совершенных в моем доме. Капрал улыбнулся, похлопал его по плечу и, даже не
удостоив меня взглядом, пошел своей дорогой.
разумения. Вы - всего лишь щепка, попавшая в водоворот.
всего наилучшего. Раймон, как был, в майке и рейтузах - он катался на
велосипеде для поддержания формы - отвез меня на вокзал в Понтарлье. За всю
дорогу этот хорек рта не раскрыл, только напомнил, что в моих интересах
помалкивать. У них, мол, на меня досье собрано. Вот как они меня
отблагодарили, а я-то ради них пошел на такую подлость!
отправился на квартиру Элен и забрал все, что могло бы навести на мой след,
постаравшись при этом никому не попасться на глаза. Потом вернулся в свою
конуру в XIX округе - все это время я продолжал за нее платить. Пришлось
опять привыкать к прежней богемной жизни. Целый год я купался в роскоши,
жил на всем готовом, и меня в дрожь бросало при одной мысли, что я снова
окажусь на мели. Я чувствовал себя жалким ничтожеством. Заставил себя сесть
за новый роман, снова занимался грабежом, обнаглел пуще прежнего,
переписывал целые страницы, но дело все равно не клеилось. Стейнер лгал:
никаких способностей у меня не было. Об Элен я старался не думать, чтобы не
завыть от стыда и горя.
собирался к своему издателю, передать ему первый вариант книги. Нервничал
жутко. Я брился перед зеркалом, и вдруг левую сторону лица как прострелило;
я стиснул зубы, рот искривился в какой-то чудной гримасе, веко задергалось,
и левый глаз перестал видеть. Это продолжалось с полминуты. А час спустя,
когда издатель восторгался фразами Набокова, Виктора Гюго, Андре Жида и
Валери - я присвоил их, не изменив ни одной запятой, - меня опять
перекосило.
челюсть болит!
пока не выбился из сил. И во всех витринах видел свое отражение, видел эту
жуткую судорогу, исказившую пол-лица. После этого я целыми днями лежал,
забившись под одеяло. Тик временами отпускал, но возобновлялся, стоило мне
посмотреться в зеркало. Прошла неделя. Однажды меня скрутило не на шутку,
ужасно разболелась голова, веко падало, как косо прибитый ставень, левая
щека выплясывала сарабанду не в лад с остальным лицом, морщилась,
дергалась. И вдруг мне все стало ясно: искаженное лицо, которое я видел в
зеркале над раковиной, - это не я, это же Элен! Мне передался ее нервный
тик. Я его подцепил, вдыхая ее флюиды, ее лицо наложилось на мое. Вот так:
хотел взять себе ее юность, а в придачу получил эту гримасу. То была ее
месть. Она настигла меня, запечатлелась на моем лице, влезла в мое "я",
вытеснила меня из собственной шкуры. Оказывается, раньше я и не представлял
себе всей глубины своей низости; а что подумают обо мне люди? От этой мысли
меня прошиб холодный пот. Я стал жить отшельником, избегал яркого света,
людных мест. Я боялся: вдруг во мне узнают Элен, донесут на меня, обвинят в
похищении. Ее безмолвный двойник следовал за мной повсюду и мог выглянуть в
самый неожиданный момент. Левая половина моего лица корчилась в судороге, а
правая опять старела. Целительный эффект устьев юности сошел на нет, хотя
кое-где, островками, еще сохранилась здоровая, гладкая кожа. Да как я мог
поверить в это чудодейственное средство? в эту чушь? Теперь, всматриваясь в
свое отражение в зеркале, я вижу два лица: старика, в которого постепенно
превращаюсь я сам, и юную шалунью, которая корчит мне рожи. С тех пор я -
конченый человек. В аптеке я купил себе несколько масок, в одной из них вы
меня видели. Хотел, пока не встретил вас, навсегда спрятать свое лицо, как
вор прячет краденое, скрыть печать моей подлости. Писать я бросил, деньги
кончились, пришлось сменить мой клоповник на каморку еще теснее и грязнее.
От людей я прячусь, выхожу только ночью. Так и скрываюсь на улицах среди
парижской голытьбы. Три дня назад на набережной острова Сен-Луи меня взяли
полицейские и отвезли в Отель-Дье. Мне уже было все равно. Но когда я
увидел вас, то решился все рассказать. Вы были не похожи на других, вы
показались мне доброй, способной понять и еще - неуверенной. Мне больше
нечего терять, я хочу искупить свою вину, пусть даже ценой жизни. Несколько
раз я звонил Стейнерам, но их телефон в Юра отключен. А в справочной службе
такой фамилии не значится. Доктор, вы должны мне помочь, вы должны найти
Элен.
было уже одиннадцать. Толпы экскурсантов текли сплошным людским потоком по
обе стороны центрального нефа. Мы были совершенно одни - так не уединишься
и на необитаемом острове. Из какого-то детского любопытства мне все еще
хотелось увидеть его лицо. Он нехотя согласился. Но я была жестоко
разочарована. Без маски и шапочки Бенжамен Толон оказался именно таким,
каким он себя описал: состарившийся ребенок с усталым лицом и выражением
побитого пса. Глаза были пустые, щеки очень бледные. Как-то не верилось,
что этот невзрачный человечек пережил такие удивительные приключения.
Видно, горе наложило на него отпечаток, изменило его лицо. Я попыталась
представить себе Элен. Почему она влюбилась в него ? Наверно, пожалела: у
него такой страдальческий вид.
заметила, как потрескались его губы.
задергалась, левый глаз замигал, точно перегорающая сигнальная лампочка.
Припадок, сразу же подумалось мне, и, скорее всего, истерического
происхождения. Лицо отчетливо делилось надвое по вертикали от переносицы.
Казалось, будто в левой половине бьется кто-то живой, силясь вырваться. С
этой гримасой под склоненными ликами святых в нишах собора он напоминал
безумцев, на которых было так падко средневековье, видевшее в них посланцев
Божьих.
пришла наказывать меня. Он уже не говорил - квохтал взахлеб.
прощу, что оставил ее в лапах у этих негодяев.
какую-то бумажку.
дергаться, да так внезапно, что меня это поразило сильней, чем сам приступ.
Пока я приходила в себя, его и след простыл - я не успела заметить, как он
растворился в толпе экскурсантов. Бежать за ним? К чему? Я развернула
бумажку - это оказался нарисованный от руки план местности с указаниями,
как добраться до "Сухоцвета", и карта дорог от самого Безансона. Наверху
было выведено большими буквами: "Спасибо". У меня закружилась голова, и
пришлось схватиться за спинку стула, чтобы не упасть.
поставила на полную громкость пластинку египтянина Фарида эль-Атраха - это
один из моих любимых певцов, - свернула косячок и долго лежала, затягиваясь
и глядя перед собой широко открытыми глазами. Я чувствовала себя пустой,
будто выпотрошенной, и мне казалось, что я парю над полом. Фарид повторял
"Аввал Ханса", завораживая, а толпа ревела от восторга; жаль, я не понимаю
арабского, который год обещаю себе выучить его, ради отца. Я вырубилась и
проспала сутки без просыпу; автоответчик щелкал, не переставая, - звонок я
отключила. Фердинанд звонил из Антиба раз десять. Я хотела было набрать
номер Аиды, но в последний момент раздумала. Услышь я ее плач, точно не
устояла бы.
ладан малолитражке по южной автостраде. Перед Дижоном вдруг, не раздумывая,
свернула и, вместо того чтобы продолжать путь через Макон и Лион, покатила
на восток. Я не хотела ехать к Фердинанду, любовь прошла, я сбросила ее с
себя, как платье. За три дня слова Бенжамена проникли в мою кровь и
исподволь делали свое дело, убеждая. Из слушательницы этой сказки я
мало-помалу становилась участницей. Я развернула на приборной панели план
Бенжамена: его мелкий, с сильным наклоном почерк переплетался с линиями
дорог и рек. Солнце стояло еще высоко, нещадно слепило меня через открытый
верх машины. Я запрокинула голову и подставила лицо его восхитительно
жгучим лучам.
Я миновала Безансон и ехала к Понтарлье. Чем выше взбиралась, тем
основательнее, плотнее становились попадавшиеся по пути дома. Платаны
зеленой аркой смыкались над автострадой, создавая прохладную тень. Воздух
был каким-то удивительно мягким, трава гуще, чем внизу. Я проезжала ущелья,
вместилища тьмы, никогда не впускавшие свет, узкие горловины, над которыми
нависали складками скалы, похожие на бульдожьи морды. По виадукам, как
канатоходцы на головокружительной высоте, везли пассажиров маленькие
вагончики. Было что-то безумно притягательное в этих деревушках под гнетом
тишины: до того тихо, что зажурчит где-то ручеек - и заслушаешься. Вскоре
начались альпийские луга на каменистых нагорьях, заросших тысячами елей.
Шоссе вилось узкой лентой среди буйной зелени пастбищ. Задумчиво жевали
коровы, а над ними мерно покачивались сиденья застывшей канатной дороги.
Потом шоссе углубилось в полумрак хвойного леса. Навстречу попадались
машины с хохочущими ребятишками и загорелыми отпускниками - все отдыхали на
полную катушку. Стало почти свежо, лес благоухал, горные речки бурлили и
пенились под мостиками. Как-то не верилось, что в этом славном уголке земли
осуществляется некий чудовищный замысел.
Лукьяненко Сергей
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Никитин Юрий
Майер Стефани