мисс Грэдграйнд не простудилась.
воды.
херес с лимонной цедрой и мускатным орехом?
отказываетесь от всех своих добрых старых привычек. Но не печальтесь, сэр!
Ежели мисс Грэдграйнд разрешит, я сейчас приготовлю вам стаканчик, как
делала это столь часто в прошлом.
делать все, что угодно, то сия заботливая особа немедля приготовила питье
для мистера Баундерби и вручила ему стакан со словами: "Это вам поможет,
сэр. Душу согреет. Именно это вам нужно, не лишайте себя этого, сэр". А
когда мистер Баундерби сказал: "Ваше здоровье, сударыня!" - она
проникновенно ответила: "Благодарю вас, сэр. И вам того же, а также побольше
счастья". Наконец, чуть не плача от умиления, она пожелала ему спокойной
ночи; и мистер Баундерби отправился спать в глубоком унынии, убежденный, что
он чем-то уязвлен в своих лучших чувствах, но чем именно - он и вообразить
не мог.
засыпала, поджидая возвращения Тома. Она знала, что он едва ли приедет
раньше часу ночи; но безмолвие погруженной в сон природы не успокаивало, а
лишь усугубляло ее тревогу, и время для нее тянулось томительно медленно.
Прошло, как ей казалось, много часов, в течение которых тишина и мрак, точно
состязаясь между собой, становились все глубже, и вот, наконец, у ворот
зазвонил колокольчик. У нее мелькнула смутная мысль, что хорошо бы он звонил
до самого рассвета; но колокольчик умолк, его последний отзвук, все шире
расходясь кругами, замер вдали, и снова настала мертвая тишина.
встала с постели, накинула капотик, вышла из комнаты и впотьмах поднялась в
комнату брата. Она тихо отворила дверь и, окликнув его, бесшумно
приблизилась к его кровати.
себе его голову. Она знала, что он только притворяется спящим, но не
произнесла ни слова.
кто тут и что случилось?
бы ты ни утаил от других, откройся мне.
волосы накрыли его, точно она пыталась спрятать брата от всех, кроме самой
себя, - нет ли чего-нибудь, о чем ты хотел бы мне сказать? Нет ли
чего-нибудь, о чем ты мог бы мне сказать, если бы захотел? Что бы ты ни
сказал, я буду все та же для тебя. Том, скажи мне правду!
в ином месте, и даже я, если доживу до того времени, должна буду покинуть
тебя. Как ныне я здесь подле тебя, босая, полуодетая, неразличимая во мраке,
так суждено мне некогда лежать всю долгую ночь, истлевая, пока не обращусь
во прах. Во имя этого неотвратимого часа, заклинаю тебя, Том, скажи мне
правду!
словно малого ребенка, - знай, что я никогда не упрекну тебя. Знай, что я
пожалею тебя и останусь верна тебе. Знай, что я спасу тебя любой ценой. Том,
подумай, тебе нечего сказать мне? Шепни совсем тихо. Скажи только "да", - и
я все пойму!
говоришь? Послушай, Лу, ты хорошая, славная, и я понимаю, что я тебя не стою
- не такого брата бы тебе иметь. Но больше мне тебе нечего сказать. Иди
спать, иди.
втроем?
меня проводить тебя.
туда? - спросила Луиза, поднявшись с колен и стоя возле кровати. - Нужно ли
это? Должна я это сделать?
мной. Говори или не говори, как хочешь. Если ты будешь молчать, и я буду
молчать. Если ты расскажешь, что ж, так и будет.
осторожно, взвешивая каждое слово.
деле причастен к ограблению?
самом деле быть честным.
решение, - раз уж ты об этом заговорила, то имей в виду, что он отнюдь не
внушал мне большого доверия. Я даже вышел с ним за дверь, чтобы с глазу на
глаз объяснить ему, что он должен ценить подарок моей сестры, - и пусть
хорошо распорядится этими деньгами. Ты ведь помнишь, что я выходил вместе с
ним. Я ничего дурного не хочу сказать о нем. Может быть, он и отличный
малый, не знаю. Надеюсь, что это именно так.
ты, Лу? - Он сел на кровати и поцеловал ее. - Спокойной ночи, дорогая,
спокойной ночи.
ночей - и, надеюсь, более счастливых - тебе ни суждено прожить.
лишь бы мне дали уснуть. Иди ложись, иди.
лежал так тихо, словно уже пробил тот час, которым сестра заклинала его
сказать правду. Она постояла еще немного возле кровати, потом медленно
отошла. Открыв дверь, она еще раз с порога оглянулась на него через плечо и
спросила, не звал ли он ее? Но он лежал не шевелясь, и она, бесшумно
притворив дверь, спустилась в свою комнату.
убедился, что она ушла; сполз с постели, запер дверь и опять уткнулся в
подушку; он рвал на себе волосы, плакал упрямыми слезами, боролся с любовью
к сестре, ненавидел и презирал самого себя, но не чувствовал раскаяния и
столь же бесплодно ненавидел и презирал все доброе на земле.
ГЛАВА IX
Баундерби, так зорко присматривалась ко всему из-под густых кориолановских
бровей, что глаза ее, подобно двум маякам на скалистом берегу, предостерегли
бы любого благоразумного моряка об опасности, таившейся в римском носе,
который, словно гордый утес, грозно высился, окруженный темными кручами, -
не будь ее непроницаемого спокойствия. Хотя с трудом верилось, что по
вечерам она удаляется в свою комнату не только для виду, ибо и тени дремоты
не бывало в ее античных глазах, и сколь ни странным казалось, что ее
непреклонный нос может уступить естественной потребности в отдыхе, однако -
сидела ли она праздно, поглаживая свои жесткие, негнущиеся митенки, похожие
на проволочные ящики для хранения мяса, или рысила к неведомой цели,
опираясь на стремя из бумажной пряжи, - она неизменно являла собой пример
безмятежной кротости, и, глядя на нее, оставалось только предположить, что
это голубиная душа, которую шаловливая природа заключила в земную оболочку
хищной птицы.
попадать из одного этажа в другой, казалось неразрешимой загадкой. Дико было
бы подумать, что столь благовоспитанная особа, связанная родственными узами
с высшим кругом, станет прыгать через перила лестницы или съезжать по ним; а
между тем изумительная легкость, с какой она перемещалась, наводила именно
на эту нелепую мысль. Вызывало удивление и еще одно свойство миссис Спарсит
- она никогда не спешила. Кубарем скатившись с чердака в сени, она
Березин Федор
Громыко Ольга
Лондон Джек
Андреев Николай
Доценко Виктор
Трубников Александр