один-другой проход, проверяя вверенное ему "помессэнье".
затребовал он. Касьянка сорвалась и не побежала, прямо-таки полетела на
длинных птичьих лапках к большому начальнику. Аким фыркнул, пожал плечами,
давая понять ребятам, что никакой ему не указчик Киряга-деревяга, однако
тоже последовал в рыбодел. Строго и важно осмотрев ребят, как бы оценивая
взглядом, можно ли доверить такому народу ценности, Киряга-деревяга достал
из-под стола берестянку с солью, баночку с лавровым листом и
перцем-горошком.
начальник, - когда иссе плавлавка придет?
будет...
Киряга-деревяга, и, вывалившись на берег, глядел своими, все еще снайперски
зоркими глазами вдаль: - Вот и насы! - извещал он с облегчением.
лодки и неводник. Вставали они, грузные, далеко от берега. Артельщики,
разламываясь, нехотя перешагивали через борта лодок в мелководье, тащили
лодки за уключины и борта ближе к берегу, чтоб недалеко рыбу и сети таскать.
Навстречу, разбрызгивая холодную воду, спешили помощники-парнишки, кто во
что одетый, тоже хватались за борта, вытаращив глаза, помогали вроде бы
тащить, на самом же деле волоклись за лодками, заплетаясь в одежонке
хозяином-отцом, его заботы сперва о семье, потом о себе. Киряга-деревяга
вытягивал шею - убывал, на глазах убывал спирт из пузатой бутылки - что как
не достанется? Бригадир, потомив большого начальника, подсовывал ему
стеклянную банку из-под баклажанной икры, брякал об нее алюминиевой кружкой:
головой: - Всей честной компании!
отогревшиеся, приободренные едой.
выдыхал и, прежде чем хлебнуть ухи, разок-другой шевелил ее ложкой, словно
бы взбадривая варево.
определиться к столу, и, сказавши насчет того, что нельма сегодня попалась
нагульна, навариста и еще: "Рюмочка - чок, катись в роточек!" - и он
наваливался на еду.
свершений и забот - вечерняя трапеза, святая, благостная, в тихую радость и
во здравие тем она, кто добыл хлеб насущный своим трудом и потом.
вползали под стол и, по сапогам, по запаху ли отыскав своего малого хозяина
и друга, тыкались мокрыми носами в колени, намекая насчет себя. И так уж
повелось в Боганиде: добросердечность, объединившая людей, переметывалась и
на животных. Малые едоки роняли под стол кости, рыбьи крылышки, высосанные
головы, поймав подачку, собаки притаенно похрустывали, а рыбаки делали вид,
будто никакой вольности не замечают.
ужиться простодушному северному человеку с теми, которых от веку именуют
страшным словом "бродяга", а то и "арестант". Киряга-деревяга, пока вместе с
бригадой столоваться не начал, называл артельщиков пугающим словом
"элемент". Но простодушие ли северян, дети ли их вольные и доверчивые ко
всему живому развеяли жуткие предсказания, работой на Боганиде дорожили, и,
если какая нечисть затесывалась в бригаду, намереваясь взять ее блатным
нахрапом, заразить ленью, картами, воровством, его били смертным боем, как
того "культурника", и он или приспосабливался к боганидинскому укладу жизни,
или отбывал из поселка.
И на вопрос этот первым должен откликнуться голова застолья - бригадир.
Раскрасневшийся от еды и спирта, вольно распахнувший рубаху на груди, где
средь путающегося волоса всосалось несколько комаров, он великодушно
возвещал:
артельщики. Малые, сморенные едой работники, пусть и разрозненно, тоже
хвалили кашевара, едва уж ворочая языком:
комары жались к земле, забивались под стол и там набрасывались на собак.
Тугунок и вся мелкая братия начинали клевать носом в посудину. Под столом
ловкая лайчонка вежливо облизывала в бессилье уроненную ложку, полагая, что
ее затем и опустили, чтоб облизать. Разок-другой не корысти ради, от
признательности уж собачонка и руку дружка своего лизнет, мужики кто во что
горазд прокатываются над малыми.
распределяла по домам - уснут на берегу, попробуй утащи - тяжелые после ухи
пузаны, а на улке не оставишь - комар.
ложки в ведра, миски, котелки, чашки в кучу и, прибавив из котла горячей
воды, нес ведро в лодку. Смешав в ведре горячую воду с холодной, он
неторопливо мыл посуду, ополаскивал ее за бортом, жмурился, сыто поикивал.
Дежурный тем временем снимал с крюка котел и отставлял в сторону. На дне
котла оставалось два-три черпака ухи с разваренной рыбой, с густо налипшими
в нее горошинами черного перца, и, вывалив остатки ухи в емкий медный
котелок Киряги-деревяги, Касьянка подсовывала посудину на дотлевающие угли
костра и кидалась помогать брату обихаживать посуду. Вехтем из жесткой осоки
и талого корья оттирала она жирное нутро котла с песком, отдувая с лица
комаров и жидко спадающие на лицо волосенки, напевая под нос: "Шлю, маруха,
тибе я привет".
- дивился Аким, с трудом одолевая ватно его обволакивающий сон. Все ее
погодки, парнишки и девчонки, тяжело отпихиваясь, спали уже по своим,
дымокурами прокопченным, избушкам, а эта суетится, возится да еще и поет,
правда, совсем уже тоненько, на исходе сил, но поет. Акимка молча отымал у
сестры вехоть, выталкивал ее из лодки, и она покорно тащилась в гору, за
нею, опустив хвосты и уши, сонно волоклись псы, они тоже наработались -
подбирали кости, крошки возле стола, вырывали чего возможно друг у дружки,
вступали в схватки с жадными, но более верткими и ухватистыми птицами -
чайками.
приканчивали текущие дела и отправлялись в барак, где к этой поре жарко
натапливалась русская печь - для просушки одежды, и радистка, она же ворожея
и мать всему здешнему народу, как по возрасту, так и по нраву. Афимья
Мозглячиха, доложившая в "центр" о наличии рыбы на участке, о сохранности
людей и инвентаря, давала мужикам возможность посидеть в своей каморке,
покурить, послушать новости или музыку, посудачить о том о сем да и
отправляться на покой - завтра снова тяжелая работа на воде.
чиркнет по мутному, живому от комаров окошку барака первым лучом солнца,
выпутавшегося из лоскутья туманов, застеливших тундру, отсыпаться, чинить
сети, конопатить лодки, мыться в бане - это уже во время оддорной, так
коренные жители называют ненастную погоду, когда на реку не выплыть, а пока
горячая страда - на реке, как и в крестьянском поле, летний день год кормит.
настилу, попыхивая трубкой. Распаленный спиртом, он выхвалялся перед
резальщицами, которые спустились из поселка по холодку, на малом комаре
пороть и солить рыбу.
не тем путем?..
долзен быть! Когда с огневой придес, тогда позалуста, выпей, отдыхай!
по тому! - отчаивался Киряга-деревяга и сурово наказывал: - Мотрите, стоб се
тут было, как в больнице, систо!
гору - так зовется на Боганиде, как и на всякой иной земле, берег, подмытый
ступенями, дышащий мерзлотой. На горе Киряга-деревяга грустно замирал, глядя
куда-то, вспоминая о войне, о фронтовых друзьях. Душный пар от мерзлой земли
чем далее в тундру, тем дремней сгущался, вбирал в себя пространства, низкую
пестренькую растительность, смешивался с туманами озер и рек. Густой пеленою
заволок, укрыл и недвижную, на правое плечо скособоченную фигуру бывшего
снайпера, с медалью, прицепленной к телогрейке.