остальные житейские проблемы чудесным образом утратили вдруг свое значение,
и кажутся мне совсем не важными..."
x x x
удрученный. Я был очень опечален, ибо в отношении редактора к моим степным
очеркам произошла внезапная перемена. Да и мои товарищи в редакции,
вдохновлявшие меня на поездку за ударным материалом, теперь тоже вели себя
как-то странно, словно они были в чем-то виноваты передо мной.
какую-то вину предо мной, для меня это так мучительно, что мне хочется
быстрее освободить их от угрызений совести, чтобы ничто не смущало их при
виде меня. Ибо тогда я сам чувствую себя виноватым в их вине...
мозолить больше никому глаза - пусть сами приглашают, когда понадоблюсь. А
если не понадоблюсь, ничего не поделаешь. Буду знать, что ничего не вышло и
не на что надеяться.
не радовало меня. Сколько сил и стараний я приложил, чтобы написать свои
степные очерки, чтобы передать в них мою гражданскую боль, я писал их как
откровение и исповедь, но тут вторглись какие-то соображения о престиже