хмурясь, выходит из зала Маркес, следом за ним Фаулз под руку с Коллин
Маккалоу. Назревает скандал. Витек мнется, как школьник, не выучивший урок,
Анка пытается помочь ему и тоже начинает делать знаки пальцами. Но он не
понимает. Я осознаю: спасти его может только одно -- звонок на перемену.
И звонок раздается -- оглушительно-громкий, но очень странный, прерывистый,
пульсирующий, очень похожий на телефонный...
за мной -- междугородный должок и что вообще я очень уж долго беседовал с
Красноярском, но она из сострадания написала в счете вместо двадцати трех
минут всего-навсего шесть! Сказав все это, она ждет... Я хмуро благодарю и
вешаю трубку. Потом набираю номер Одуева. После некоторых колебаний он дает
мне телефон Стеллы.
завтра придется ехать и спасать его от этой кожаной телевизионной Цирцеи...
полноценно трудиться я не мог и занялся развозом выполненной работы по
заказчикам. Намотавшись по Москве и получив кое-какие деньги, я заехал
выпить чашечку кофе в ЦДЛ, но почти сразу же вынужден был сбежать оттуда:
буквально каждый второй бросался мне навстречу и расспрашивал, куда же я
подевал моего гениального друга, о котором такие замечательные вещи
рассказывают Кипяткова, Ирискин, Медноструев и Горынин. Уже у самых дверей
меня догнала Надюха и, нервно вытирая руки о передник, тоже спросила про
Витька.
бесполезно...
сказанула Надюха.
вина, я вставил ключ в замок, то услышал трель телефонного звонка. Мое
сердце многообещающе екнуло. И действительно, это был Витек.
его... э-э-фир... Прямой!
телекамерам близко не подходи! И не открывай рта! Понял?
успокоившись.
19. КАТАСТРОФА В НОЧНОМ ЭФИРЕ
как кот ученый, бродил возле стеклянного подъезда с вращающимися дверями. В
отдалении, светясь огоньками на фоне ночного неба, торчала Останкинская
башня. Давно, еще будучи молодым, томимым метафорической озабоченностью
поэтом, я, помнится, сочинил:
это ядовитый сатанинский рог, пропарывающий православные небеса. Второй рог,
поменьше размерами, торчит в районе Шаболовки. Далее Медноструев поясняет,
где в Москве можно обнаружить также копыта и хвост, но я забыл, где
именно... Ирискин же в своем труде "Темнота" сравнивал Останкино с надменно
поднятой пикой безграмотного казака, нагло въезжающего на потной кобыле в
поверженный Париж -- столицу европейской культуры!
и была одета, как классная дама, в строгую темную юбку и кружевную кофточку:
времена, когда у телевизионных дикторш от резкого движения бровей перси
вываливаются из декольте, еще не наступили. На голове у нее было свежее, не
остывшее после укладки феном парикмахерское сооружение, а на лице -- нежный,
словно пастель Дега, макияж. Акашина я бы просто не узнал, если б не мой
кубик Рубика с буковками. Парня подменили! Дорогая модная стрижка,
темно-синий блейзер с золотыми пуговицами, светло-серые брюки и
шелково-изысканный галстук. Ботинки -- лакированные и с серебряными
пряжечками. Одуев как-то рассказывал, что щепетильная Стелла для своих
мужчин, которых чаще всего она собирает по обочинам жизни, специально держит
несколько комплектов одежды разных размеров: для выгула в эфир.
запросто вылететь с работы.
видел меня во время всей передачи.
и убежала хлопотать, чтобы меня допустили в эфирную зону. Я принюхался: от
Витька вдобавок ко всему пахло мужским французским одеколоном.
разговаривать: то да се. Ну, я и... А что я еще умею!
внимательно: я встану рядом с камерой. Следи за моими пальцами. Никакой
самодеятельности! Это -- прямой эфир, а он шуток не любит! От сегодняшнего
выступления зависит наше будущее. Если она спросит, кто твой любимый
писатель, назовешь меня... Понял? Меня.
сказала, что вы договорились.
многочасовой бдительности милиционера, мы помчались в гримерную. Там
оцепеневшего Витька усадили в кресло, обвязали простынкой и стали пудрить,
подмазывать, подрисовывать, подкрашивать, обрызгивать лаком для волос. На
его лице во время этого процесса играло то же смятение чувств, как давеча,
когда к нему приклеивался Любин-Любченко со своей масленой улыбочкой. Уже
выходя из гримерной, Акашин шепнул мне в ухо:
пропуска все новым милиционерам, мы шли к студии, Стелла нервно
инструктировала:
мало. Не заметишь... Ответы должны быть короткими, четкими, никаких
особенных рассуждений и примеров. Раз -- и ответил! Понял, Витюнчик?
-- Виктор Семенович будет краток, как приговор судьи-заики!
непривычного человека. Представьте себе огромную залищу, где вполне можно
разместить пару теннисных кортов. С потолка, словно в каком-то угрюмом
магазине электротоваров, свисают вниз сотни черных единообразных
светильников: некоторые горят, но большинство из них мертвы. Еще павильон
напоминает гигантский чулан: в пыльном полумраке свалены самые невообразимые
вещи. Но в отличие от классического бабушкиного чулана, где наткнешься на
старый трехколесный велосипед (привет из детства!), поломанную птичью клетку
и выношенную обувь, в павильоне все по-другому! Здесь можно вдруг увидеть
настоящую кухню со всей необходимой кастрюльной утварью. Это осталось от
передачи "Варим-парим", которую ведет знаменитый рок-певец Комаревич,
похожий на счастливого кролика. Чуть правее -- натуральный колодезный сруб с
"журавлем". Его не успели вывезти после закончившегося на прошлой неделе
фольклорного фестиваля "Пойду ль -- выйду ль я!". А слева можно обнаружить
огромный валун -- наверное, все-таки из пенопласта -- с надписью, сделанной
церковно-славянской вязью:
разной мелочи -- стульях, креслах, ломберных столиках, полочках, подставках,
горшках с вечнопластмассовыми фикусами и прочем не поддающемся учету
разнообразии. И вот посреди этого захламленного полумрака расчищена и ярко
освещена совсем крошечная площадка, а на ней -- журнальный столик с
затейливой икебаной и два кресла. Именно на эту площадку направлен свет
горящих на треногах юпитеров. Именно на эту площадку нацелены большие черные
Доставалов Александр
Земляной Андрей
Флинт Эрик
Майер Стефани
Березин Федор
Херберт Фрэнк