заколачивают...
приедешь... -- Иванка казалась невеселой. -- У тебя на острове тоже дождь?
-- спросила она.
пока нога отойдет.
дальше и уехать некуда... Зачем ты уезжаешь? -- снова спросила она.
Полудворянин. -- Лучшего стрелка флотилии бросили в грязь! Думают: раз
инвалид, так и не годен ни на что. Мы, айны, не такие... Увидишь, во всех
газетах обо мне портреты на целую страницу будут печатать. Только мне
плевать на портреты, я и так красивый -- смотаюсь туда и обратно, пока нога
отойдет...
рукоять ножа, вытащила его из чехла. -- Хочешь, сделаю тебе харакири?
и густые ореховые волосы обрушились сверху, закрыв и лицо, и колени, и
грудь, так что стало темно перед глазами. Полудворянин ощутил ее дыхание
возле лица и запах простого мыла, который исходил от ее волос, и пропустил
руки ей под волосы, широко раздвигая их, как пловец воду, и осветилось ее
лицо и шея, открытая до ключиц в круглом воротнике кофточки -- кожа на лице
была нежная и гладкая на ощупь, ни ветер, ни дождь, ни работа не смогли
огрубить ее...
-- Как тебе не стыдно... Руки холодные, больно... -- Ей удалось
освободиться, и она оттолкнула его. -- Ты совсем меня не любишь, раз делаешь
это... Ты думаешь, что это мне должно нравиться, а мне это не нравится...
засмеялся он.
мутило ему голову, но он постепенно приходил в себя. Внутри у него будто
отвалилось что-то, и он почувствовал такую нежность к ней, что у него
перехватило дыхание. Она никак не могла к этому привыкнуть и боялась его в
эти минуты. Эта девушка не знала до него никого и не могла его понять, и в
эти минуты ему тоже казалось, что у него никого не было, кроме нее, и он
знал, что любит ее...
прийти...
и не приезжай больше! Чтоб тебе утонуть в этой Америке!
деле он очень обиделся за ее последние слова.
сказала ему вслед:
Шурка... -- непонятно говорила она.
плаванья, сразу тебя разыщу, разыщу ведь... -- говорил он и вдруг подумал:
что, если это плаванье -- побоку, посадить ее в лодку и назад: уток
стрелять, рыбу ловить, спать вдвоем возле теплой печки -- он не сомневался,
что Иванка побежит за ним хоть на край света... и с трудом подавил в себе
это желание.
как щелкнул замок.
неизвестно куда, ничего не видя перед собой, потом остановился, застегнул
куртку и направился в столовую.
4
грузовик с утепленной кабиной. Эти машины обслуживали лесорубов на трассе.
Дверь столовой была открыта, девушка-уборщица из сезонниц выметала сор.
Когда Полудворянин прошел через коридор, она затерла его следы мокрой
тряпкой. Просторный рубленый дом был разделен занавесками на две половины. В
первой половине, собственно, и была столовая, во второй жила заведующая с
сыном и кореец, ее муж. Столовая была уставлена круглыми сосновыми столами
на изогнутых ножках, без скатертей, в углу блестела изразцовая печь. Из
посетителей был только сторож банка, который возле печи проводил свой отпуск
-- пил нечто крашеное, похожее на жидкость осьминога. Полудворянин подошел к
буфету и нетерпеливо постучал кулаком по стойке. Он слышал шум воды в
моечной напротив и видел женскую фигуру, отраженную в запотевшем зеркале,
которое виднелось в полуотворенную дверь, но к нему долго никто не выходил,
а потом вышла жена корейца с грудой мокрых стаканов на подносе. Когда она
увидела Полудворянина, щеки у нее порозовели. Она быстро поставила поднос со
стаканами, стянула с себя немытый халат, затолкала его под стойку и подала
ему руку. Полудворянин видел, что ей очень хотелось вернуться в моечную и
глянуть в зеркало, но она пересилила себя. Жена корейца была низенького
роста, с полной красивой грудью, черная коса по-девичьи лежала на груди --
конец косы был распущен; круглое лицо женщины с карими глазами, с темным
пушком над губой казалось очень молодым, и кожа на открытых плечах была
гладкая и розовая, но руки -- сухие, морщинистые, перевитые жилами --
выдавали ее возраст...
него. -- И как тебе не скучно жить одному?
солонина, дичь всякая, теста завел целую бочку... А рубаху я себе сам
выстираю...
потому что в глазах женщины, смотревших теперь прямо на него, проглянул
такой голодный, неутолимый огонь, что, казалось, изменил ее лицо. Но она
снова пересилила себя и ничего не ответила ему.
все было или очень горячее, или очень холодное.
стакан, который держал сторож банка. -- Кому не надо -- не придет, кому надо
-- не заметит, -- успокоил он ее. Водку на рыбокомбинате продавать
запрещалось.
бутылку женьшеневой водки. -- Сейчас подавать или подождешь борща?
разбудил...
хозяйской половине было человек десять мужчин: лесорубы, охотники, шоферы с
трассы. Они сидели вокруг длинного стола и играли в польский банчок. Кореец
находился среди них. Пожилой лесоруб с красным, будто обваренным лицом сидел
на корточках возле топки и прикуривал от головешки, которую он держал в
руках. Все мужчины были в свитерах, черные полушубки казенного образца горой
лежали на полу. Банкомет с хрустом распечатал новую колоду и стал метать
карты веером по кругу. Остальные, затаив дыхание, следили за ним. Кореец мял
в руках злосчастную шапку -- она все еще была вывернута наизнанку...
Полудворянин отодвинул еще одну занавеску -- слева от входа. За ней стояла
железная кровать, и сын хозяйки спал на ней, по привычке укрывшись одеялом с
головой. Везде были разбросаны игрушки -- грузовики разных размеров.
Полудворянин сел на корточки и стал складывать их в одно место. Валик
приподнял краешек одеяла и, не подавая голоса, сонно следил за ним темными
глазищами.
вкалывать...
оттуда две статуэтки из моржового клыка.
спиной и сказал, засыпая: -- Ты самый хороший, ты меня никогда не
обманываешь...
порога со своим приятелем -- поселковым милиционером Генкой Волынщиковым,
который вступал во вторую комнату.
было мокрое, с фуражки капало. -- Все играете? -- спросил он с осуждением,
обращаясь к игрокам.