малышевский голос шепнул: "Беги!" Турбин повернул голову вправо и глянул
вдаль, к музею. Успел увидать кусок белого бока, насупившиеся купола,
какие-то мелькавшие вдали черные фигурки... больше все равно ничего не
успел увидеть.
далекой морозной дымкой, поднимались, рассыпавшись во всю ширину улицы,
серенькие люди в солдатских шинелях. Они были недалеко - шагах в тридцати.
Мгновенно стало понятно, что они бегут уже давно и бег их утомил. Вовсе не
глазами, а каким-то безотчетным движением сердца Турбин сообразил, что это
петлюровцы.
происходило, он не знал. Ощутил он себя лишь за углом, на Владимирской
улице, с головой втянутой в плечи, на ногах, которые его несли быстро от
рокового угла Прорезной, где конфетница "Маркиза".
влипнуть бы в стену. Ну-ка... Но молчание прекратилось - его нарушило
совершенно неизбежное.
короткая шальная мысль изобразить мирного гражданина. Иду, мол, по своим
делам... Оставьте меня в покое... Преследователь был шагах в пятнадцати и
торопливо взбрасывал винтовку. Лишь только доктор повернулся, изумление
выросло в глазах преследователя, и доктору показалось, что это монгольские
раскосые глаза. Второй вырвался из-за угла и дергал затвор. На лице
первого ошеломление сменилось непонятной, зловещей радостью.
такой, словно внезапно он, охотник, при самой дороге увидел зайца.
молотком.
гривенника. Затем Турбин почувствовал, что сам он обернулся в стрелу на
Владимирской улице и что губят его валенки. Сверху и сзади, шипя, ударило
в воздухе - ч-чах...
заулюлюкала вся Владимирская. Еще два раза весело трахнуло, разорвав
воздух.
волка; на смену очень слабому и в действительно трудных случаях ненужному
уму вырастает мудрый звериный инстинкт. По-волчьи обернувшись на угонке на
углу Мало-Провальной улицы, Турбин увидал, как черная дырка сзади оделась
совершенно круглым и бледным огнем, и, наддав ходу, он свернул в
Мало-Провальную, второй раз за эти пять минут резко повернув свою жизнь.
настигнув совершенно неизбежно, - убьют. Убьют, потому что бежал, в
кармане ни одного документа и револьвер, серая шинель; убьют, потому что в
бегу раз свезет, два свезет, а в третий раз - попадут. Именно в третий.
Это с древности известный раз. Значит, кончено; еще полминуты - и валенки
погубят. Все непреложно, а раз так - страх прямо через все тело и через
ноги выскочил в землю. Но через ноги ледяной водой вернулась ярость и
кипятком вышла изо рта на бегу. Уже совершенно по-волчьи косил на бегу
Турбин глазами. Два серых, за ними третий, выскочили из-за угла
Владимирской, и все трое вперебой сверкнули. Турбин, замедлив бег, скаля
зубы, три раза выстрелил в них, не целясь. Опять наддал ходу, смутно
впереди себя увидел мелькнувшую под самыми стенами у водосточной трубы
хрупкую черную тень, почувствовал, что деревянными клещами кто-то рванул
его за левую подмышку, отчего тело его стало бежать странно, косо, боком,
неровно. Еще раз обернувшись, он, не спеша, выпустил три пули и строго
остановил себя на шестом выстреле:
вырежут. Седьмая себе".
как будто тяжелела левая. Вообще уже нужно останавливаться. Все равно нет
воздуху, больше ничего не выйдет. До излома самой фантастической улицы в
мире Турбин все же дорвался, исчез за поворотом, и ненадолго получил
облегчение. Дальше безнадежно: глуха запертая решетка, вон, ворота громады
заперты, вон, заперто... Он вспомнил веселую дурацкую пословицу: "Не
теряйте, куме, силы, опускайтеся на дно".
ограждавшей наглухо смежный узор деревьев в саду. Она наполовину
провалилась в эту стену и, как в мелодраме, простирая руки, сияя
огромнейшими от ужаса глазами, прокричала:
жаркого воздуха ртом, подбежал медленно к спасительным рукам и вслед за
ними провалился в узкую щель калитки в деревянной черной стене. И все
изменилось сразу. Калитка под руками женщины в черном влипла в стену, и
щеколда захлопнулась. Глаза женщины очутились у самых глаз Турбина. В них
он смутно прочитал решительность, действие и черноту.
побежала по узкой кирпичной дорожке. Турбин очень медленно побежал за ней.
На левой руке мелькнули стены сараев, и женщина свернула. На правой руке
какой-то белый, сказочный многоярусный сад. Низкий заборчик перед самым
носом, женщина проникла во вторую калиточку. Турбин, задыхаясь, за ней.
Она захлопнула калитку, перед глазами мелькнула нога, очень стройная, в
черном чулке, подол взмахнул, и ноги женщины легко понесли ее вверх по
кирпичной лесенке. Обострившимся слухом Турбин услыхал, что там, где-то
сзади за их бегом, осталась улица и преследователи. Вот... вот, только что
они проскочили за поворот и ищут его. "Спасла бы... спасла бы... - подумал
Турбин, - но кажется, не добегу... сердце мое". Он вдруг упал на левое
колено и левую руку при самом конце лесенки. Кругом все чуть-чуть
закружилось. Женщина наклонилась и подхватила Турбина под правую руку...
третью низенькую калиточку, протянула за руку спотыкающегося Турбина и
бросилась по аллейке. "Ишь лабиринт... словно нарочно", - очень мутно
подумал Турбин и оказался в белом саду, но уже где-то высоко и далеко от
роковой Провальной. Он чувствовал, что женщина его тянет, что его левый
бок и рука очень теплые, а все тело холодное, и ледяное сердце еле
шевелится. "Спасла бы, но тут вот и конец - кончик... ноги слабеют..."
Увиделись расплывчато купы девственной и нетронутой сирени, под снегом,
дверь, стеклянный фонарь старинных сеней, занесенных снегом. Услышан был
еще звон ключа. Женщина все время была тут, возле правого бока, и уже из
последних сил, в нитку втянулся за ней Турбин в фонарь. Потом через второй
звон ключа во мрак, в котором обдало жилым, старым запахом. Во мраке, над
головой, очень тускло загорелся огонек, пол поехал под ногами влево...
Неожиданные, ядовито-зеленые, с огненным ободком клочья пролетели вправо
перед глазами, и сердцу в полном мраке полегчало сразу...
течет за пазуху, благодаря этому больше воздуху, а в левом рукаве
губительное, влажное и неживое тепло. "Вот в этом-то вся суть. Я ранен".
Турбин понял, что он лежит на полу, больно упираясь головой во что-то
твердое и неудобное. Золотые шляпки перед глазами означают сундук. Холод
такой, что духу не переведешь - это она льет и брызжет водой.
глотните. Вы дышите? Что же теперь делать?
Теперь он увидал светлые завитки волос и очень черные глаза близко.
Сидящая на корточках женщина поставила стакан на пол и, мягко обхватив
затылок, стала поднимать Турбина.
много крови... надо бороться". Сердце било, но трепетное, частое, узлами
вязалось в бесконечную нить, и Турбин сказал слабо:
шкафу, оттуда выбросила массу материи.
кажется, крови", - извиваясь при ее помощи, вылез из шинели, сел, стараясь
не обращать внимания на головокружение. Она стала снимать френч.
черным подолом, и в дверях сорвала с себя шапку и шубку. Вернувшись, она
села на корточки и ножницами, тупо и мучительно въедаясь в рукав, уже
обмякший и жирный от крови, распорола его и высвободила Турбина. С
рубашкой справилась быстро. Весь левый рукав был густо пропитан,
густо-красен и бок. Тут закапало на пол.
вымазанный кровью, желая жить, не дав себе второй раз упасть, стиснув
зубы, правой рукой потряс левое плечо, сквозь зубы сказал:
разрывая пакет со словами. - И никого, никого... Я одна...
верхней части руки, ближе к внутренней поверхности, там, где рука
прилегает к телу. Из нее сочилась узенькой струйкой кровь.
Березин Федор
Лукин Евгений
Свержин Владимир
Суворов Виктор
Перумов Ник