Маркерий тоже там пойман, схвачен, - проклятый двор этот со своей зловещей
таинственностью умел прятать людей так, что исчезали они бесследно,
исчезали даже их имена, никто не смел ни допытываться, ни вспоминать,
перед воротами этого двора, охраняемого круглосуточно, останавливалась,
разбивалась, умирала человеческая фантазия, поэтому, когда Лепетунья
увидела в темноте высокие ворота, сердце в ней словно бы умерло от
безнадежности, вся она как-то одеревенела, с трудом прошла мимо стражника,
пропустившего ее по знаку Светляны, точно так же оцепенело двигалась за
девочкой дальше, не понимая, куда они идут, не веря, что и сама
когда-нибудь возвратится к жизни, будет любоваться звездами и зелеными
травами, будет расчесывать волосы и слагать свои бесконечные рассказы,
журча подобно весеннему ручейку. Светляна привела Лепетунью в свой дом, а
точнее, в дом Немого.
темнота, невозможно было увидеть, что там было, никто не мог подслушать
голосов, потому что какие же голоса там, где Немой. Возможно, Немой крепко
спал, утомленный всеми тяжелыми для него днями, в особенности днем
последним, хотя и трудно предположить, чтобы он мог спать в то время,
когда Положай сидел в порубе, а его светлокосая жена где-то ждала если и
не самого мужа, то хотя бы утешительной вести от него, то есть от Немого.
Как бы там ни было, но Светляна привела Лепетунью в свой дом, и долго
оттуда никто не появлялся. Привратный стражник давно уже дремал, потому
что время ночной службы закончилось, а смены почему-то не было и не было,
и вот наконец вышел из двери своего дома Немой, покачиваясь будто пьяный,
направился к воротам, нашел там сторожа, толкнул его потихоньку в спину,
чтобы шел спать, а сам оперся на копье, долго так стоял, остро
всматриваясь в темноту, потом, точно так же покачиваясь, возвратился назад
в свой дом, откуда точно шла ему навстречу, неизвестно как почуяв его
приближение, Лепетунья, они вдвоем побежали в тот конец двора, где был в
земле поруб, были только вдвоем, теперь уже без Светляны, ребенка не
следовало впутывать в дела взрослых, так считал Немой, а Лепетунья хотя и
взяла бы себе для смелости Светляну, но уже не имела над ней власти, и над
Немым тоже не имела власти, зато он имел власть над нею, и уже тут, в
темноте, неподалеку от глубокого поруба, где в отчаянии и смраде страдал
ее добрый, доверчивый и ласковый муж, когда Немой схватил ее в свои
железные объятия, Лепетунья ничего не могла поделать ни с ним, ни с собой,
только коротко всхлипнула по-детски, и если, возможно, и не успела
пожалеть, что нет тут Светляны, зато горько подумала, почему сама она не
ребенок, почему должна искупать своей мягкой податливостью все беды и
невзгоды этого сурового, немилосердного мира?
самом деле воеводский двор стоял на камне, присыпанном песком? А небо,
темное и далекое, еще дальше убегало от женщины, отказывая ей в
заступничестве; она даже закрыла глаза, чтобы не видеть его темного,
небесного движения. Земля твердая, небо высокое, мир жестокий, а среди
всего этого - мягкая, светлая, податливая женщина, имевшая в себе только
доброту и милосердие ко всему обиженному. А Немой ради этой женщины готов
был спалить не только воеводский двор, но весь мир. Никто бы в Мостище не
отважился на то, на что решался он, но никто и не был здесь Немым, только
он единственный!
Лепетунью и соединил их, прижал друг к другу, а потом легонько толкнул
вперед, в сторону ворот, показывая, куда они должны идти, чтобы
освободиться окончательно.
увидел Немого и Лепетунью. Он считал, что это его заслуга с этим Немым,
благодарным ему до скончания века, а следовательно, и зависимым от него
всячески.
раскрыть ему глаза на Немого. Она еще и до сих пор не сбросила с себя
оцепенения, которое нашло на нее то ли тогда, когда стряслась беда с
Маркерием, то ли когда забирали сегодня Положая. Вот тут бы как нельзя
лучше пригодился какой-нибудь из ее рассказов, вот тут бы и должна была
она прошептать на ухо Положаю что-нибудь утешительное, чтобы не бежать
молча из этого проклятого двора, бежать неведомо куда, но не могла и не
умела женщина ничего сказать, - она лишь коротко всхлипывала, вспоминая
недавнее, а Положай, ничего не ведая, утешал ее на ухо:
наверное, боялся, что они растеряются и не сообразят, куда идти, а то еще
по своей доверчивости пойдут назад, домой, чтобы их там утром схватили уже
двоих, поэтому, когда беглецы направились в сторону Мостища, он почти
грубо повернул их к Реке, но и тут не пустил на мост, зная, что там их
непременно задержат, а довел их до самой воды, не отпускал и там, до тех
пор пока не увидел на черной воде еще более черную лодку деда Иони, потом
еще раз крепко прижал Лепетунью к Положаю и побежал назад, быть может и
плача без слез немым своим плачем, но никому не суждено было этого видеть.
прыгнула в лодку, села на среднюю скамью, тихо велела Положаю:
лодки.
Ну садись, я сама столкну, садись скорее и поплывем. Вот здесь садись, вот
так, а я сейчас. Смотри, вот так.
закачалась на воде. Лепетунья прошла к Положаю, почти упала на него,
уселась быстро и умело, свобода придавала ей сил, она возвращалась в свое
привычное состояние, в ней расковывалась фантазия, и когда Положай
по-глупому спросил: <Куда это мы?> - она закрыла ему ладонью рот,
зашептала быстро и горячо:
голода. Ты, видно, не слыхал о такой, Положай. Наловим, как дед Ионя
ловит. Да повезем в Киев, не Воеводе повезем, а в Киев на торг, а то и
самому князю. Слышишь, Положай, наловим рыбы...
опережала его во всем.
Лепетунья, - сел и сидишь, будто ты и не мужчина и не Положай мой.
берега, и тут ее подхватило сильное днепровское течение, попала она,
наверное, в тот водоворот, который шел от Черторыя, и их понесло, будто
легкую щепку, прямо на мост, черневший поблизости, длинный и страшный.
скорее весло!
на корму, споткнулся, чуть не упал, лодка закачалась, угрожающе
наклонившись, но Положай, неумело ступнув назад, не выровнял лодку, а еще
больше накренил ее, в это время быстрое течение донесло их до мостовой
опоры, ударило о нее, лодка перевернулась, течение понесло ее дальше, уже
перевернутую и уже без людей, потому что оба они упали в глубокую воду
мгновенно, так и не сообразив, что же происходит и почему так случилось.
Положай молча пошел на дно, удивляясь, что его хитрость так и не
пригодилась ему в жизни.
днепровская, вода греха, вода несчастья. А была же когда-то эта вода для
них обоих знаком детства, любви, счастья, мира. Теперь всему конец. Ничего
не услышат, ничего не увидят, ни о чем не будут знать.
взбудоражатся люди, как будут бегать к их пылающей хате уже и не тушить, а
просто на огонь, как даже Воевода приедет в сопровождении Шморгайлика
взглянуть на странный пожар, как из темноты зловеще будет посматривать
Немой на дело рук своих, как будет плутать в своих золотых одеяниях не
протрезвевший с вечера Стрижак, то и дело приставая к Воеводе:
разнести по всему Мостищу и чтобы все затвердили такое: <Я, божьей
милостью Воевода Мостовик, пользуясь покровительством триблаженного
святого Николая, в отеческой заботе о добре подданных моих, повелеваю:
дабы не попадали мостищане в убожество из-за пожаров, во избежание этого
несчастья всем нужно иметь про запас миски глиняные большие, из которых
уже едено в пятницу во время ущербного месяца или же пополудни,
разрисованные и исписанные словами: <Во имя божье и Николая-чудотворца>. И
как только пожар где-нибудь вспыхнет, от чего да боронит нас бог и
Николай-чудотворец, тогда миску разрисованную в огонь бросать, а ежели
пожар и дальше будет расширяться, то повторить сне до трех раз, насыпая
каждый раз песок в миску. Держать это в тайне от всех посторонних>.
вслушивался в слова, радуясь огню, игре красных вспышек, - он любил
пожары, вносившие хоть какое-нибудь приключение в его однообразную жизнь.
Мостовик вспомнил, чей это дом, вспомнил все события последних дней и, ни
к кому не обращаясь, сурово бросил в темноту:
Контровский Владимир
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Орлов Алекс
Роллинс Джеймс
Распопов Дмитрий