Чтение 39–й страницы книги ~Каторга~

чернильницы, висел в петле писарь губернского правления. А под ним, посреди
стола, лежала предсмертная записка, обращенная лично к губернатору Ляпишеву:
ВАШЕ ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВО!

В смерти моей прошу никого не винить, а кончаю с собой из-за несчастной
любви к ВАШЕЙ ПРЕКРАСНОЙ ФЕНЕЧКЕ.

- Кара-а-у-ул! - завопила Фенечка, быстро убегая.

6. ТУК, ТУК, ТУК, ТОЛЬКО ТУК...

- Мы вот у себя дома, на Сахалине, не научились рыбу ловить и
засаливать, а самураи всю нашу рыбку побрали у нас и даже не едят ее, а
переводят на удобрение полей. Теперь, вы слышали, японский рыбопромышленник
Инокава покатил в Астрахань, чтобы поучиться у наших, какие чудеса можно
делать из рыбы... Между тем переводить драгоценную лососину на удобрение
полей - это все равно что в порошок растолочь бриллиант, дабы получить
жалкую щепотку алмазной пудды!

Так уже не раз говорил прокурор Кушелев, но разговорами все и
кончалось. Рыба самых ценных пород валом валила у берегов Сахалина,
запруживая низовья рек, отчего даже поднимался уровень воды в речных
верховьях. Рыба шла нереститься столь плотными косяками, что сама задыхалась
в немыслимой теснотище и погибала миллионами тонн. Но сахалинцы, пребывая в
слепоте казенного равнодушия, предпочитали не ловить, а покупать рыбу,
закрывая глаза на то, как быстро обогащается на русской же лососине
императорская Япония...

Однако летом 1903 года военные власти Сахалина были явно встревожены.
Невзирая на упорные слухи о близости войны, самураи двинули на Сахалин целую
армаду рыболовецких шхун. Сезон нереста был в самом разгаре, когда в заливах
Анива и Терпения японцы высадили громадный десант своих рыбаков -
дисциплинированных и здоровых, как солдаты регулярной армии.

- Это напоминает тихую оккупацию, - говорил Ляпишев. - Если все
население Сахалина составит сорок шесть тысяч человек, то японцев на
Сахалине уже сорок тысяч. Не хватает им только оружия! Но самураи могут
перебить нас палками, а нам с нашими кандалами и розгами от этих гостей не
отмахаться.

- Так сделайте что-нибудь, - подсказал Бунге.

- А что я могу сделать? У меня в гарнизоне нет таких сил, чтобы
спихнуть грабителей в море...

Ляпишев все-таки позвонил по телефону Кабаяси:

- Господин консул, я крайне недоволен тем, что ваши рыбаки перегородили
неводами устья наших рек, черпая рыбу ковшами, а нашей бедной рыбке уже не
пройти в верховья для нереста. Не забывайте, что внутри Сахалина немало
туземцев, айнов и гиляков, которые именно в верховьях рек ловят рыбу, делая
запасы юколы на зиму. Если рыба по вашей вине не пройдет вверх по рекам,
ответственность за голод среди туземцев я возлагаю лично на вас, лично на
японское правительство...

"Вот и все, на что я способен как военный губернатор",- подумал
Ляпишев, прекращая разговор с японским консулом.

Японцы - это известно всем - очень любят природу, а рыба на их столе -
главный продукт питания. Они свято оберегали рыбные богатства возле своих
берегов, японское законодательство строго карало рыбаков и промышленников за
любые нарушения лова. Каждая японская семья считала нужным содержать в
домашнем прудке зеркального карпа, к которому взрослые и детишки относились
с таким же вниманием, как в русских семьях относятся к любимой кошке или
собачке. Но это похвальное усердие распространялось лишь на воды японской
метрополии. Попав в чужие воды, самураи превращались в ненасытных хищников,
калеча и убивая все живущее в воде. Им не нужна была даже сахалинская рыба,
чтобы ею питаться. Они превращали ее в тук, который вывозился в Японию для
удобрения рисовых полей, как у нас в России весною вывозят на поля навоз!

Японцы, попавшие на Сахалин, не трогали даже крабов, они оставляли в
покое креветок и осьминогов. Им нужен был тук, тук, тук, только тук... Еще
издалека слышался странный шелест, напоминавший шум дождя в лиственном саду.
Это шла к Сахалину рыба, и кета, раздувшаяся от икры, была толще полена.
После штормов берега обрастали баррикадами выброшенной на берег
краснорыбицы, которая лежала навалом в рост человека и погибала здесь же,
отравляя окрестности миазмами гниения...

Самая деликатесная рыба, самая питательная сельдь, заодно с икрой,
попадала в гигантские котлы, под которыми японцы разводили жаркие костры и
варили добычу до тех пор, пока она не превращалась в противное вонючее
месиво. Потом эту рыбную кашу отжимали от сока, спрессованную, ее
просушивали на рогожах, упаковывали в мешки, ставили клейма фирм - и в
Японию поступал тук! Многие миллионы особей краснорыбицы губились самым
беспощадным, самым варварским способом, чтобы удобрить рисовые поля... Вот
точные данные статистики того времени: русские получали лишь одну сотую
часть рыбного улова, а девять десятых рыбного урожая японцы перемалывали в
тук...

Вечером Ляпишев играл в карты с Кушелевым.

- Пока мы тут почесываемся, - сказал прокурор, - в Японии уже завели
институт "Суисон Кошучио", один из факультетов которого готовит мастеров по
отлову рыбы в океанских глубинах. Пока они снимают с нашего моря пенки, а
что будет, когда их лапа станет выгребать сокровища из темной бездны?

- У меня пики, - ответил Ляпишев. - Я знаю, что будет. Всю нашу кету и
семгу японцы переварят в тук, а через полсотни лет в морях Дальнего Востока
не останется даже икринки.

- Я пас! - сказал прокурор. - Страшно вас слушать, Михаил Николаевич:
чем же наши внуки станут тогда закусывать?..

Штабс-капитан Быков, вернувшись со службы домой, расстегнул воротник
мундира, теснивший шею, велел денщику ставить самовар, и тут с улицы
постучали в дверь его мазанки.

- Пусти, Антон, - велел Быков денщику. Явился поселенец, заранее
снявший шапку, и Быков узнал в нем человека, которому однажды учинил на
улице выговор.

- А теперь что привело вас ко мне?

Поселенец сказал, что у него возникли некоторые сомнения, которые,
пожалуй, лучше всего разрешить в общении с человеком военного звания:

- С вами! Вы запомнились мне своим добрым отношением, когда я не успел
за двадцать шагов до вас скинуть шапку.

- Садитесь. Я вас слушаю... Антон, тащи самовар. За чашкой чаю Полынов
спросил штабс-капитана:

- Вы знакомы с горным инженером Оболмасовым?

- Отчасти. Не раз встречались в клубе. Но он более близок к компании
наших пьяниц и, кажется, на глазах у всех быстро спивается... А почему вы
меня о нем спрашиваете?

- Если бы геолог был связан только с пьяницами, я бы не имел повода
навещать вас. Мне желательно высказать перед вами свои подозрения об этом
молодом человеке, который намусорил тут "блинами"...простите, деньгами! Вряд
ли Оболмасов агент японской разведки, для этого дела у самураев есть свои
люди. Но в том, что геолог закуплен ими, как подставное лицо для сокрытия
японских замыслов, в этом я не сомневаюсь.

- Возможно. Но... где же факты?

Полынов изложил перед Быковым свои подозрения:

- Ясно, что японцы под видом поисков нефти ведут геодезические промеры
Сахалина, а этот олух Оболмасов, пьющий больше чем надо, служит для них
надежным прикрытием. Вот у вас, офицера сахалинского гарнизона, есть ли
карта с измерениями сахалинской местности? - спросил Полынов.

Быков показал карту острова, висевшую над постелью, где Сахалин
изгибался в форме большой стерляди:

- Вот висит, а другой нету. А что внутри острова, как там пройти, как
проехать, в гарнизоне мало кто знает.

- Зато знают японцы, которые в прошлом году бродили в лесах Тымовского
округа, а сейчас они взяли Оболмасова и решили спуститься на лодках вдоль
реки Поронай...

Валерий Павлович долго думал. Потом сказал:

- Давайте честно: кто вы такой? Вы мало похожи на уголовника, но я не
встречал вас и в обществе политических.

_ Это на Рельсовой? - криво усмехнулся Полынов.

- Да, на Рельсовой, в доме Волоховых.

- Так я бывал там. Но к политическим себя не причисляю. Считайте, что я
разочаровался в революции.

- А я все больше убеждаюсь в необходимости революции, - ответил Быков.
- Как же вы объясните свое разочарование?

- Мне приходилось подолгу жить за границей. Там я наблюдал за работой
всяческих партий. Их лидеры - карьеристы и торгаши, которые, чтобы пролезть
в парламент или рейхстаг, выкручиваются, словно змеи, щедро суля избирателям
златые горы и реки, полные вина... За пышной фразой о свободе и демократии
они скрывают свой личный эгоизм и, добившись власти, забывают обо всем, что
они раньше наболтали! В этом случае мне гораздо понятнее наши Плеве и
Победоносцевы, которые хороши уже тем, что не притворяются друзьями народа.
Слишком велик разброд и среди русских революционеров. Если же каждая из
религий считает самой правильной только себя, значит, все они ошибаются!

Быков решил не спорить с этим отщепенцем:

- За что же вы попали на Сахалин?

Но Полынов не дал ему точного ответа:

- Стоит ли объяснять причины, по которым люди НЕ могут НЕ попасть в
тюрьму, и все-таки они туда попадают...

Разговор закончился. Быков обещал:

- Я вышлю на Поронай команду добровольцев. Пусть возьмут лодки у
гиляков и хотя бы испугают эту японскую экспедицию, возглавляемую
Оболмасовым. С моей стороны это будет актом своевольства, которое может
покарать полковник Тулупьев, а у меня с начальством и без того скверные
отношения...