не было, так мы туда и не пошли.
Антон Семенович, вы не думайте, что на вас в обиде. Каждому своя дорога.
ломается.
вами поцелуемся!
разные стороны.
нашу историю. Изгнание Карабанова и Митягина оказалось очень болезненной
операцией. То обстоятельство, что были изгнаны "самые грубые хлопцы",
пользовавшиеся до того времени наибольшим влиянием
в колонии, лишило колонистов правильной ориентировки.
работы умел размахнуться широко и со страстью, 3мел в работе находить
радость и других заражать ею. У него из-под рук буквально рассыпались
искры энергии и вдохновения. На ленивых и вялых он только изредка рычал, и
этого было достаточно, чтобы устыдить самого отьявленного лодыря. Митягин
в работе был великолепным дополнением к Карабанову. Его движения
отличались мягкостью и вкрадчивостью, действительно воровские движения, но
у него все выходило ладно, удачливо и добродушно-весело. А к жизни колонии
они оба были чутко отзывчивы и энергичны в ответ на всякое раздражение, на
всякую злобу колонистского дня.
закопался в книги, Белухин шутил как-то чересчур серьезно и саркастически,
такие, как Волохов, Приходько, Осадчий, сделались чрезмерно серьезны и
вежливы, малыши скучали и скрытничали, вся колонистская масса вдруг
приобрела выражение взрослого общества. По вечерам трудно стало собрать
бодрую компанию: у каждого находились собственные дела. Только Задоров не
уменьшил своей бодрости и не спрятал прекрасную свою открытую улыбку, но
никто не хотел разделить его оживления, и он улыбался в одиночку, сидя над
книжкой или над моделью паровой машины, которую он начал еще весной.
Иванович был плохим агрономом, имел самые дикие представления о
севообороте и о технике посева, а к тому же и поля мы получили от селян
страшно засоренными и истощенными. Поэтому, несмотря на грандиозную
работу, которую проделали колонисты летом и осенью, наш урожай выражался в
позорных цифрах. На озимой пшенице было больше сорняков, чем пшеницы,
яровые имели жалкий вид, еще хуже было с бураками и картофелем.
отпуска. Но сами воспитатели не ссылались на усталость. Возродились старые
разговоры о безнадежности нашей работы, о том, что соцвос с "такими"
ребятами невозможен, что это напрасная трата души и энергии.
которым мы даже гордились, пришлось прогнать. Никакой особенной надежды
нет и на Волохова, и на Вершнева, и на Осадчего, и на Таранца, и на многих
других. Стоит ли из-за одного Белухина держать колонию?
делал ее первой моей помощницей и другом. Она сближала брови и в
пристальном раздумье, и результаты раздумья были у нее странные,
неожиданные для меня:
совсем коллектива, понимаете, никакого коллектива, а мы все говорим о
коллективе, мы сами себя просто загипнотизировали собственной мечтой о
коллективе.
колонистов, их работа, жизнь, дружба?
игра. Мы ею увлеклись и ребят увлекли, но это на время. кажется, уже игра
надоела, всем стало скучно, скоро совсем бросят, все обратится в
обыкновенный неудачный детский дом.
поправить испорченное настроение Лидия Петровна.
Григорьевна, обыкновенное нытье. Нельзя ничего выводить из ваших
настроений, они у вас случайны. Вам страшно хотелось бы, чтобы и Митягин и
Карабанов были нами осилены. Так всегда ничем не оправданный максимализм,
каприз, жадность потом переходят в стенания и опускания рук. Либо все,
либо ничего - обыкновенная припадочная философия.
интеллигентскую тряпичность. Иногда и мне приходили в голову тощие мысли:
нужно бросить, не стоит Белухин или Задоров тех жертв, которые отдаются на
колонию; приходило в голову, что мы уже устали и поэтому успех невозможен.
покидала. Я старался в присутствии колонистов и воспитателей быть
энергичным и уверенным, нападал на малодушных педагогов, старался убедить
их в том, что беды временные, что все забудется. Я преклоняюсь перед той
огромной выдержкой и дисциплиной, которые проявили наши воспитатели в то
тяжелое время.
деятельны и восприимчивы к каждому неверному тону в колонии, на дежурство
выходили по заведенной у нас прекрасной традиции в самом лучшем своем
платье, подтянутыми и прибранными.
ритмом, как налженная, исправная машина. Я заметил и положительные
последствия моей расправы с двумя колонистами: совершенно прекратились
набеги на село, стали невероятными погребные и баштанные операции. Я делал
вид, что не замечаю подавленных настроений колонистов, что новая
дисциплинированность и лояльность по отношению к селянам ничего особенного
не представляют, что все вообще идет по-прежнему и что все по-прежнему
идет вперед.
оранжереи во второй колонии, начали приводить дорожки и выравнивать дворы
после ликвидации трепкинских руин, строили изгородки и арки, приступили к
постройке моста через Коломак в самом узком его месте, в кузнице делали
железные кровати для колонистов, приводили в порядок сельскохозяйственный
инвентарь и лихорадочно торопились с окончанием ремонта домов во второй
колонии. Я сурово заваливал колонию все новой и новой работой и требовал
от всего колонистского общества прежней точности и четкости в работе.
инстинкту, я набросился на военные занятия.
военному делу. Я никогда не был специалистом-физкультурником, а у нас не
было средств для приглашения такого специалиста. Я знал только воен-
ный строй и военную гимнастику, знал только то, что относится к боевому
участку роты. Без всякого размышления и без единой педагогической судороги
я занял ребят упражнениями во всех этих полезных вещах.
или два всей колонией занимались на нашем плацу, который представлял собой
просторный квадратный метр. По мере того как увеличивались наши познания,
мы расширяли поле деятельности. К зиме наши цепи производили очень
интересные и сложные военные движения по всей территории нашей хуторской
группы. Мы очень красиво и методически правильно производили наступления
на отдельные обьекты - хаты и клуни, увенчивая их атакой в штыки и
паникой, которая охватывала впечатлительные души хозяев и хозяек.
Притаившиеся за белоснежными стенами жители, услышав наши воинственные
крики, выбегали во двор, спешно запирали коморы и сараи и распластывались
на дверях, ревниво испуганным взглядом взирая на стройные цепи колонистов.
ружья, так как нас с радостью приняли в ряды Всеобуча, искусственным
образом игнорируя наше праворанушительское прошлое.
командир; ребята и к этому относились с большим одобрением. Так у нас было
положено начало той военной игре, которая потом сделалась одним из
основных мотивов всей нашей музыки.
Совершенно изменился облик колониста: он стал стройнее и тоньше, перестал
валиться на стол и на стену, мог спокойно и свободно держаться без
подпорок. Уже новенький колонист стал заметно отличаться от старого. И
походка ребят сделалась увереннее и пружиннее, и голову они стали носить
выше, забыли привычку засовывать руки в карманы.
Шилова Юлия
Суворов Виктор
Афанасьев Роман
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Соломатина Татьяна