Чтение 39–й страницы книги ~Мои скитания~

четырьмя кроватями, куда пригла-сили и меня. Доканчивая балык
Андреева-Бурлака и уце-левшие напитки, мы расположились ко сну. Я скоро
ус-нул и проснулся около полуночи. Прутников не спал, встревожено ходил по
комнате и сказал мне, что Архальский играет в другом номере в карты с
каким-то офи-цером и штатским и, кажется, проигрывает. Я сразу сооб-разил,
что шулера нашли-таки жертву, и, одевшись, по-просил Прутникова остаться, а
сам пошел к игрокам, су-нув в карман револьвер Архальского. В довольно
боль-шом номере посреди стоял стол с двумя свечами по углам. Рядом столик с
вином, чуреком, зеленью и сыром, Архальский, весь бледный, дрожащей рукой
делал став-ки. Игра велась в самую первобытную трущобную азарт-ную игру --
банковку, состоящую в том, что банкомет раскладывает колоду на три кучки.
Понтирующие ста-вят, каждый на свою кучку, деньги, и получает выигрыш тот, у
кого нижняя карта открывается крупнее, а если -- шанс банкомета -- в
какой-нибудь кучке окажется карта одинаковая с банкометом, то он забирает
всю ставку. Тай-ну этой игры я постиг еще в Ярославле. Банк держал Асамат.
Когда я вошел, штатский крикнул на меня:

-- Пошел вон, ты видишь, офицеры здесь!

-- Андрей Николаевич, я к вам, не спится... Архальский объяснил, что я
его товарищ юнкер, и меня пригласили выпить стакан вина. Я сел. Игра
про-должалась.

-- Хочешь, ставь, -- предложил мне офицер.

-- Что ж, можно, -- и я вынул из кармана пачку кре-диток.

-- Вот только посмотрю, в чем игра: я ее не знаю. И стал наблюдать.
Архальский ставил то 10, то 20 руб-лей на кучку, ставил такие же куши и
третий партнер... Несколько раз по пяти рублей бросил я и выиграл рублей
двадцать. Вот Архальский бросил 50 рублей, я-- 10, и вдруг банкомет открыл
десятку и загреб все деньги. У нас тоже оказались две десятки. Потом ставили
по-немногу, но как только Архальский усилит куш, а за ним и я, или
открываются четыре десятки, или у банко-мета оказывается туз, и он забирает
весь выигрыш. Это повторялось каждый раз, когда наши куши были круп-ными.
Архальский дрожал и бледнел. Я знал, что он про-игрывал казенные деньги, на
которые должен вести эше-лон... Перед банкометом росла груда, из которой
торча-ли три новеньких сторублевки, еще не измятых, которые я видел у
Архальского в бумажнике.

-- Владимир Алексеевич, у вас есть деньги? -- спро-сил меня Архальский.

-- Сколько угодно, не беспокойтесь, сейчас отыг-раемся.

Я вскочил со стула, левой рукой схватил груду кре-диток у офицера, а
его ударил кулаком между глаз и в тот же момент наотмашь смазал штатского и
положил в карман карты Асамата вместе с остальными деньгами его товарища.
Оба полетели на пол вместе со стульями. Архальский соскочил как сумасшедший
и ловит меня за руку, что-то бормочет.

-- Что такое? Что такое? Разбой? -- весь бледный при-поднялся Асамат, а
другой еще лежал на полу без дви-жения. Я вынул револьвер, два раза щелкнул
взведен-ный курок Смит-Виссона. Минута молчания.

-- Асамат, наконец-то, я тебя, мерзавец, поймал. По-ручик,-- обратился
я к Архальскому,-- зовите комен-данта и солдат, вас обыгрывали наверняка,
карты подре-заны, это беглые арестанты. Зови скорей! -- крикнул я
Архальскому.

Асамат в жалком виде стоит, подняв руки, и умоляет:

-- Тише, тише, отдай мои деньги, только мои. Другой его товарищ ползет
к окну. Я, не опуская ре-вольвера, взял под руку Архальского, вытолкнул его
в коридор, ввел в свой номер, где крепко спал Прутников, и разбудил его.
Только тут Архальский пришел в себя и сказал: -- Ведь вы же офицера ударили?
-- Я объяс-нил ему, какой это был офицер.

-- Они жаловаться будут.

-- Кому? Кто? Да их уже, я думаю, след простыл. Я высыпал скомканные
деньги из кармана на стол, а сам пошел в номер Асамата. Номер был пуст, окно
от-ворено. На столе стояли две бутылки вина, которые, ко-нечно, я захватил с
собой и, уходя, запер номер, а ключ положил в карман. Вино привело в чувство
Архальско-го, который сознался, что проиграл казенных денег по-чти пятьсот
рублей и около ста своих. Мы пили вино, а Прутников смотрел, слушал, ровно
ничего не понимая, и разводил руками, глядя на деньги, а потом стал их
счи-тать. Я отдал Архальскому шестьсот рублей, а мне за хло-поты осталось
двести. Архальский обнимал меня, цело-вал, плакал, смеялся и все на тему "я
бы застрелился".

Нервы были подняты, ночь мы не спали, в четыре ча-са пришел дежурный с
докладом, что кашица готова и люди завтракают, и в пять, когда все еще
спали, эшелон двинулся дальше. Дорогой Архальский все время огля-дывался --
вот-вот погоня. Но, конечно, никакой погони не было.

Во Мцхетах мы разделились. Архальский со своими солдатами ушел на
Тифлис и дальше в Каре, а мы на правились в Кутаис, чтобы идти на Озургеты,
в Рионский отряд. О происшествий на станции никто из солдат не знал, а что
подумал комендант и прислуга об убежавших через окно, это уж их дело. И дело
было сделано без осо-бого шума в какие-нибудь три минуты.

x x x

Война. Писать свои переживания или описывать ге-ройские подвиги-- это и
скучно и старо. Переживания мог писать глубокий Гаршин, попавший прямо из
столиц, из интеллигентной жизни в кровавую обстановку, а у ме-ня, кажется,
никаких особых переживаний и не было. Служба в полку приучила меня к
дисциплине, к солдат-ской обстановке, жизнь бурлацкая да бродяжная
выбро-сила из моего лексикона слова: страх, ужас, страдание, усталость, а
окружающие солдаты и казаки казались мне скромными институтками сравнительно
с моими прежни-ми товарищами, вроде Орлова и Ноздри, Костыги, Улана и других
удалых добрых молодцев. На войне для укро-щения моего озорства было поле
широкое. Мне повезло с места и вышло так, что война для меня оказалась
при-ятным препровождением времени, напоминавшим мне и детство, когда
пропадал на охоте с Китаевым, и жизнь бродяжную. Мне повезло. Прутников
получил у Кутаис-ского воинского начальника назначение вести свою команду в
120 человек в 41ю дивизию по тридцать че-ловек в каждый из четырех полков, а
сам был назначен в 161й Александропольский, куда постарался зачислить и
меня.

В Кутаисе мы пробыли два дня; я в это время снял-ся в своей новой
черкеске и послал три карточки в Рос-сию -- отцу, Гаевской и Далматову.
Посланная отцу кар-точка цела у меня по сие время. Походным порядком ша-гали
мы в Гурии до ее столицы, Озургет. Там, в гости-нице "Атряд" я пил чудное
розовое вино типа известного немецкого "асманхейзера", но только ароматнее и
неж-нее. Оно было местное и называлось "вино гуриели". Вот мы на позиции, на
Муха-Эстате. Направо Черное море открылось перед нами, впереди неприступные
Цихидзири, чертова крепость, а влево лесистые дикие горы Аджарии.

В день прихода нас встретили все офицеры и коман-дир полка седой грузин
князь Абашидзе, принявший ра-порт от Прутникова. Тут же нас разбили по
ротам, я по-пал в 12ю стрелковую. Смотрю и глазам не верю:длиннее, выше всех
на полторы головы подпоручик Николин мой товарищ по Московскому юнкерскому
училищу, с которым мы рядом спали и выпивали!

-- Николай Николаевич, -- позвал я Прутникова, -- скажи обо мне вон
тому длинному подпоручику, это мой товарищ Николин, чтобы он подошел к
старому знако-мому.

Прутников что-то начал рассказывать ему и собрав-шимся офицерам,
говорил довольно долго, указывая на меня; Николин бросился ко мне, мы
обнялись и поцело-вались, забыв дисциплину. Впрочем, я был в новой чер-кеске
без погон, а не в солдатском мундире. Тогда мно-гие из призванных стариков
пришли еще в вольном платье. Николин вывел меня в сторону, нас окружили
офицеры, которые уже знали, что я бывший юнкер, известный ар-тист. Прутников
после истории в Млетах прямо благого-вел передо мной. Николин представил
меня, как своего товарища по юнкерскому училищу, и мне пришлось объ-яснить,
почему я пришел рядовым. Седой капитан Карганов, командир моей 12й роты,
огромный туземец с ге-оргиевским крестом, подал мне руку и сказал:

-- Очень рад, что вы ко мне, хорошо послужим,-- и подозвал юного
прапорщика, розового, как девушка:

-- Вы, Костя, в палатке один; возьмите к себе юн-кера, веселей будет.

-- Попов, -- отрекомендовался он мне, -- очень буду рад.

Так прекрасно встретили меня в полку, и никто из при-бывших со мной
солдат не косился на это: они видели, как провожали меня в Саратове, видели,
как относился ко мне начальник эшелона и прониклись уважением по-сле того,
когда во Млетах я спустился со скалы. И так я попал в общество офицеров и
жил в палатке Кости По-пова. Полюбил меня Карганов и в тот же вечер пришел к
нам в палатку с двумя бутылками прекрасного кахетин-ского, много говорил о
своих боевых делах, о знамени-том Бакланове, который его любил, и, между
прочим, рас-сказал, как у него из-под носа убежал знаменитый абрек
Хаджи-Мурат, которого он под строгим конвоем вел в Тифлис.

-- Панымаешь, вниз головой со скалы, в кусты ныр-нул, загрэмел по
камням, сам, сам слышал... Меня за не-го чуть под суд не отдали... Приказано
было мне достать его живым или мертвым... Мы и мертвого не нашли... Знаем,
что убился, пробовал спускаться, тело искать, не-льзя спускаться, обрыв, а
внизу глубина, дна не видно так и написали в рапорте, что убился в бездонной
про-пасти... Чуть под суд не отдали.

Ни я, ни Костя, слушавшие с восторгом бесхитрост-ный рассказ старого
кавказского вояки, не знали тогда, кто такой был Хаджи-Мурат, абрек, да и
абрек.

-- Потом, -- продолжал Карганов, -- все-таки я его доколотил. Можете
себе представить, год прошел, а вдруг опять Хаджи-Мурат со своими абреками
появился, и ска-зал мне командир: "Ты его упустил, ты его и лови, ты один
его в лицо знаешь"... Ну и теперь я не пойму, как он тогда жив остался!
Долго я его искал, особый отряд джигитов для него был назначен, одним таким
отрядом командовал я, ну нашел. Вот за него тогда это и полу-чил, -- указал
он на Георгия.

Десятки лет прошло с тех пор. Костя Попов служил на Западе в каком-то
пехотном полку и переписывался со мной. Между прочим, он был женат на сестре