испанское поселение, разграбление церкви, разорение монастыря! Слушая его
рассказ, как поджаривали на огне богатого испанского дона, чтобы выпытать,
где он спрятал сокровища, вы могли бы подумать, что перед вами обжора и
лакомка, повествующий о том, как в день св. Михаила жарился и благоухал
откормленный гусь, - и все это сопровождалось такими подробностями, что
присутствовавшие при этом старые богатые бюргеры чувствовали себя очень и
очень неважно и поеживались в своих креслах. Он говорил об этом
необыкновенно весело и непринужденно, как будто дело шло о какой-нибудь
шутке, и вдруг устремлял на соседа такой злобный взгляд, что бедняга начинал
также хохотать во все горло, хотя душа его в таких случаях уходила в самые
пятки. Если же кто-нибудь набирался решимости возразить ему по поводу той
или иной из его историй, он тотчас же впадал в ярость. Даже его треуголка -
и та приобретала сердитое выражение и, казалось, начинала вместе с ним
гневаться из-за неуместного спора. "Черт подери! - кричал он.Каким чертом вы
можете быть осведомлены об этом столь же подробно, как я? А я утверждаю, что
дело обстояло именно так, а не иначе!" И вслед за этим он давал бортовой
залп, и его собеседника осыпал град громовых проклятий и жутких морских
ругательств, никогда прежде не оглашавших эти мирные стены.
эти истории не понаслышке и не из чужих уст. День ото дня их догадки
касательно незнакомца становились все ужаснее и ужаснее. Необычность его
появления, необычность манер, таинственность, которая его окружала, - все
это превращало незнакомца в нечто совершенно непостижимое. Для них он был
неким морским чудовищем - он был тритон, он был Бегемот {Чудовищное
животное, о котором повествуется в книге Иова (Библия).}, он был Левиафан
{Чудовище, о котором также упоминается в книге Иова.} - короче говоря, они
не знали, кем собственно он все-таки был.
уважал никого; он, не задумываясь, противоречил самым богатым бюргерам; он
завладел священным креслом с подлокотниками, которое с незапамятных времен
было царским троном знаменитого Рамма Рапли, - больше того, пребывая как-то
в находившем на него иногда грубо-благодушном расположении духа, он дошел до
того, что хлопнул этого всесильного человека по заду, выпил его грог и -
этому даже трудно поверить - подмигнул ему прямо в лицо, после чего Рамм
Рапли не показывался больше в трактире. Его примеру последовал еще кое-кто
из числа именитейших посетителей, которые были слишком богаты, чтобы по
необходимости смеяться шуткам другого или позволять кому бы то ни было
пренебрежительно относиться к их мнению. Трактирщик был прямо в отчаянии, но
он не находил способа избавиться от этого морского чудища и его сундука,
сделавшихся, казалось, постоянной принадлежностью его заведения или, скорее,
чем-то вроде нароста на нем.
сторонку и крутя ему пуговицу, шепотом выкладывал свои новости, боязливо
поглядывая время от времени на дверь в зал из опасения, как бы его не
услышал грозный герой его повести.
таких подробностях была известна история буканьерских подвигов, внушал ему
страх. И когда он увидел воочию, что почтенный Рамм Рапли действительно
изгнан с принадлежащего ему трона и какая-то рвань морская, устроившись в
его кресле с подлокотниками, сделалась самодержавным властителем, издевается
над патриархами и наполняет это крошечное спокойное царство шумом и
похвальбой, ему показалось, что он - свидетель одной из тех революций,
которые потрясают до основания могущественнейшие империи.
сообщил множество поразительных историй о грабежах и пожарах в открытом
море. Он с особенным удовольствием смаковал эти истории, и чем большее
впечатление производили они на его простодушных и мирных слушателей, тем
большим количеством жутких подробностей он их уснащал.
"купец". Корабль, застигнутый штилем, в продолжение долгого летнего дня
лежал неподвижно в дрейфе близ острова, где пираты скрывались в засаде. Они
увидели его с берега и при помощи подзорных труб определили его класс и его
вооружение. Ночью к нему отправили на вельботе отборный отряд смельчаков.
Бесшумно гребя, приблизились они к судну: оно еле-еле покачивалось на легкой
зыби; паруса его лениво полоскались на мачтах. Вахтенный заметил их лишь
тогда, когда они находились уже под самой кормою. Он поднял тревогу; пираты
метнули на палубу ручные гранаты и вскочили на грот-руслени, размахивая
ножами. Экипаж корабля взялся за оружие, но неожиданность нападения застигла
его врасплох; некоторых застрелили тут же на месте, другие искали спасения
на верхушках мачт, третьи были сброшены в воду и утонули, в то время как
остальные бились врукопашную от шканцев до бака, храбро отстаивая каждый
дюйм палубы. Наиболее отчаянное сопротивление оказали трое испанских дворян,
находившиеся на борту вместе с женами. Защищая кают-компанию, они уложили
многих из нападавших; они дрались как дьяволы, ибо их ярость распалялась от
криков женщин, доносившихся из каюты. Один из этих донов был стар и вскоре
свалился. Двое других стойко сопротивлялись, несмотря на то, что среди
нападавших был сам капитан пиратского корабля. Но вот на шканцах раздались
победные крики. "Корабль в наших руках!" - кричали пираты. Один из донов
тотчас же бросил шпагу и сдался; другой, гордый и пылкий юноша, - он
только-только женился, и на корабле была его молодая жена, - сильным ударом
рассек капитану лицо. Капитан только и успел вымолвить: "Не давать никому
пощады!"
на логово спящего льва. Почтенные бюргеры испуганно поглядывали на шрам,
пересекавший лицо неизвестного, и чуть-чуть отодвинули свои стулья. Моряк,
однако, продолжал невозмутимо курить, на лице его не дрогнул ни один мускул,
и казалось, будто он не заметил или, быть может, не пожелал заметить
неблагоприятное впечатление, произведенное его рассказом на слушателей.
снова и снова предпринимал бесплодные, правда, попытки одержать верх над
этим морским тираном и таким образом возвратить себе былое положение и былой
вес в глазах своих давних приятелей. Он решил противопоставить кровавым
рассказам пришельца свои не менее потрясающие рассказы. Как обычно, его
героем был Кидд, о котором он, кажется, собрал решительно все предания и
легенды, имевшие хождение в этой провинции. Одноглазый вояка неизменно
вызывал в моряке раздражение. На этот раз он слушал офицера особенно
нетерпеливо. Он сидел, упершись одною рукою в бок, облокотившись другою о
стол - в этой руке у него была короткая трубка, которую он время от времени
сердито подносил ко рту, окружая себя тучами табачного дыма; ноги свои он
скрестил, причем одною ногою постукивал по полу, и то и дело искоса, глазами
василиска, поглядывал на разглагольствующего английского капитана. Наконец,
когда последний упомянул о том, что Кидд с частью своей команды поднялся
вверх по Гудзону, чтобы укрыть где-нибудь в глухом месте награбленную
добычу, моряк не выдержал и разразился яростными проклятиями:
молве, зарыл там целую кучу сокровищ. На том мыске, что вдается в реку и
прозывается Чертовым кутом.
Кидд никогда не поднимался вверх по Гудзону! И какого черта вы знаете о
Кидде и о том, где он бывал?
Лондоне во время его процесса и, черт побери, имел удовольствие видеть, как
его вздернули.
повесили лучшего парня на свете, а между тем, - добавил он, придвинув голову
вплотную к лицу офицера, - там было достаточно сухопутных крыс, которых
следовало бы вздернуть вместо него.
раскаленный докрасна уголь, выражал всю меру негодования, стеснившего ему
грудь.
ввернуть словечко, заметил, что джентльмен, разумеется, прав. Кидд никогда
не зарывал клада ни на Гудзоне, ни вообще в здешних местах, сколько бы ни
твердили об этом. Другое дело - Бредиш и еще кто-то из буканьеров; те
действительно зарыли пропасть сокровищ: одни утверждают, будто бы в
Черепашьей бухте, другие - что на Лонг-Айленде, третьи - якобы, по соседству
с Вратами Дьявола.
Сэмом, негром-рыбаком. Это случилось очень давно, и некоторые считают, что
дело не обошлось без буканьеров. И так как все мы - друзья и приятели и,
надеюсь, моя повесть останется между нами, я готов ее рассказать. Однажды
темною ночью - с тех пор протекло уже много лет - Сэм, возвращаясь с рыбной
ловли, а он рыбачил, надо сказать, у Врат Дьявола...
движением неизвестного. Он опустил на стол свой воистину железный кулак
суставами вниз, и притом с такой силою, что прогнулась одна из досок, из
которых этот стол был сколочен, и, сумрачно взглянув через плечо на
присутствующих, зарычал, как разъяренный медведь.
Оставь-ка лучше буканьеров и их клады в покое - не старикам и старухам
мешаться в такие дела! Они храбро бились ради добычи и отдали за нее душу и
тело, и где бы ни таились их клады, тому, кто попытается добраться до них, -
уж будьте покойны! не миновать потасовки с дьяволом!
Пичи Прау съежился и умолк, и даже одноглазый офицер - и тот стал белей
полотна. Вольферт, который, притаясь в темном уголке комнаты, с жадностью
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Жюль Верн
Никитин Юрий
Прозоров Александр