охота попробовать хоть каплю чудодейственного снадобья, но он пересилил
себя, подумав:
случай".
замешкались в костеле, и бедняге не с кем было словом перемолвиться. Он
пообедал, просидев за столом дольше обычного, убаюкал сиротку, потом опять
разбудил и принялся ей рассказывать про больницу, где ему починили сломанную
ногу, и о проезжих путниках, которые так щедро его угостили. Но, несмотря на
все старания отвлечься, из головы у него не выходило спрятанное под
кормушкой снадобье монахов из Радечницы. Куда бы он ни смотрел, везде ему
мерещилась пузатая бутылка. Она выглядывала из-за горшков в печке, зеленела
на стене, поблескивала под лавкой, чуть ли не стучалась в окно, а бедный
Мацек только жмурился и говорил про себя:
ворота и увидел возвращавшееся из костела семейство Слимака. Они
остановились на горе, и, казалось, их темные силуэты спустились на снег с
багрового неба. Ендрек, задрав голову и закинув за спину руки, шагал по
левой стороне дороги; правой стороной шла хозяйка в расстегнутой синей
кофте, из-под которой виднелась сорочка, еле прикрывавшая грудь; сам хозяин,
сдвинув шапку набекрень и подобрав полы зипуна, словно собирался пуститься в
пляс, несся вперед, перебегая с левой стороны на правую и с правой на левую,
и при этом распевал во всю глотку:
ему было приятно, что им так весело и хорошо живется на свете.
ворот, - знаешь, Мацек, ничего нам швабы не сделают!..
встретили мы в костеле Ясека Гжиба. Прохвост порядочный, но хороший парень!
Как мы сказали ему, что Ендрек вздул Германа, он на радостях выставил нам
целую четверть водки и клялся истинным богом, что на суде Ендрека
отпустят... А уж Ясек в этом знает толк, недаром он писал в конторе, да и
сам не раз бывал под судом за всякие штуки! Ого! Уж он-то знает...
- выпалил сильно раскрасневшийся Ендрек.
самом деле погорят, на тебя и подумают...
как-то не ладилось: хозяйка, подавая щи, больше налила на стол, чем в миску;
у хозяина совсем пропал аппетит, а Ендрек забыл, в какой руке полагается
держать ложку. Он перекладывал ее из одной руки в другую, облил зипун,
обварил ногу отцу и, наконец, отправился спать. Примеру его не замедлили
последовать родители, и через несколько минут вся семья Слимака спала как
убитая.
словом и опять вспомнилась пузатая бутылка под кормушкой. Напрасно он
старался прогнать эту мысль, мешая догорающие угли в печке или заправляя
фитиль в потрескивающей лампе. От храпа Слимака его клонило ко сну, а
носившийся в хате запах водки наполнял его сердце невыразимой тоской. Тщетно
пытался он рассеять невеселые думы: как мотыльки над огнем, они кружились
над его головой. Позабудет он о больнице, сокрушается о покинутой найденке;
позабудет о бедной сиротке, начинает тужить о своей горькой доле.
ложиться спать...
лошадей, он улегся на тюфяк и закрыл глаза - все напрасно. Сон не шел к
нему, потому что рано еще было спать.
питьем монахов. Он отодвинул ее, но бутылка, нарушая закон инерции, все
назойливее лезла ему в руки. Он хотел покрепче заткнуть ее тряпицей, но
непонятным образом тряпка осталась у него в пальцах, а когда он машинально
поднес бутылку к глазам, чтобы посмотреть, что с ней происходит, горлышко
удивительного сосуда само прыгнуло ему в рот, и Мацек, даже не думая, что
делает, проглотил изрядную толику целебного снадобья.
и тошнотворным. Ни дать ни взять - лекарство.
поглубже под кормушку.
потреблять этого зелья, отнюдь не отличающегося приятным вкусом.
возвращение Слимаков из костела: странное дело - они, как живые, встали у
него перед глазами. Ендрек вдруг куда-то исчез (в эту минуту Овчаж не был
уверен, существует ли вообще на свете какой-то Ендрек!), Слимак отправился
спать, но куда-то далеко-далеко, и с ним осталась только хозяйка - в синей
расстегнутой кофте, из-под которой виднелись нитки бус, спустившаяся сорочка
и белая грудь.
все-таки видел Слимакову, и она улыбалась, так странно улыбалась. Он накрыл
голову тулупом - напрасно! Женщина все стоит и смотрит на него так, что у
него огонь пробегает по всему телу. Сердце бурно колотится, а в жилах,
словно вар, кипит кровь. Мацек повернулся к стене и вдруг (о страшная
минута!) почувствовал, что кто-то стоит подле него и шепчет: "Подвинься..."
Он подвинулся так, что дальше уже было некуда, и опять услышал тот же голос:
"Ну, подвинься..." - "Куда я подвинусь, раз тут стена?" - спрашивает Мацек.
"Подвинься же!" - шепчет тихий нетерпеливый голос, и в то же время теплая
рука обнимает его за шею.
летит... Боже, куда же он падает?.. Нет, он не падает, он несется по
воздуху, легкий, как перышко, как дым. Он открывает глаза и видит: над
снежными холмами в темном небе искрятся звезды. Откуда же небо, когда он
лежит в запертой конюшне? А все-таки небо видно. Но каким образом?.. Нет его
снова не видно, опять кругом темнота. Он хочет двинуться и не может. Да и
зачем двигаться, раз ему и так хорошо? И есть ли на свете хоть что-нибудь,
ради чего стоило бы пошевельнуть пальцем? Нет, ничего такого нет, или,
вернее, есть, но только одно: это сон, который в эту минуту им овладел, сон
настолько глубокий, что ему хотелось бы никогда не просыпаться. Ах, ах, как
трудно дышится, но он засыпает... засыпает... засыпает...
ощущение боли. Мацек почувствовал, как кто-то сильно его встряхнул, потом
пнул ногой в бок и в голову, наконец дернул за руки, рванул за волосы и
заорал над ухом:
Тотчас же удары по голове и встряхивание возобновились с еще большей силой,
и чей-то сдавленный голос (так показалось батраку) снова закричал:
от дневного света, и он их снова закрыл, подперев голову рукой. Он попытался
собраться с мыслями; в первую минуту ему показалось, что он угорел.
трудом открыл глаза и увидел, что бьет его Слимак. Мужик обезумел от гнева.
повторил:
конюшню. Как будто там чего-то не хватало. Мацек потер лоб, стараясь
разбудить ленивую мысль, и снова глянул. Конюшня была пуста.
угнали, - вор!..
Что-то со мной неладно; видать, я захворал...
лошадей у меня украли?.. - кричал, кипя от гнева, Слимак. - Ворам-то надо
было ворота отомкнуть да через тебя лошадей провести.
меня бог, коли я вру! - сказал Овчаж, ударяя себя кулаком в грудь.
забором...
и замерзла на морде.
Корнев Павел
Андреев Николай
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Лондон Джек
Корнев Павел