повстречался Робино. Он уже знал о ее увольнении и пообещал разыскать
заказчицу галстуков. Он шепотом утешал ее и возмущался: что за жизнь!
Вечно быть во власти капризов, поминутно ждать, что тебя вышвырнут вон,
даже не заплатив жалованья за весь месяц! Дениза поднялась сказать г-же
Кабен, что постарается взять свой сундучок вечером. Пробило пять часов,
когда она очутилась на тротуаре площади Гайон, ошеломленная, среди
пешеходов и извозчиков.
его в четырех строках, что по причинам внутреннего характера дирекция
вынуждена отказаться от его услуг. Он прослужил в "Дамском счастье" целых
семь лет и всего несколько часов назад разговаривал с патроном; это был
точно удар обухом по голове. В шелковом отделе Гютен и Фавье так же бурно
ликовали, как Маргарита и Клара в отделе готового платья. С плеч долой!
Славно метет метла! И только Делош да Полина, встречаясь среди сутолоки,
обменивались двумя-тремя горестными словами и жалели Денизу, такую
кроткую, такую честную.
человек, - я бы очень хотел, чтобы она потом вернулась сюда и как следует
насолила всем этим негодяйкам!
увольнении Денизы, он страшно возмутился. Обычно он мало интересовался
служащими, но в данном случае он усмотрел нарушение своих прав, попытку
обойти его авторитет. Значит, он больше не хозяин, раз другие позволяют
себе распоряжаться? Все должно делаться только с его ведома, решительно
все: он сломит как былинку того, кто посмеет перечить ему. Явно
огорченный, он лично произвел дознание и пришел в еще большую ярость.
Бедняжка не лгала: то был действительно ее брат, Кампьон узнал его. Тогда
за что же было ее увольнять? Он заговорил даже о том, чтобы принять ее
обратно.
оказывать активного сопротивления, и на этот раз склонился под шквалом. Он
приглядывался к Муре. Наконец однажды, убедившись, что Муре несколько
успокоился, он рискнул сказать многозначительно:
идет торговля. Дело ширится, вчера выручили около ста тысяч франков.
7
полной растерянности. Июльский зной высушил сточные канавы. Париж был
залит летним беловатым светом и полон ослепительных отражений. Катастрофа
произошла так внезапно, Денизу выгнали так грубо, что она машинально
перебирала в кармане полученные двадцать пять франков семьдесят су и
думала: куда же теперь идти и что делать?
счастья". Отважившись, наконец пробраться между колесами, она пересекла
площадь Гайон, словно намереваясь пройти по улице Луи-ле-Гран, однако
передумала и спустилась по улице Сен-Рок. Впрочем, у нее еще не было
никакого плана, и она остановилась на углу улицы Нев-де-Пти-Шан, по
которой в конце концов и пошла, нерешительно осмотревшись вокруг. Когда
перед ней оказался проезд Шуазель, она свернула в него, затем очутилась,
сама не зная как, на улице Монсиньи и снова попала на улицу
Нев-Сент-Огюстен. В голове у нее шумело; при виде рассыльного она
вспомнила о своем сундучке; но куда же отнести его? И за что все эти муки?
Ведь всего час назад у нее еще была постель, было где приклонить голову!
объявлениями о сдающихся комнатах. Она смутно различала их; по телу ее то
и дело пробегала дрожь. Возможно ли? Она затеряна в огромном городе, она
так одинока, без поддержки, без средств! А нужно ведь есть и спать. Улицы
следовали одна за другой - улица Мулен, улица Сент-Анн. Она бродила по
кварталу, описывая круги и все вновь и вновь возвращаясь к единственному
перекрестку, который был ей хорошо знаком. Вдруг она остолбенела: перед
нею снова было "Дамское счастье". Чтобы избавиться от этого наваждения,
она бросилась на улицу Мишодьер.
витринами казался мертвым. Ни за что не осмелилась бы она появиться перед
дядей: ведь он делает вид, что не узнает ее; ей не хотелось стать для него
обузой, после того как с ней случилось то, что он предсказывал. Но на
другой стороне улицы ее внимание привлекла желтая наклейка: "Сдается
меблированная комната". Впервые такой ярлычок не вызвал в ней страха - до
того убогим казался дом. Она узнала три его низких этажа, фасад ржавого
цвета, сдавленный между "Дамским счастьем" и старинным особняком
Дювиллара. На пороге лавки, в окне которой стояли зонты, старик Бурра,
весь заросший волосами, с длинной, точно у пророка, бородой и очками на
носу, разглядывал трость с набалдашником из слоновой кости. Арендуя весь
этот дом, он сдавал от себя меблированные комнаты в двух верхних этажах.
внутреннему голосу.
густых бровей. Он хорошо знал эдаких девиц. Осмотрев ее чистенькое платье,
ее скромную внешность, старик ответил:
удивлением рассматривал ее, она рассказала ему о своем увольнении и о том,
что не хочет беспокоить дядю. В конце концов старик пошел за ключом,
висевшим на стене в темной комнатке позади лавки - комнатка освещалась
зеленоватым светом, проникавшим сквозь запыленные стекла из внутреннего
дворика шириною не более двух метров; в этой каморке Бурра стряпал и спал.
которые тянулись вдоль лавки.
предостерегая Денизу:
тут жильцы иной раз ставят ведра с помоями...
старой отсыревшей штукатурки. Однако на втором этаже, благодаря окошечку,
выходившему во двор, она смутно разглядела, словно на дне сонного водоема,
покривившуюся лестницу, почерневшую от грязи стену, скрипучие и облезлые
двери.
хорошо... Но они постоянно заняты дамами, - сказал Бурра.
выступало убожество дома. Первую комнатку занимал пекарь-подмастерье;
свободна была другая, подальше. Когда Бурра открыл ее, ему пришлось
остаться на пороге, чтобы Дениза могла войти и осмотреться: постель в углу
у двери оставляла проход только для одного человека. В конце комнаты стоял
ореховый комод, почерневший еловый стол и два стула. Если жильцам нужно
было стряпать, они становились на колени перед камином, где имелся
глиняный очаг.
народ на улице.
над кроватью, где одна из случайно попавших сюда женщин начертила копотью
от свечи свое имя - "Эрнестина", он добродушно прибавил:
все, что я могу предложить.
наволочки, и сейчас же сделала себе постель, довольная и ободренная
сознанием, что у нее есть где переночевать... Час спустя она отправила
рассыльного за сундучком и водворилась окончательно.
платить за пансион Пепе, она взяла его к себе, и он спал на старой
кушетке, которую одолжил им Бурра. Ей нужно было по крайней мере тридцать
су в день, включая сюда квартирную плату; сама она довольствовалась одним
хлебом, чтобы давать хоть немного мяса ребенку. Первые две недели еще
можно было кое-как прожить, - она начала хозяйничать с десятью франками в
кармане; кроме того, ей посчастливилось разыскать заказчицу галстуков, и
та уплатила ей восемнадцать франков. Но затем наступила полная нищета.
Дениза ходила и в магазин "Бон-Марше", и в "Лувр", и в "Плас-Клиши", но
мертвый сезон сказывался всюду, и ей предлагали наведаться осенью; свыше
пяти тысяч торговых служащих, рассчитанных подобно ей, околачивались на
мостовой. Тогда она принялась искать поденную работу, но в чужом для нее
Париже не знала, куда обратиться, бралась за самый неблагодарный труд и
иной раз даже не получала заработанных денег. Бывали вечера, когда только
у Пепе был обед, да и то один суп. Дениза говорила мальчику, что уже
поела, и спешила лечь в постель, а в голове у нее шумело и руки горели от
лихорадки. Когда Жан попадал в эту нищенскую обстановку, он с таким
неистовством и отчаянием называл себя преступником, что Денизе приходилось
лгать, и она еще ухитрялась иной раз сунуть ему монету в сорок су, чтобы
доказать, что у нее есть кое-какие сбережения. Она никогда не плакала при
детях. По воскресеньям, когда ей удавалось сварить кусок телятины, стон на