К началу гонки трибуны Снежного стадиона были плотно заняты зрителями. Нас
провели на Центральную трибуну, очевидно предназначенную для почетных гостей.
Слева и справа от нас протянулись скамьи с самыми дорогими местами. Здесь была
совсем особая публика, обитатели фешенебельного отеля "Маримонте-Мажестик",
румяные, вислощекие джентльмены, жевавшие длинные сигары, седоватые сухопарые
дамы с клетчатыми пледами на коленях, в темных, цвета желчи очках и
длинноногие, коротко стриженные девушки, очень похожие на тех, что были
изображены на дорожных щитах, прославляющих нейлоновые чулки. Они беспрерывно
щелками фотоаппаратами и жужжали маленькими кинокамерами. Дамы постарше в
ожидании начала гонок подставляли солнцу, едва лишь оно проглядывало сквозь
облака, свои желтые щеки и занимались вязаньем. Тонкие спицы посверкивали в их
пальцах, но вязали дамы что-то до такой степени легкое, эфемерное и почти
невидимое, что я невольно вспомнил о работе портных из знаменитой сказки
Андерсена про голого короля.
причем делали это в самой раз-нообрааной манере. Вот один толстяк, подвижной и
общительный, пропуская даму, коротко при каждом поклоне приподнимал шляпу по
нескольку раз, поблистав на солнце лысиной, будто просемафорив свой привет.
Другой, тощий, очень высокий и такой тонконогий, словно он стоял на штативе,
медленно отводил шляпу в сторону, держал ее в некотором отдалении, как бы
считая при этом про себя, и быстро затем надевал ее на склоненную плешь, как
делает фотограф-пушкарь, приоткрывая "с выдержкой" объектив старомодного
аппарата. Третий, обнажив голову, кивал ею несколько раз, склонив набок, и
затем вдевал ее с виска в шляпу, которую держал полями перпендикулярно к
плечу...
шумели, спорили, перекликались болельщики: Уже знакомая триада "Гунгред...
Микули-нен... Скуратов..." слышалась оттуда.
над Снежным стадионом.
слышалось приглушенное бормотание радиокомментаторов, склонившихся над
маленькими микрофонами. Комментаторы держали микрофон возле рта щепотью, и
издали казалось, что они, что-то урча себе под нос, посасывают мороженое
"эскимо"...
журналистской ложи, перегнулся через него, радостно помахал рукой, а потом
показал на свое горло.
Надо же нам с тобой потолко-вать, в конце концов... Понимаешь...
понимаешь, глотку: очень уж вчера болел за наших, когда они американцам в
хоккей насажали.
тридцати двух флагов, бившихся в морозном ветре, уже делали последнюю
разминку, пробовали на снегу лыжи выходившие на старт лыжницы.
номер "38". Заглянув в программку, я мог убедиться, что именно под этим
номером и идет "Наталья Скуратова (СССР)".
упрямым, несколько припухшим ртом и ребячливо выпяченными губами дышало
здоровьем и каким-то собранным, не показным и даже немного сердитым
спокойствием. Огромные, словно настежь распахнутые серые глаза под длинными
загибающимися вверх ресницами, на которых оседали пушинки снега, были
внимательны и излучали строгий, ровный свет. Не чувствовалось, по крайней мере
издали, что она волнуется... Только кончики длинных бровей, слегка приподнятые
у виска, нет-нет да подрагивали.
белыми буквами "СССР" на груди и пыжиковой шапке. Это была форма спортивной
команды СССР. Он едва заметно прихрамывал, но двигался уверенно и четко.
Подойдя к Скуратовой, он что-то сказал ей, положив руку на плечо с той
властной и целомудренной простотой, которая так характерна для отношений,
обычно устанавливающихся у нас между прославленными спортсменками и их
требовательными воспитателями-тренерами. Скуратова быстро обернулась к нему
всем зардевшимся и как будто еще более похорошевшим лицом и словно обдала его
блеском разом подобревших серых глаз. И я хорошо видел через свой сильный
бинокль, как она незаметно, украдкой потерлась упрямым подбородком о его руку,
лежавшую у нее на плече.
встречал в спортивных журналах. Что-то сказав подошедшему Карычеву, покивав
ему, Чудинов, быстро присев на корточки, осмотрел крепление на Ната-шиных
лыжах, заставил ее проверить скольжение и отошел в сторону.
Зимогорске, а для каждой лыжницы особо, с интервалами в полминуты. Взлетал над
головой толстого голландца-судьи клетчатый, в шахматных квадратах флаг, и
очередная гонщица уносилась по трассе мимо трибун. И по мановению судейского
флажка стадион каждый раз взрывался ревом, гулом, топотом. Нестройные хоровые
приветствия еще долго сопровождали лыжницу, умчавшуюся вдаль. Это норвежцы,
австрийцы, итальянцы, финны подбадривали своих лыжниц, бравших старт.
вышедшая на дистанцию Наталья Скуратова.
знаменитую советскую гонщицу. Она шла, сосредоточенно набирая скорость, своим
широким и сильным шагом. Я не специалист по лыжам, и сам бы Карычев смог
написать об этом гораздо лучше, но и мне было видно, как послушно скользят эти
узкие лыжи, как все быстрее и увереннее движется мимо трибун ладная фигура
лыжницы. Она не убыстряла ритма своих движений, а тем не менее скорость
нарастала заметно для глаз. Она как бы раскатывала себя. Это был классический
двух-шажный попеременный ход, которому научил ее Чудинов. Во весь размах шага
скользили послушные ей лыжи. На всю длину руки отводимые назад палки давали
мощный поступательный толчок.
доносилось с трибун, где голубели спортивные пальто и виднелись пыжиковые
шапки нашей команды.- На-та-ша!.. На!.. Та!.. Ша!..- скандировали болельщики.
уносилась все дальше и дальше от стадиона. Вскоре она потерялась в мутноватом
пространстве, которое закрыла завеса медленно опускавшегося снега, редкого, но
крупного.
зрителям.
Наташа, посоветовавшись с Чудиновым, остановилась на одной из мазей,
изготовленных дома отцом. Наташа упрямо верила в чудодейственные возможности
этих охотничьих фамильных составов. Но к утру погода резко изменилась. Тяжелый
войлок низких туч, разматываясь, сползал с альпийских склонов. Потеплело.
Воздух стал влажным, замутился. Поверхность снега оттаивала, слеживалась. Лыжи
со вчерашней мазью проскальзывали, отдавали назад, лишались упора. Пришлось
перед самой гонкой перемазывать. А тут еще пошел липкий снег. Все это очень
затрудняло гонку и вселяло тревогу в сердца болельщиков.
образом, что после первых пяти километров, образующих начальный круг, она
возвращала лыжниц снова к трибунам. И зрители могли в середине состязания
наблюдать непосредственно своими глазами борьбу на лыжне, не довольствуясь
только сообщениями по радио.
время передвигались на черном пространстве огромные белые номера гонщиц и
цифры, показывающие результаты каждой лыжницы на пройденном этапе. Благодаря
этому борьба в первой десятке гонщиц, то есть среди наиболее сильных,
обошедших по времени других соперниц, разыгрывалась наглядно и на самом
стадионе.
номера. Уже одна четверть дистанции была пройдена основной группой лыжниц. Все
смотрели на большой черный демонстрационный щит, где появились номера десяти
лыжниц, показавших пока лучшее время.
туда, где сидели судьи.
отодвигая вправо все другие номера, впереди, на первом месте, появился номер
"38".
не понимая. Потом что-то звякнуло в радиорупорах. Все мгновенно замолкли, и в
наступившей тишине радио трижды, на трех языках, от имени судей принесло
зрителям извинение по поводу допущенной ошибки. Оказывается, с дистанции
сообщили почему-то неправильно время, показанное на первой четверти гонки
Натальей Скуратовой...
с другой стороны, мелькающую за соснами фигурку лыжницы с номером "38" на
груди. Вот она вылетела на крутой склон, убыстряя и без того ураганный ход
энергичными действиями рук и палок, стремглав скатилась на прямую, ведшую к
трибунам.
предшественниц, стартовавших до нее, А среди них было немало прославленных
международных, гонщиц. Правда, тут же показалась у трибун маленькая коренастая
фигурка Микулинен, которая стартовала под номером "36". Она Тоже обошла многих
своих предшественниц и, мчась в своей привычной низкой стойке, как бы
Шилова Юлия
Маркеев Олег
Шилова Юлия
Эриксон Стивен
Прозоров Александр
Орловский Гай Юлий