Чтение 39–й страницы книги ~Додж по имени Аризона~

А потом в лесу захрустело, и сразу все мысли из башки повылетали, и остался только прицел и черные фигуры, которые становились все больше... Больше... Остановились... Начали разворачиваться...

Метров двести до них было. Для пулемета - считай, в упор.

Эх, думаю, если бы вы, гады, только знали, как приятно вас через прицел разглядывать. Вы мне даже нравиться начали. Немного. В таком вот ракурсе.

План у меня был хорош... только было в нем на два "если" больше, чем нужно. Первое - то, что барьер от пуль тип на лошади ставит, а второе - что барьер этот только перед ними.

А потом все мысли ушли, переместились в кончик пальца на спуске, и "МГ" затрясся, лихорадочно выплевывая гильзы, и пули швырнули черного вперед, лошадь встала на дыбы и рухнула, а я продолжал всаживать пули в эту черную груду еще секунды четыре - пока она не перестала дергаться.

Немая сцена. Сотня темных - я прямо физически ощущал, как у них медленно мысли в башке ворочаются. Посмотреть на командира убитого - перевести взгляд туда, откуда стреляли, - решение принять.

Честно говоря, думал, что разбегутся. Было бы у них нормальное оружие, еще можно было бы попытаться меня огнем прижать, с флангов обойти... а с железом... но ломанулись они здорово. Резво.

Шанс у них был, если бы они пошире цепь растянули, а я попытался их лежа отстреливать. Да только они как раз наоборот поступили - толпой сгрудились. Ну а я во весь рост встал и по толпе этой - все, что в ленте оставалось. Как из шланга. Там не то что каждая пуля цель нашла - небось двух-трех прошивала.

Последних семерых, на кого ленты не хватило, пришлось из "ППШ" успокаивать. Самого везучего метрах в трех скосило.

И - тишина. Даже не стонет никто.

Сел я рядом с кустиком, автомат положил... интересно, думаю, какого лешего у меня сейчас руки трястись начинают? Кончилось ведь все.

Странная эта шутка - послебоевой отходняк. Может, с медицинской точки зрения оно и правильно, но я лично никак в толк взять не мог - чего потом-то бояться?

Эх, ну почему я не курю! Сейчас бы самокруткой затянуться - хорошо, чтоб проняло, дым из ушей и потом кашлять минуту!

Ладно.

Посидел я, подождал, пока первая, самая противная, дрожь схлынет. Встал, подобрал гранаты, "ППШ" за спину закинул, "МГ" на руки подхватил, глянул напоследок на поле битвы - и зашагал прочь. Метров через полста на бег перешел.

Очень уж не хотелось мне самому с Темной стороны выбираться. А вот моих орлов догнать - шансы были.

* * *

Догнал я их даже быстрее, чем думал. Они пока шли, похоже, больше назад оглядывались, чем вперед.

Даже злость поначалу разобрала - а если б накрылась моя задумка? И не я, а черные их вот так весело нагнали? И что вышло бы - все зря?

Только посмотрел я лица их... на рыжую, как бумага побелевшую, - и ведь не знает она, бедная, что ей делать, - рыдать или смеяться, на шею мне кидаться, или вид сделать, будто и не было ничего.

Нет уж, думаю, только любовных сцен мне для полного счастья не хватало.

- Сержант Карален, - негромко ей говорю, - доложите обстановку.

И тут Илени первым очнулся и как завопит на весь лес:

- Командир! - и ко мне. Ну и остальные за ним. Хорошо, что дерево рядом подходящее оказалось.

Влезть я на него, к сожалению, не успел, зато хоть к стволу прислонился. По нему меня с большим чувством и размазали.

Дети, одно слово. Никакого понятия о субординации!

Минуты через три, когда поток любви народной поиссяк, я свою команду сумел наконец построить. Лица, правда, все равно сияют - хоть в большую залу дворца под потолок вешай вместо люстры.

- Ладно, - говорю. - Я вас всех тоже очень люблю и все такое. Только если кто не заметил - мы все еще на боевом выходе, а не в родной землянке, вокруг стола собрались. А посему все сопли-радости и прочее - скатать в трубочку и убрать подальше. Ферштейн? - И на рыжую гляжу. Потому как речь эта на три четверти персонально для нее предназначена.

Похоже, дошло. Взгляд, по крайней мере, более осмысленным стал. А у остальных все тот же восторг щенячий. И хоть ты их тупым ножиком режь...

Я даже в след их, по которому догонял, не стал носом тыкать, хоть и собирался.

- Продолжать движение! - командую.

Ничего, думаю, когда вернемся, дам вам пару дней перед замковыми красотками гоголями походить, а потом вытащу подальше - и уж там мы с Шаркуном за вас обстоятельно возьмемся.. Вы у меня еще взвоете не хуже, чем оборотень давешний.

Когда вернемся... ну так осталось-то всего ничего. Полчаса ходу до тролля дохлого, за ним холмы... до темноты успеем.

Эх, думаю, а хорошо все-таки, когда солнце. Вроде бы мелочь, а все ж душа радуется. Вон как на каплях радуга играет и на паутинке поблескивает.

Паутинке?!

И тут время словно замерло на миг. Дрогнуло все, размазалось, а потом медленно-медленно начало ползти, как улитка вверх по стволу.

Правая рука вверх пошла... рот начал открывать... а Ленок уже перед самой проволокой... тоненькой стальной проволокой... Кару за шиворот схватил... вдохнул... а Ленок уже руку поднял, паутинку от лица смахнуть... начал рыжую назад отшвыривать...

- Не-е-е-е...

И тут четко щелкнуло, и я еще успел заметить, как Ленок оборачиваться начал, с удивленным таким лицом, а потом на дереве рядом с тропой полыхнула неяркая оранжевая вспышка, и крик мой взрывной волной обратно в глотку вколотило. И осколки взвизгнули.

Повезло. То ли мину эту олух какой-то местный ставил, а скорее - не с той стороны тропы гостей ждали. Поэтому большую часть осколков ствол на себя принял. Была бы мина с нашей стороны - все бы легли. А так - четверо. Из семи.

Но когда я сел... И увидел тропу... И ребят на ней... то почувствовал, что в груди у меня такой вой нарастает и наружу рвется... такой вой... что если я его наружу выпущу, то все оборотни в округе от страха передохнут.

Е... мать! В господа бога, в душу! Будьте вы все прокляты на веки веков!

И мне вдруг страшно захотелось взять горсть снега и с размаху размазать его по лицу, наглотаться белой, холодной мякоти, набить им глотку так, чтобы заныли зубы, чтобы...

Чтобы не видеть сверкающие на солнце капельки крови, щедро рассыпавшиеся по траве.

- С-сергей.

Я голову медленно-медленно поднял, повернул, на рыжую посмотрел - она от меня в сторону шарахнулась.

- Что?

- А...

И замолчала. А глаза ее, зеленые, поблескивают влажно, и вижу я по этим глазам, что вот-вот разрыдается она в три ручья.

Нет уж, думаю, если она сейчас тут расклеится к чертям... а Илени, похоже, в ступор впал... а ведь нам еще вернуться надо, ведь задание-то еще не выполнено... Да будь оно проклято, это задание, трижды, тыщу раз проклято - четверо ребят за кусок гнутого металла!

Ладно. Только пока я ребят по-человечески не похороню, никуда я отсюда шагу не сделаю.

- Кара. Собери оружие.

Стоит. Словно и не слышала.

- Сержант Карален, - цежу, - выполнять приказ!

Подействовало. Вскинулась, вроде даже в глазах что-то мелькнуло.

- Слушаюсь, командир.

Очень не понравился мне голос ее. Безразличный, бесцветный. Неправильный голос. Но послушалась. И то хорошо.

Поднялся, отошел чуть в сторону, достал нож, примерился и вырезал кусок дерна. Под ним земля обнаружилась, мягкая. Такую копать будет легко. Да и лежать в ней, наверно, тоже неплохо, хотя мертвым, в общем-то, все равно, где лежать. Это живым не должно быть все равно, как их мертвые лежат, если они себя все еще за людей считают.

А место здесь хорошее. Тихое.

Эх, жаль, лопатку не взял. Ножом да руками... Хотя... Взял я вещмешок, достал из него сверток, распеленал его, и вытащил на свет белый бесценную и священную реликвию - Корону эту долбаную. Покрутил, прикинул - да, думаю, подходяще будет. Не лопата, конечно, но уж не хуже каски.

Илени из столбняка вышел, когда я уже сантиметров на двадцать успел углубиться. Осмотрелся он по сторонам, увидел, чем я яму копаю, - и чуть обратно в столб не превратился.

- Но... - бормочет, - как же... ведь это...

- Да брось ты, - говорю, - чушь нести.

- Но как же... Короной... могилу...

- А что? - я еще одну кучку высыпал. Загребает она хорошо, края подходящие. - Пусть хоть раз хорошее... тьфу, настоящее дело сделает.

- Но... - Илени на меня так смотрит, будто я на его глазах... ну, знаменем, что ли, подтерся. - Ведь это Великая Корона...

- И правильно, - рыжая вмешалась. Слезы у нее на щеках уже слегка подсохли, и голосок запальчивый прорезался. - Пусть. Великая Корона. Ну и что?

- Но...

У Илени, похоже, все в голове перемешалось. Посмотрел он на меня, на Кару, на ребят на траве, махнул рукой и отвернулся.

- Командир правильно решил, - шепотом закончила рыжая. - Это - благородное дело. Даже для Великой Короны. Они... заплатили за эту честь самую высокую цену. Заплатили своими жизнями.

И вот тут она не выдержала и заплакала.

Что дальше было, я плохо помню. Как сквозь голубой туман.

Помню, как стоял над холмиком - одним на всех! - "ППШ" в небо направлен, а я на спуск давлю и никак не могу понять, почему тихо-то так. Потом только увидел гильзы в траве и понял, что давно уже весь диск высадил. Дошло...

Странно даже - не первый же год воюю, и друзей терять не раз приходилось. Но вот так, чтобы не просто за сердце брало, а еще и сжимало со всей силы, - не было. Не все, значит, зачерствело и коркой запекшейся покрылось.

И то - другое. Тоже, понятно, стоял и клял, что не успел, не прикрыл - но только не был я за них в ответе, как за этих ребят... перед собой в ответе.

Эй, товарищ капитан, товарищ капитан. Многому вы меня научили, много раз из-под смерти вытаскивали, а вот про это слова не сказали. Боялись, что мы вас жалеть начнем? Или просто берегли?

Еще помню, как идем мы трое по замковому двору, увешанные оружием, как новогодние елки, и толпа молча перед нами расступается, а на крыльце, как в считалке - царь-царевич, король-королевич, в смысле, принцесса, товарищ комбриг, еще кто-то в пух и прах разнаряженный. Мы подходим к ним, и Кара достает из вещмешка Корону и протягивает ее принцессе, а я становлюсь перед Клименко и четко, руку к виску, докладываю о выполнении боевого задания, в ходе которого... уничтожено противника... захвачено трофеев... собственные потери... собственные потери... ну да, это я два раза повторял - с первого не получилось.

А потом я так же четко поворачиваюсь и иду прочь оттуда, и толпа снова расступается передо мной, и краем уха я слышу, как что-то вполголоса говорит принцесса и также тихо ей отвечает комбриг. Следующее - я лежу на кровати, как есть - в сапогах, грязной гимнастерке, раскинув руки и уставясь невидящими глазами в полог из белого аксамита - ткань, чрезвычайно ценимая особами королевской крови за ее способность сочетаться с бриллиантами, - и со стороны, должно быть, выгляжу точь-в-точь как убитый наповал. В каком-то смысле так оно и есть. Часть меня там убили. Вместе с ними.

Я лежал так, пока не услышал стук в дверь. Медленно - очень медленно - сел на кровати, отер виски, сполз на пол, подошел к двери, отодвинул засов, открыл - и замер на пороге. Потому что за дверью была она. Карален Лико, Кара, рыжая... Лаура.

- Можно, я войду?

Я молча шагнул влево.

На ней было что-то очень белое и прозрачное, почти ничего не скрывавшее, даже в тусклом свете коридорной лампады. А когда я закрыл дверь, она и вовсе стала похожа на привидение. Стройное такое привидение.

- Я пришла... пришла к тебе... - голос у нее дрожал и срывался. - Поговорить.

- Давай... поговорим.

- Там... когда ты сказал мне, чтобы я уходила, а сам остался... я сказала, что люблю тебя... так вот, это правда, слышишь! И сказала я это вовсе не потому, что ты мог погибнуть... но и поэтому тоже, я хотела, чтобы ты знал! А ты мне ничего не сказал, ни тогда, ни сейчас! Я люблю тебя, слышишь, лю...

Тут она осеклась, потому что я обнял ее и что было сил к себе прижал.

- Я люблю тебя, - шепчу. - Я тоже люблю тебя... тебя... Лаура. Любимая. Прости, что так долго не мог понять... ведь все так просто.

Смотрю - а она дрожит вся. Не может быть, думаю, чтобы Кара - и дрожала.

- Любимый, - шепчет, - милый, самый дорогой. Как же я тебя сначала ненавидела - и как потом... хотела.

- А уж как я тебя ненавидел - просто слов не было.

Коснулся я ее губами - осторожно, едва-едва, а она все равно словно от удара вздрогнула. И меня тоже словно ударило. Целую ее, губы, щеку, плечи - всю - и никак остановиться не могу. А она только стонет тихонько.

- Сергей, - шепчет, - ты мне только больно не делай. Прошу тебя.

- Рыжая ты моя глупышка, - шепчу, - тебе уже никто на свете больно не сделает, даже ты сама. Уж я-то об этом позабочусь.

И казалось бы - сидим на тонкой, грязной циновке, на холодном каменном полу, а в двух шагах - руку протянуть - кровать роскошная. Да только эти два шага, как тысячи, а счастье - вот оно, рядом, такое любимое, нежное - и не дрожит больше.

И уснули мы в ту ночь под самое утро.

А проснулся я уже на кровати и проснулся оттого, что за запертыми ставнями сверкнуло, грохнуло - вскочил, автомат на стене нашариваю, и вдруг сообразил - да это же гроза!

Подошел, приоткрыл створку, и сразу же холодными брызгами в окно сыпануло. Ну точно - гроза.

Закрыл я ставню обратно, осторожно, на цыпочках, по полу до кровати проскакал, закопался обратно под одеяло - Кара шевельнулась, пробормотала что-то. Я ее приобнял, прижал - спит.

А за окном дождь вовсю стучит. И молния - ша-арах! - совсем рядом с замком ударила, даже сквозь щели в ставнях всю комнату высветила, светом залила, словно ракета осветительная.

Забавно. Я даже и забыл, что молния вот так высвечивать умеет.

Больше так близко не било. Основной - чуть было не сказал "бой" - где-то в километре к востоку развернулся.

А я почему-то вспомнил, как вот так же год назад лежал в землянке мокрый, голодный, уставший после поиска хуже любой собаки. И тоже лил дождь, и ворочались вдали ленивые раскаты - только это был не такой гром, а просто наш артполк пытался нащупать фрицевскую батарею стапяти-, за которой мы и ходили, да так и вернулись с дыркой от бублика.

Только я не спал, и Витя Шершень рядом тоже сопел слишком уж ровно - а во сне он всегда начинает что-то бормотать и даже иногда чего-то слабо вскрикивать. И вот мы оба лежали и слушали, как Андрей Веретенников пытается что-то сказать молоденькой связисточке, хотя она уже две недели смотрит на него такими глазами.

Ну да, а на парте, которую мы возили вместо стола, стояла гильза от сорокапятки, и стены у землянки были сосновые, и дождь понемногу просачивался сквозь все три наката и кап-кап-кап...

Потом пришел старшина Раткевич, тоже мокрый, даже усы обвисли, злой как черт, и погнал всех к капитану, а на Андрея со связисткой еще и наорал.

А через неделю связистку ранило при бомбежке, и Веретено ходил сам не свой, хотя все его утешали - жива ведь, ранена, не убита же, - пока не получил из госпиталя мятый синий треугольник.

И я снова лежал, уставившись в белый полог над головой, только на этот раз все было по-другому. И хоть та боль никуда не пропала, но она ушла вглубь, уступила место другому чувству, такому... всеобъемлющему, вот. Та, что лежала сейчас рядом, уткнувшись носиком в плечо и разбросав рыжие волосы, - была для меня всем миром, и ничего другого мне не было нужно - лишь вот так лежать и знать, что с нами не может случиться ничего-ничего плохого.

Когда закончится война... мы будем так же просыпаться ночью от раскатов грозы.

Вскакивать с кровати, хватаясь за стенку, - а под рукой будет ворс ковра. И сонный мозг будет мучительно долго осознавать, что ходящая ходуном от близких разрывов землянка с коптилкой из сплющенной снарядной гильзы - в прошлом.

Так будет, я знаю. Обязательно. Может, не со мной, но с другими - будет.

Потом я снова заснул, а потом было утро, а утром мы с Карой снова... в общем, к комбригу я пошел где-то в полдесятого.

Думаю, если кто в замке и не знал, что произошло этой ночью в моей комнате, то при одном взгляде на мою радостно-обалденно-счастливую рожу все становилось просто и понятно, как прямой угол. И все мои попытки перестать краснеть и навесить на себя непроницаемую маску оканчивались полным пшиком. Даже обидно. В смысле, я бы обиделся, не будь настолько счастливым.

- Разрешите, товарищ комбриг?

В кабинете у Клименко куревом пахло, но непривычным. Не доводилось мне до сих пор такого запаха нюхать. Аромат-с.

- Заходи, разведка.

Сам товарищ комбриг на стуле развалился, а в правой руке у него был короткий, толстый окурок... сигары! Ну да, а вот и ящичек на столе - видели мы такие ящички пару раз, знаем.

Интересно, думаю, это его принцесса премировала за успешное завершение операции или просто совпадение?

- Ну ты, Малахов, и учудил вчера! Всю, понимаешь, торжественную церемонию скомкал! - грозно так рычит комбриг, а у самого рот до ушей. - Они ж тебя чуть ли не в святые производить собрались!

- Рановато меня в святые, - говорю. - Пока по земле с автоматом хожу, а не по облакам с арфой.

- Ты мне еще шутки пошути! Я, между прочим, тебя вчера еле-еле прикрыл. Но сегодня...

Клименко старый окурок о чернильницу черепастую затушил и сразу за новой потянулся. Взял, ножом - а я-то гадал, чего у него нож на столе валяется! - кончик аккуратно смахнул, прикурил от длинной спички, выдохнул облако кубометра на полтора - ну вылитый кот после сметаны, только не мурлычет.

- ...сегодня ты у меня будешь, как болванчик китайский, стоять и кивать. Что б они на тебя повесить ни вздумали!

- А может, - предлагаю, - лучше сразу всех собак на шею - и в пруд головой!

- Не дождешься! - рычит Клименко. Даже привстать было собрался... посмотрел на меня, вздохнул, сигару - недокуренную! - в сторону отложил. - В общем так, - говорит. - За то, что ты сделал, что принес, тебе, Малахов, мое бескрайнее спасибо... тебе и ребятам твоим. Живым и тем... тем еще и вечная память. Это первое. А второе - есть для тебя, разведчик, новое задание. Важное. Важнее всего, что ты за всю свою жизнь делал.

Так, значит. И что отвечать прикажете? Что у меня сегодня, можно сказать, первая брачная ночь была? Что все мои мысли - о Ней! Или... что стоит лишь на миг от этих мыслей отвлечься, как перед глазами те, четверо?

По-хорошему... я бы такого командира в соседнюю траншею не пустил! Только...

Только вот нет у разведчика другой судьбы!

- Слушаю, товарищ комбриг!