Матера лежала на нижний искосок верстах в двух от берега, от которого
отчалили. Галкин взял сразу на Ангару и теперь вел катер вслепую, на ощупь:
нo уже через пять минут после того, как снялись, забрались в такой плотный,
дремучий туман, что и в двух метрах различить что-нибудь впереди было
совершенно невозможно. Павел подумал задней догадкой, что следовало,
наверно, сначала спуститься хоть немного вниз по течению и только затем
повернуть поперек, чтобы не промахнуться и наверняка наткнуться на Матеру и
уж по берегу обогнуть ее и спокойно подойти, куда нужно. Но сейчас говорить
об этом было поздно, надо было думать сразу. Ничего, Галкин плавал здесь
полное лето, дорожка знакомая, доберется, поди, по памяти, одним чутьем. Он
вел катер осторожно, на малых оборотах; до Павла донеслось, как Воронцов
добивался, чтобы он прибавил газу, но Галкин не подчинился, и ход остался
тем же; на полной скорости, чего доброго, недолго залететь на мель - потом
кукуй. За катер отвечает моторист. Мотор едва слышно стучал где-то
далеко-далеко внутри, представлялось даже, что под водой, зато хорошо
слышалось шипение разрываемого тумана и разрываемой реки, и под это мягкое и
монотонное шипение Павел, тревожно затаившись, забылся.
Он испуганно вздрогнул, когда катер на повороте накренило и качнуло:
вздрогнул и поднялся, выглядывая берег, на который правил Галкин, но
никакого берега, как ни всматривался, не увидел. Туман стоял сплошной
стеной, и, катер, казалось, топтался, буксовал на месте, не в силах
выбраться за нее, эту отвесную стену, снова и снова соскальзывая с ее кручи;
Павел не помнил, чтобы он когда-нибудь попадал в такой туман, настолько
густой и плотный, что с трудом, будто из глубокого и темного колодца,
пробивалось смутное мерцание воды. Глаза упирались в сплошное серое месиво и
невольно зажмуривались, закрывались от его близости. По времени пора бы уже
приехать, однако непохоже было, что они причаливали; Павел пошел в рубку, и
по тому, с какой пристальностью, с каким беспокойством вытягивая шею,
всматривался в темь Галкин, надеясь что-нибудь там увидеть, понял, что они
заблудились. Что ж, этого и следовало ожидать. Умные люди в такую сгинь в
дорогу, да еще по воде, ясное дело, не отправились бы... И он, Павел, тоже
как маленький: куда повели, туда и пошел, не пробовал даже возражать. Теперь
что ж, теперь крутись, пока не наткнешься на тот или другой берег. Наверное,
они все-таки проскочили Матеру выше, а потом незаметно развернулись и пошли
по течению. Наверное, так и получилось. А если так, надо, значит, брать
вправо и пробовать встретить Матеру с другой стороны, от своей Ангары. Павел
неуверенно, только подавая на совет, кивнул Галкину вправо, и тот,
обрадовавшись, что не ему одному отвечать за руль, не раздумывая, туда и
повернул.
- Долго что-то,- почуяв недоброе, насторожился Воронцов, стоявший от
Галкина слева.- Где мы? Почему так долго? Остров, что ли, потеряли? А?
- Найдем,- без уверенности ответил Галкин.
От голосов встрепенулся дремавший в углу Петруха, поеживаясь от холода
(был он, как и днем, все в той же рубахе навыпуск), высунулся в дверку.
- Ого, туманчик-то! - удивился он, захлопывая дверку, и стал,
согреваясь, растирать руками грудь.- Хошь ножиком режь. Закружали, значит?
Закружали, закружали... Я говорил...- Ничего толкового Петруха не говорил,
ни от чего не предостерегал, но как было упустить случай и не намекнуть о
какой-то своей, хоть и самому неведомой, правоте - и Петруха его, конечно,
не упустил.- В такой туман надо рыбой быть, чтоб не закружать. Дела-а-а!
Проплыли еще минут пятнадцать - вдвое больше того, чем нужно, чтобы
наткнуться со своей Ангары в Матеру или Подмогу,- ничего: ни берега, ни
знака какого, ни просветления, одна вязкая и бесконечная, еще больше,
чудилось, загустевшая, как студень, масса тумана. Галкин повернул к Павлу
лицо, спрашивая, что делать, куда поворачивать, и Павел в ответ пожал
плечами: не знаю.
- Глуши,- решившись, сказал он.
Галкин поднялся и заглушил двигатель. Павел вышел на борт,
прислушиваясь, как затихает шуршание воды и тумана,- самой воды уже не было
видно совсем. Он взял чурбан, на котором перед тем сидел, и кинул его вниз -
там глухо и вязко плеснуло, там, значит, была все-таки вода. Воронцов не
выдержал:
- Долго мы еще тут будем возиться? Вы что - не понимаете или понимаете?
Скоро утро, надо дело делать.
- Не кричи,- оборвал его Галкин.- Тут тебе не собрание.
И Воронцов, как ни странно, сдержался и умолк, догадавшись, что
приказами здесь не поможешь. Однако "не кричи", которое обидело его, потому
что он не привык к такому обращению к себе, подвинуло его к другому решению,
он потребовал от Петрухи.
- Кричи.
- Че кричи? - не понял тот.
- Что хошь кричи. Хоть караул. Есть же тут где-то живые люди или что?
Может, они услышат. Или вы все сговорились? Ну?!
Петруха не сразу, не вдруг, показав, что он подумал и согласился с
Воронцовым, пошел в нос катера, и оттуда донеслось:
- Ма-а-ать! Тетка Дарья-а-а! Где вы? Э-э-эй!
Ни звука в ответ. И смешно было надеяться, что кто-то отзовется: туман
тут же, на месте, впитывал и топил голос, выбраться из его трясины ничто не
могло.
Снова завели двигатель и поплыли, правя, казалось, к наконец-то точно
угаданному берегу, не отыскав его, поворачивали к другому, потом к третьему
- и ни к одному не могли добраться. Все сгинуло в кромешной тьме тумана.
- Так нам и надо,- уже с последней, безучастной злостью, обращаясь к
Воронцову, сказал Павел.- Какого дьявола было на ночь плыть - до утра бы не
подождали, что ли?
- Если бы ты днем их привез, не поплыли бы,- оправдывался Воронцов.
Павел смирился: будь что будет. Он уже не подсказывал Галкину держать
ни вправо, ни влево, тот правил куда-то, в какую-то пустоту, самостоятельно.
Затих, смирившись, и Воронцов, он сидел с опущенной головой, бессмысленно
глядя перед собой красными, воспаленными за ночь глазами, но время от
времени не забывал расталкивать дремавшего рядом Петруху. Петруха
встряхивался, выходил на борт и глухо и безнадежно кричал, едва слыша себя,
все то же:
- Ма-а-ать! Тетка Дарья-а-а! Эй, Матера!
Затем возвращался и, наваливаясь по-братски на Воронцова, опять
засыпал.
В конце концов, отчаявшись куда-нибуль выплыть, Галкин выключил мотор.
Стало совсем тихо. Кругом были только вода и туман и ничего, кроме воды и
тумана.
Заплакал со сна, тревожно и неутешно, мальчишка, и старухи очнулись,
завозились, распрямляясь и вздыхая,- они так и не укладывались, дремали
сидя, каждая на своем месте, кто где устроился с вечера и остался после
разговора. Сима, что-то наговаривая, стала успокаивать мальчишку, и он
умолк, срываясь временами лишь на слабые и подавленные всхлипы. В курятнике
у Богодула было даже и не темно, а слепо и исподно: в окне стоял мглистый и
сырой, как под водой, непроглядный свет, в котором что-то вяло и бесформенно
шевелилось - будто проплывало мимо.
- Это че - ночь уж? - озираясь, спросила Катерина.
- Дак, однако, не день,- отозвалась Дарья.- Дня для нас, однако, боле
не будет.
- Где мы есть-то? Живые мы, нет?
- Однако, что, неживые.
- Ну и ладно. Вместе - оно и ладно. Че ишо надо-то?
- Мальчонку бы только как отсель выпихнуть. Мальчонке жить надо.
Испуганный и решительный голос Симы:
- Нет, Коляню я не отдам. Мы с Коляней вместе.
- Вместе дак вместе. Куды ему, правда что, без нас?
- Ты не ложилась, Дарья?
- Я с тобой рядом сидю. Не видишь, ли че ли? Это ить я сидю-то.
- Потеперь вижу. Я куды-то летала, меня тут не было. Ниче не помню.
- Куды летала - там люди есть, нет?
- Не видала. Я летала по темени, я на свет не выглядывала.
- А ты кто такая будешь-то? С этого-то боку кто у меня?
- Я-то? Я Настасья.
- Это которая с Матеры?
- Она. А ты Дарья?
- Дарья.
- Это рядом-то со мной жила?
- Ну.
- Я ить тебя, девка, признала.
- Дак я тебя поперед признала.
- Вы че это? Че буровите-то? Рехнулись, че ли?
В два голоса ответили:
- Рехнулись.
И замолчали, то ли пристыженные, то ли смущенные своими же несуразными
словами. Тревожную и тяжелую тишину пилило хриплое, ширкающее дыхание
Богодула. В лад ему, движением успокаивая себя, покачивались вперед-назад
старухи.
- Че там в окошке видать-то? Гляньте кто-нить.
- Нет, я боюсь. Гляди сама. Я боюся.
Уставились в окно и увидели, как в тусклом размытом мерцании проносятся
мимо, точно при сильном вышнем движении, большие и лохматые, похожие на
тучи, очертания. В разбитую стеклину наплескивало сыростью. Сполз с нар
проснувшийся Богодул и приник к окну. Его заторопили:
- Че там? Где мы есть-то? Говори - че ты молчишь?
- Не видать, кур-ва! - ответил Богодул.- Туман.
Старухи закрестились, нашептывая, задевая друг друга руками. И опять,
только еще более потерянно:
- Это ты, Дарья?
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Андреев Николай
Шилова Юлия
Смит Кордвейнер