с ужасом прижавшую ко рту одеяло Асю, на стены комнаты, на письменный
стол, проговорил:
дверь, и отец быстро пошел и только задержался на пороге, на секунду
дрогнув плечами, точно еще хотел повернуться, и не повернулся, исчез в
коридоре, в его сумрачном колодце.
людей в защитных плащах: и прощание отца, слова его, и то, что Сергей,
глотая спазму, застрявшую в горле, не крикнул в эту минуту ему: "До
свидания, папа!.."
книжному шкафу, растворил дверцы, вынул книгу, полистал ее, потряс, бросил
на стул, гриппозно хлюпнув остреньким носом, достал другую... Ася,
бледная, комкая на груди одеяло, со страхом смотрела на книжный шкаф, на
без стеснения листающего страницы капитана, и Сергей заметил: вдруг
бескровные губы, брови ее задрожали, она прижала одеяло к подбородку, вся
сжалась, застонала в одеяло, подавляя рыдания.
Асино пальто, зычный окрик остановил его:
пальто, торопливо стал ощупывать карманы, подкладку, и Сергей почувствовал
чужую силу, чужие пальцы, хватающие карманы, и внезапно, стиснув зубы,
выговорил:
набухли желваки, стали мучными скулы старшего лейтенанта, твердо впились
ему в лицо светлые глаза. Со сжавшей его злобой Сергей упорно смотрел в
побелевшие, жесткие, готовые на все глаза, и в его сознании скользнула
мысль, что он никогда не видел такое мучное, видимо жившее ночной жизнью
лицо. Сергей произнес с трудом:
яростным шепотом крикнул старший лейтенант. - Ясно?
отпустил пальто, узловатой кистью привычно провел по боку, где под плащом
оттопыривалось, мотнул головой.
ознобно вздрагивала Ася, укутанная в пальто, полулежала, прислонясь
затылком к стене, мертво вцепившись пальцами в его руку. Он не знал уже,
сколько времени шелестели страницы книг, выбрасываемых из шкафа, сколько
времени ходили по комнатам чужие люди, зачем-то отодвигая шкафы от стен,
заглядывали в щели; не знал, зачем трясли книги над полом, ища в них
что-то.
ожигающий дым, помнил, что сигареты в правом кармане пиджака в другой
комнате на спинке стула перед диваном, но не вставал, не желая выказать
волнения, которое унизило бы его, лишь успокаивающе стискивал ледяные
пальцы Аси и слегка отпускал их, гладил их.
не разговаривая. Капитан сидел на краешке стула, по-птичьему согнувшись,
опустив острый носик, желтыми, прокуренными пальцами шевелил страницы
книг, тряс их, кидал на пол, изредка лез за скомканным платком, трубно
сморкался, промокал носик, вытирал губы, глаза, покраснев, гриппозно
слезились. И Сергею казалось, что его желтые пальцы оставляют следы гриппа
на книгах, на стекле шкафа, на вещах, к которым он прикасался.
всегда, в стекле жидко светился дворовый фонарь, трясущийся от дождевых
струй.
хромовых, слегка собранных в гармошку сапогах, обрызганных грязью, сидел в
сдвинутой на затылок фуражке за письменным столом, порой настороженно
косясь на Сергея, читал бумаги отца, листал их, послюнив палец; с излишним
стуком выдвигал ящики, в которых лежали письма, документы, ордена,
конспекты Сергея, недоверчиво нахмуриваясь, выкладывал ордена, документы,
письма перед собой. И были ненавистны Сергею его цепкие руки, плоская
спина, плоская широкая шея, светлые степные волосы, заляпанные сапоги,
собранные щеголеватой гармошкой. Старший лейтенант тщательно и подробно
просмотрел документы, сложил их стопкой отдельно, хмыкнув, достал из ящика
какую-то бумагу.
другую руку, из-за плеча поманил пальцем Сергея.
сторону, положил локоть на стол, читая про себя, шевеля губами.
непристойность, по мелкому почерку на тетрадном листке бумаги Сергей
сейчас же догадался, что, очевидно, у него письмо Нины, и, испытывая
желание встать, выхватить письмо из этой цепкой узловатой руки, сидел не
двигаясь, стиснув зубы, - заболело в висках.
голос.
протрите спиртом, прежде чем касаться чужих писем!
вонзив пальцы в ладонь Сергея. - Вы ведь советский человек!
смутно видя перед собой посветлевшие добела глаза, готовый при первом
движении этого человека сделать что-то страшное, готовый ударить его, уже
не сознавая последствий, уже не думая, чем это кончится. И он снова
спросил: - Ну? Дальше что?
гриппозно чихнул и утомленно, с выражением страдания склонился над книгой.
вежливость, проговорил старший лейтенант. - Ну-ка, посмотрим!..
полу пальто, и старший лейтенант тотчас откинул одеяло, простыню,
оттолкнул ногой матрас, стал выкидывать из ящика пересыпанную нафталином
зимнюю одежду. Потом выпрямился, обратил набрякшее краснотой широкое лицо
и вдруг, даже с видом странного заискивания, сбоку заглянул в глаза
Сергея.
неестественно улыбаясь, приказал старший лейтенант.
руками Фатымы, мимо застывшего солдата в коридоре, когда толкнул дверь из
парадного на улицу, старший лейтенант включил карманный фонарик, ободряя
заискивающе-вежливо:
чувствовался близкий рассвет, проступали силуэты домов, мокрый асфальт,
мокрые крыши. Из водосточных труб хлестали потоки воды, дождь глухо шумел
в черных, уже различимых вдоль забора липах, когда шли к ним по лужам от
крыльца, и затем мягко застучал, забарабанил над головой по толю: сараев,
после того как Сергей резко, с каким-то мстительным щелчком откинул мокрую
ледяную щеколду, и оба - он и старший лейтенант - вошли в горько пахнущую
березовыми поленьями тьму.
падали в щепу.
штабелем, скакнул вниз, вверх; вспыхнула влажная щепа на полу, изморосно
блеснула отсыревшая стена за штабелем поленьев, свет прямым коридорчиком
уперся в стену, поискал что-то там.
- дрова!
перекидывайте! Нашли идиота! Ищите!
внезапно луч фонарика впился в пол возле заляпанных грязью сапог, Сергей
увидел перед собой ртутно скользнувшие глаза, едкий табачный перегар
коснулся губ.
Сергей... Видишь, имя даже твое знаю. Давай по-простому, я тоже воевал, -
с неумелой мягкостью заговорил он. - О себе подумай, тебе институт
закончить надо, инженером стать. А можешь его и не закончить... Я воевал,
и ты воевал. Я коммунист, и ты коммунист. Жизнь свою не порть. Я в лагерях
видел Всяких. Где у отца троцкистская литература?
ворот, ледяным холодом поползла по спине. Он проговорил насмешливо: