родовом поместье в Линкольншире.
Чесни-Уолду, обвалившийся мост в парке исправлен, а река вернулась в свои
берега и, вновь перекрытая изящной аркой, выглядит очень эффектно, когда на
нее смотришь из дома. Холодный, ясный, солнечный свет заглядывает в
промерзшие до хрупкости леса и с удовлетворением видит, как резкий ветер
разбрасывает листья и сушит мох. Целый день свет скользит по парку за
бегущими тенями облаков, пытается их догнать и не может. Он проникает в окна
и кладет на портреты предков яркие полосы и блики, которые вовсе не входили
в замыслы художников. На портрет миледи, висящий над огромным камином, он
бросает широкую яркую полосу, скошенную влево, как перевязь на гербе
внебрачных детей *, и полоса эта, изламываясь, ложится на стенки каминной
ниши, словно стремясь рассечь ее надвое.
сэр Лестер в дорожной карете (камеристка миледи и любимый камердинер сэра
Лестера - на запятках) трогаются в обратный путь на родину. Под громкий звон
бубенчиков и щелканье бичей пара неоседланных коней и пара кентавров в
лакированных шляпах и ботфортах, с развевающимися гривами и хвостами, рьяно
рвутся вперед, вывозя грохочущую карету со двора отеля "Бристоль" на
Вандомской площади *, скачут между исполосованной светом и тенью колоннадой
улицы Риволи * и садом рокового дворца обезглавленных короля и королевы *,
мчатся по площади Согласия * и Елисейским полям * и, проехав под
Триумфальной аркой на площади Звезды *, выезжают из Парижа.
миледи соскучилась до смерти. Концерты, балы, опера, театр, катанье - все
это старо; да и ничто не ново для миледи под одряхлевшими небесами. Не далее
как в прошлое воскресенье, когда беднота веселилась и внутри городских стен,
- играя с детьми среди статуй и подстриженных деревьев Дворцового сада,
гуляя группами человек в двадцать по Елисейским (что значит - "райским")
полям, которые казались в тот день еще более райскими благодаря каруселям и
дрессированным собакам, или изредка заходила (в очень небольшом числе) в
сумрачный собор Парижской богоматери, чтобы прошептать краткую молитву у
подножья колонны, озаренной трепещущим пламенем тонких восковых свечек в
похожем на рашпер ржавом подсвечнике; когда беднота веселилась и за
городскими стенами, окружая Париж кольцом танцевальных вечеринок, любовных
приключений, выпивок, табачного дыма, поминовения усопших на кладбищах,
бильярдных партий, карточных игр, состязаний в домино, шарлатанства и
бесчисленных зловредных отбросов, одушевленных и неодушевленных, - не дальше
как в прошлое воскресенье миледи, подавленная безысходной Скукой и томясь в
лапах Гиганта Отчаяния *, почти ненавидела свою собственную камеристку за
то, что та была в хорошем настроении.
позади, но ждет ее и впереди, - ее злой гений опоясал тоской весь земной
шар, и пояс этот нельзя расстегнуть; остается лишь одно, впрочем
несовершенное, средство спастись - бежать из того места, где она тосковала.
Отбросить Париж назад, вдаль, и сменить его на бесконечные аллеи по-зимнему
безлистых деревьев, пересеченные другими бесконечными аллеями! И напоследок
взглянуть на него, уже отъехав на несколько миль, когда Триумфальная арка на
площади Звезды будет казаться всего лишь белым пятнышком, сверкающим на
солнце, а город - просто холмиком на равнине со вздымающимися над ним двумя
темными прямоугольными башнями *, со светом и тенью, наклонно слетающими к
нему, как ангелы в сновидении Иакова!
нечего делать, он может размышлять о своей знатности. А как это приятно -
когда то, о чем размышляешь, неистощимо! Прочитав полученные письма, сэр
Лестер откидывается на спинку сиденья в углу кареты и предается
размышлениям, главным образом - о том, как велико его значение для общества.
миледи после долгого молчания.
чуть не целую страницу.
длиннейшее послание, какие он всегда пишет.
Лестер, отыскав письмо и развернув его, - передать вам... Когда я дошел до
постскриптума, мы остановились сменить лошадей, и я позабыл про письмо.
Прошу прощенья. Он пишет... - сэр Лестер так медлительно достает и
прикладывает к глазам лорнет, что это слегка раздражает миледи. - Он пишет:
"Относительно дела о праве прохода..." Простите, пожалуйста, это не о том.
Он пишет... Да! Вот оно, нашел! Он пишет: "Прошу передать мой почтительный
поклон миледи и надеюсь, что перемена места принесла ей пользу. Не будете ли
Вы так любезны сказать ей (ибо это ей, вероятно, будет интересно), что,
когда она вернется, я смогу сообщить ей кое-что о том человеке, который
переписывал свидетельские показания, приобщенные к делу, которое разбирается
в Канцлерском суде, и столь сильно возбудившие ее любопытство. Я его видел".
окна.
сомневаться уже не приходится. - Остановите, пожалуйста, карету.
открывает дверцу и откидывает подножку, повинуясь нетерпеливому жесту
миледи. Миледи выходит так быстро и удаляется так быстро, что сэр Лестер,
при всей своей щепетильной учтивости, не успевает помочь ей и отстает.
Минуты через две он ее нагоняет. Очень красивая, она улыбается, берет его
под руку, не спеша идет с ним вперед около четверти мили, говорит, что это
ей до смерти наскучило, и снова садится на свое место в карете.
аккомпанемент более или менее громкого звона бубенчиков и щелканья бичей, а
кентавры и неоседланные кони с большим или меньшим усердием продолжают
рваться вперед. Сэр Лестер и миледи так изысканно вежливы друг с другом, что
в отелях, где они останавливаются, это вызывает всеобщее восхищение.
"Золотой обезьяны", - в отцы ей годится, - но с первого взгляда видно, что
они любящие супруги.
помогает миледи выйти из кареты или усаживает ее в карету. Подмечено, что
миледи благодарит милорда за почтительное внимание, наклоняя прелестную
головку и подавая супругу свою столь изящную ручку! Восхитительно!
Оно всегда жестоко обращается с сэром Лестером, чье лицо покрывается
зеленоватыми пятнами, подобными плесени на сдобренном шалфеем сыре-чеддере,
и в чьем аристократическом организме происходит гнетущая революция. Сэру
Лестеру море представляется "оппозиционером" в Природе. Тем не менее
сознание своей родовитости помогает баронету прийти в себя после остановки
для отдыха, и он вместе с миледи едет дальше, в Чесни-Уолд, пролежав лишь
одну ночь в Лондоне по дороге в Линкольншир.
холодным, по мере того как склоняется к вечеру, - в столь же ветреную
погоду, - которая становится все более ветреной, по мере того как отдельные
тени безлистых деревьев в лесу все больше сливаются в сумраке, а Дорожка
призрака, западный конец которой еще озарен пламенем небесного костра,
готовится исчезнуть в ночном мраке, - они въезжают в парк. Грачи,
покачиваясь в своих высоких жилищах на вязовой аллее, должно быть, решают
вопрос - кто же это сидит в карете, проезжающей под деревьями; причем одни
сходятся на том, что это сэр Лестер и миледи едут домой; другие спорят с
недовольными, которые не желают этого признать; одно время все соглашаются,
что решение вопроса следует отложить; потом снова заводят яростные споры,
подстрекаемые какой-то упрямой и заспанной птицей, которая всем противоречит
и жаждет, чтобы за ней осталось последнее карканье. Так они качаются на
ветках и каркают, а дорожная карета подкатывает к дому, где в нескольких
окнах тепло светятся огни, хоть этих освещенных окон не так много, чтобы
придать жилой вид громадному темнеющему фасаду. Впрочем, жилой вид он примет
скоро, - когда в Чесни-Уолд съедется избранный и блестящий круг.
обычаем рукопожатие сэра Лестера глубоким реверансом.
здоровье!
Раунсуэлл и снова приседает.
донельзя утомлена.
и победила в себе многое в борьбе с собой, но еще не притупила своей острой
наблюдательности, спрашивает:
кажется, даже проявляет к ней некоторый интерес. - А ты знаешь, дитя мое,
какая ты хорошенькая? - говорит она, дотрагиваясь до плеча девушки двумя
пальцами.
и то поднимает глаза, то опускает, не зная, куда их девать, но еще больше
Афанасьев Роман
Андреев Николай
Прозоров Александр
Русанов Владислав
Каргалов Вадим
Прозоров Александр