почему-то вспомнил древний изуверский обычай, дошедший до наших времен
только в преданиях, который назывался "отсекновение беса"...
слышал, что хозяин этого квартала иногда прячет беглецов, скрывающихся от
правосудия. Говорили, у него есть специальный звонок, нажав на который, он
извещает все заведения Пятой улицы о появлении полиции.
Вытянулись ровной полосой старые черепичные крыши, влажно блестя в лунном
свете. Вход в заведение прикрывала неизменная темно-синяя штора, на
которой белой краской было написано название здешнего района "Нисидзин". В
дверях сидели хозяйки в белых передниках и, высовываясь из-за шторы,
вглядывались в прохожих.
устало передвигая ноги. Желание сдавливало мне колени, я чувствовал его
уродливый горб.
- Хотя бы плату за университет. Тогда у настоятеля появится отличный повод
выгнать меня вон".
противоречие: если я действительно так думал, это означало, что Учитель
дорог моему сердцу.
совсем пусто. Стук моих сандалий разносился на весь квартал. Монотонные,
зазывные голоса хозяек словно повисали в душном и влажном воздухе июньской
ночи. Я вспомнил, как вскоре после войны смотрел с вершины горы Фудосан на
город, и подумал, что в том море огней таился и этот квартал.
вывеску с надписью "Водопад" и, не задумываясь, откинул синюю штору. Я
оказался в небольшой комнате, пол которой был выложен плиткой. Сбоку со
скучающим видом, словно дожидаясь поезда, сидели три женщины. У одной,
одетой в кимоно, шея была обмотана бинтом. Остальные две были в
европейском платье. Та, что с краю, спустив чулок, лениво почесывала
лодыжку. Уико здесь не было. Это меня успокоило.
которую окликнул хозяин. У нее было круглое, немного припухшее лицо,
наивно, как на детском рисунке, раскрашенное белым и красным. Она смотрела
на меня как-то очень доброжелательно - другого слова я не подберу. Как
будто мы на секунду встретились взглядами где-нибудь на людном перекрестке
и сейчас навсегда разойдемся. Эти глаза отказывались видеть желание,
приведшее меня сюда.
чего-то необыкновенного, меня вновь ждет неудача.
том же положении. Нельзя ни в коем случае допустить, чтобы в происходящем
присутствовала хоть малая доля красоты - страшной силы, лишающей человека
воли.
тут было полно. Благодаря этому укусу между мной и женщиной возникла
невидимая связь. Маленькая боль дала проститутке право стать в будущем
важным свидетелем...
рукава моего свитера.
здесь нет сейчас, значит, я уже никогда и нигде не смогу ее найти. Она
покинула этот мир - просто и обыденно, словно отправилась помыться в баню
за углом.
из одного мира в другой и обратно. В ту трагическую ночь она то отвергала
все окружающее, то вновь сливалась с ним воедино.
эфемерна, как пятнышко пыльцы, остающееся после бабочки, которая
заночевала на вашем подоконнике. Утром вы отворили окно - и бабочка
упорхнула.
старинной резной балюстрадой. Между перилами были протянуты веревки, на
которых сушились красные нижние юбки, трусики, ночные рубашки. В темноте
развешенное нижнее белье было похоже на человеческие силуэты.
мелодичен. Иногда, отчаянно фальшивя, песню подхватывал мужчина. Внезапно
пение оборвалось, недолгое молчание - и взрыв пронзительного женского
хохота.
заливистому смеху квадратной спиной.
которой красовались две статуэтки: пузатый бог изобилия Хотэй и кошка,
призывно манящая лапой. На стене висел календарь и длинный перечень
правил. Свет давала тусклая лампочка.
удовольствий. Хозяйка спросила, на ночь я или на время. Если на время, то
это стоит четыреста иен. Я попросил принести сакэ и закуски.
на верхней губе красное пятнышко. Наверное, расчесала еще один укус,
предположил я. А может быть, просто смазалась помада.
дотошно разглядывал любую мелочь. Во всем, что меня окружало, я пытался
усмотреть доказательство грядущих наслаждений. Я словно изучал гравюру -
малейшие детали на ней были аккуратно пропечатаны, но все они находились
на одинаковом от меня расстоянии, изображение оставалось плоским.
Марико.
держащие чашку с сакэ, действительно дрожат.
и тени чувственности. Ее душа, как мне казалось, держалась в стороне от
тела, словно ребенок, тихо играющий сам по себе вдали от шумной детворы.
Марико была одета в бледно-зеленую блузку и желтую юбку. Ногти сияли
красным лаком, но только на больших пальцах - наверное, она взяла лак на
пробу у кого-нибудь из подруг.
на постель, расстеленную поверх татами, и дернула за шнур торшера. Яркими
красками вспыхнуло пестрое покрывало из набивного шелка. Спальня была
обставлена куда лучше, чем "гостиная", в стене имелась даже токонома, где
стояли дорогие французские куклы.
халатик и сняла под ним платье. У изголовья стоял кувшин с водой, и я
жадно припал к нему. Услышав бульканье, Марико, не оборачиваясь,
засмеялась:
кончиком пальца за нос и, улыбаясь, спросила:
все глаза. Для меня наблюдение - лучшее доказательство того, что я живу.
Но сегодня я в первый раз видел так близко от себя глаза другого человека.
Законы перспективы, управлявшие моим видением, нарушились. Посторонний
человек безо всякой робости вторгался в мой мир, я чувствовал тепло чужого
тела, вдыхал аромат дешевых духов; вскоре это нашествие поглотило меня
всего, без остатка. Впервые прямо у меня на глазах мир другого человека
сливался с моим.
Я и помыслить не мог, что меня можно воспринимать таким образом. Сначала я
снял одежду, но следом меня лишили и всех последующих, покровов -
заикания, непривлекательности, бедности.
чудесные вещи происходят со мной. Физическое наслаждение существовало
где-то вне меня. Потом оно оборвалось. Я тут же отодвинулся от женщины и
лег подбородком на подушку. Обритая голова мерзла, и я слегка похлопал по
ней ладонью. Вдруг нахлынуло чувство заброшенности, но плакать не хотелось.
себе. Кажется, она была родом из Нагоя. Я слушал вполуха, а сам думал о
Золотом Храме. Но мои мысли о нем были сегодня рассеянными и абстрактными,
они утратили страстность и глубину.
несколько лет меня старше. Ее потная грудь бьыа перед самыми моими
глазами. Настоящая плоть, и не собирающаяся оборачиваться Золотым Храмом.
Я робко дотронулся до нее пальцами.