Чтение 39–й страницы книги ~Козел отпущения~

Этим утром я узнал три вещи. Первое: что мой телефонный звонок в Париж
к Корвале не поможет фабрике, а приведет ее к краху; второе: что последний,
любимый всеми управляющий был зверски убит на пороге собственного дома и его
тело было брошено в колодец; и третье: что обитатели Сен-Жиля, как и все
прочие люди на свете, воспользовались случаем выместить свое поражение на
бывших друзьях.

Немного не доехав до деревни, я остановил машину и нащупал в кармане
контракт и бумажник Жана де Ге. В бумажнике были его водительские права. Я
раскрыл их. Подпись его, как я и ожидал, была типичная для всех французов --
во время занятий в архивах и поездок по стране я видел сотни таких подписей
на различных документах. После того как я несколько раз скопировал ее, я был
уверен в успехе. Я вынул контракт и расписался с росчерком внизу страницы;
сам Жан де Ге призадумался бы, прежде чем обвинить меня в подлоге. Затем я
спустился в деревню, отправил по почте контракт и через ворота подъехал к
замку.

Парадная дверь была распахнута, в холле царила суматоха. Гастон в
рубашке с засученными рукавами тащил с помощью мужчины в комбинезоне, еще
одного человека, которого я раньше не видел, Жермены и дюжей дочери прачки
тяжеленный буфет к дверям в столовую. Что все это значит? Как мне узнать, не
возбудив подозрений, чем вызван весь этот переполох?

Как только Гастон меня увидел, он проговорил, еле переводя дух:

-- Месье Поль искал вас все утро, господин граф. Он говорит, вы не дали
Роберу никаких указаний. Жермена, сходи-ка на кухню, посмотри, может быть,
Робер еще там. -- Затем, вернувшись к своему делу, сказал, обращаясь к
незнакомому мне человеку, скорее всего -- садовнику, судя по его виду: --
Ну-ка, Жозеф, приподними ножку с того бока. Взяли!

Жермена исчезла. Я в нерешительности остался стоять. Кто такой Робер и
каких он ждет от меня указаний?

Через несколько минут femme de chambre вернулась в сопровождении
низенького, кряжистого мужчины в бриджах и крагах; волосы у него были с
проседью, на щеке -- шрам.

-- Вот Робер, господин граф, -- сказала она.

-- Доброе утро, Робер, -- протянул я ему руку. Он пожал ее, улыбаясь.
-- Так что вы хотите от меня услышать?

Он удивленно взглянул на меня, затем неуверенно рассмеялся, словно я
пошутил на его счет и он не знает, как ему принять эту шутку.

-- Я насчет завтрашнего дня, господин граф. Я думал, вы пошлете за мной
уже вчера, чтобы обсудить все приготовления, но Гастон сказал, что вас не
было с самого утра, а приходить вечером я не хотел, чтобы не беспокоить
мадам Жан, раз она плохо себя чувствует.

Я тупо глядел на него. Мы остались одни -- Жермена и все остальные,
перетащив шкаф в столовую, ушли на кухню.

-- Насчет завтрашнего дня, -- повторил я. -- О да, похоже, завтра здесь
будет много народу. Вас, быть может, интересует завтрашнее меню?

Лицо его передернулось, словно шутка зашла слишком далеко.

-- Право, господин граф, вы сами прекрасно знаете, что ко мне это не
имеет никакого отношения. Меня интересует завтрашняя программа. Месье Поль
говорит, что с ним вы ее не обсуждали.

Передо мной внезапно возникли дикие картины: мы прыгаем наперегонки в
мешках, сдираем кору с ивовых прутьев, ловим зубами яблоки, плавающие в
воде, или что там еще полагается по обычаю делать во второе воскресенье
октября, -- какая-то увеселительная церемония, в которой я, владелец замка и
поместья, должен буду играть главную роль. Я с радостью отказался бы от нее
в пользу Поля.

-- Вам не кажется, -- осторожно спросил я, -- что мы могли бы разок
оставить все на усмотрение месье Поля?

Робер уставился на меня во все глаза.

-- Что вы, господин граф! -- воскликнул он. -- Вы ни разу в жизни так
не поступали. За все те годы, что я живу в Сен-Жиле, вы ни разу даже не
заговаривали об этом. С тех пор, как ваш батюшка, старый господин граф,
умер, вы и только вы устраивали ежегодную grande chasse\footnote{Большая
охота \textit{(фр.)}.}.

Теперь уже я, должно быть, выглядел так, будто он отпустил не совсем
уместную шутку. Grande chasse! Ну не идиот ли я?! За последние два дня при
мне тысячу раз упоминали о ней, а я так ни о чем не догадался. Завтра, в
воскресенье, в замок со всей округи соберутся соседи на большую осеннюю
охоту, которую каждый год устраивал в своих угодьях здешний сеньор, граф Жан
де Ге.

Робер тревожно смотрел на меня.

-- Может быть, вам нездоровится, господин граф? -- спросил он.

-- Послушайте, Робер, -- сказал я, -- после того как я вернулся из
Парижа, у меня голова была занята совсем другими вещами, и, честно говоря, я
еще не успел подготовить завтрашнюю программу. Поговорим о ней попозже.

Он был сбит с толку, расстроен.

-- Как прикажете, господин граф, -- ответил он, -- но время не ждет, а
дел хоть отбавляй. Могу я прийти к вам в два часа?

-- В два так в два, -- сказал я и, чтобы избавиться от него, прошел
через холл, сделав вид, будто хочу позвонить, и подождал, пока за ним не
захлопнется дверь на черную лестницу. Затем вышел из холла на террасу, а
оттуда спустился к кедру, давшему мне убежище в первую ночь. Два часа дня
или полночь -- мне было безразлично, все равно ни плана, ни программы
завтрашней охоты у меня не будет. Чтение лекций по французской истории не
подготовило меня к этому. Я не умел стрелять.

ГЛАВА 15

Помню, что с деревенской колокольни раздался благовест, призывающий на
полуденную мессу, а затем послышались голоса садовника и, кажется, Робера;
выйдя из боковой двери замка, они направились к службам. Низкие ветви кедра
хорошо укрывали меня, и я остался незамеченным. Когда они отдалились, я
миновал ворота в стене, поспешно пересек крепостной ров, прошел по дорожке
под каштанами и двинулся по одной из длинных аллей к лесу. Не все ли равно,
куда идти, лишь бы меня не достиг их зов; я знал одно: мне надо было так или
иначе решить, как действовать дальше. Прежде всего мне пришло в голову
притвориться больным -- внезапное головокружение или таинственные боли в
руках и ногах, -- но в этом случае немедленно прибегнут к помощи доктора
Лебрена, и он сразу же поймет, что я совершенно здоров. Простуда, легкое
недомогание тут не годятся. Владелец Сен- Жиля не ляжет в постель в день
большой охоты оттого лишь, что у него разболелся живот. К тому же я думал с
ужасом не только о завтрашнем дне, но и о сегодняшней встрече с Робером,
когда в два часа дня он придет ко мне за указаниями.

Может быть, использовать в качестве предлога Франсуазу? Но уж очень это
выпадает из образа. Болезнь жены, как бы серьезна она ни была, не имела для
Жана де Ге никакого значения. Конечно, я мог сесть в машину и исчезнуть,
покинуть маскарад. Ничто не мешало мне так поступить в любой час дня или
ночи. Возможно, сейчас самый подходящий момент. Я уцелел до сих пор лишь
потому, что никто и ничто не посылало мне настоящего вызова. Отношения в
семье, интимная связь за пределами дома, хитрости языка, подводные камни
непривычного для меня порядка, запутанные дела и финансы -- все это я
одолел. Я погрузился в неизвестный мне мир, как беспечный путник, вступивший
в болото, где каждый шаг засасывает его глубже, а отчаянные попытки
выбраться делают ждущую его участь еще более неотвратимой. Но мне больше
повезло: если я почувствую, что болото крепко держит меня и тянет в глубины,
мне достаточно, чтобы обрести свободу, сделать шаг назад и вернуть себе свое
, от которого я отказался в Ле-Мане.

Я переходил из аллеи в аллею, то попадая в тенистую чащу, то вдруг
выходя на солнце. Все аллеи сходились в одной точке, у статуи Артемиды в
центре парка, окружая ее сегментами света. Я не видел выхода из нелепой
ситуации, в которой оказался, не знал, как решить вставшую передо мной
дилемму. Оставалось одно: признать свое поражение.

Я медленно подошел к статуе и, остановившись, посмотрел на замок. Небо
нахмурилось, вчерашняя сияющая голубизна пропала, блеклое солнце было
затянуто бледной осенней пеленой. Сам опоясанный рвом замок казался серым и
холодным, и хотя высокие окна гостиной были распахнуты настежь, они не
манили к себе, оттуда глядел мрак.

Возле голубятни щипали траву коровы, а в нескольких шагах от них
догорал костер -- в столбе сизого дыма то и дело мелькал язык пламени, и
дуновение ветра доносило до меня горький и грустный запах обугленного
мокрого дерева и сырых листьев.

Чем дальше, тем больше я становился сам себе противен. Чувство
собственного могущества, сознание своих сил и возможностей исчезли, мое
сходство с Жаном де Ге было лишь внешним, нелепой клоунской маской, гримом
из красок и пудры, который уже начал таять и отваливаться кусками. Увы, я не
изменился, я такое же ничтожество, каким был всегда. Я никогда не умел
обращаться с оружием, не знал, как попасть в цель, и вот теперь это привело
меня к крушению. Любой человек с элементарной выучкой добился бы успеха и
ввел всех в заблуждение, стреляя куда глаза глядят. Я не мог и этого,
единственное, что я отличал, это ствол от приклада, все остальное было
загадкой.

Я подумал о том, как смеялся бы Жан де Ге, как смеялся бы любой, кому
вдруг рассказали бы, в какой я попал переплет. Унижение не так легко
перенести, особенно если совсем недавно ты был вполне собой доволен. Когда
вчера вечером я ехал в Сен-Жиль из Виллара и мне рисовалось, как Бела кормит
на балконе птиц, я был достаточно в себе уверен; и даже сегодня утром,
какой-нибудь час назад, возвращаясь с фабрики с контрактом в кармане, я не
сомневался в себе. Сейчас из меня вышел весь воздух, мыльный пузырь
тщеславия лопнул, развеялся, как дым.

И, словно в насмешку, знаменуя мое падение, часы Жана де Ге, надетые на
левое запястье, упали на землю, и стекло разбилось. Я наклонился и поднял
их. Лопнул ремешок, давно надо было заметить, что он износился.
Раздосадованный этой новой неудачей, я медленно шел по аллее с часами в