ее на скамеечке возле подъезда. Гайлу знали все жильцы дома, и кое-кто из
них время от времени даже делился с несчастной больной девочкой, когда самим
удавалось перехватить где-нибудь немного еды. Как-то раз Юнни увидел, как
принимает Гайла эти скудные подаяния. Сосед с третьего этажа, постоянно
ходивший в серой заношенной рабочей куртке, положил ей на колени половинку
вареного керпа размером с кулак и погладил девочку по голове. Гайла
отрешенно смотрела в сторону, словно и не замечала ни пожилого рабочего, ни
вкусно пахнущего керпа у себя на коленях. Она не благодарила почти
незнакомого ей человека, который, возможно, сделал ее жизнь на день длиннее,
но и не отказывалась от предложенного. Казалось, она воспринимала все
происходящее как некое действо, к которому она сама не имеет никакого
отношения. Ей было всего лишь чуть больше десяти лет, а она уже не
принадлежала этому миру. Жизнь текла мимо нее, и, что самое ужасное, Гайла
прекрасно понимала это и даже не пыталась бороться с неизбежным.
близлежащие воинские части. За эту работу платили не только вконец
обесценившимися гурками, на которые даже в магазине нельзя было ничего
купить, кроме зажигалок, соли и грубого мыла со щелочью, от которого руки
покрывались глубокими трещинами, а еще и армейскими продовольственными
купонами. Но того, что она зарабатывала, не хватало на трех человек.
консервной фабрики. Временами, когда кто-то из грузчиков не являлся на
работу, из ворот выходил начальник смены и тыкал пальцем в одного из
сидевших на тротуаре безработных. Невысокому шестнадцатилетнему пареньку
трудно было конкурировать с крепкими, здоровыми мужчинами, ждавшими вместе с
ним возможности заработать хоть что-нибудь для своих семей. Пару раз счастье
все же улыбнулось Юнни, когда палец начальника смены указал на него.
рабочим. Но жаловаться не имело смысла - за воротами фабрики стояла толпа
безработных, готовых таскать на себе любой груз и за гораздо меньшую сумму.
кто-то из местных рабочих, проникшись состраданием к несчастному пареньку,
сунул ему под куртку замороженную тушку хиваза. Он был совсем маленький,
размером с грыку, но Юнни казалось, что все вокруг знают, что спрятано у
него под одеждой. Кусочек замороженного мяса с костями жег кожу Юнни, словно
раскаленное железное клеймо, которое должно оставить свою отметку на теле на
всю жизнь.
боялся выходить из дома. Воображение живо рисовало ему рослых молодцев из
внутренней стражи, поджидающих незадачливого вора возле ворот консервной
фабрики. А всякий раз, когда он слышал шаги на лестнице, ему казалось, что
это идут за ним. И сколько он ни твердил себе, что исчезновение
одной-единственной малюсенькой тушки хиваза скорее всего останется и вовсе
незамеченным, а если пропажа и будет обнаружена, то среди сотен людей,
проходящих через ворота консервной фабрики, найти вора будет практически
невозможно - доводы разума были бессильны против страха оказаться пойманным
на воровстве.
в Правовом законоуложении Пирамиды. Даже убийцы и насильники могли
рассчитывать на снисхождение судей - но только не те, кто дерзнул покуситься
на имущество, принадлежавшее Пирамиде. А поскольку Пирамиде в Кедлмаре
принадлежало практически все, включая и население страны, то под судом мог
оказаться каждый, рискнувший взять со своего рабочего места и отнести домой
даже ржавый гвоздь или разогнувшуюся канцелярскую скрепку, которые, утратив
свои полезные свойства, тем не менее продолжали оставаться государственной
собственностью.
процессы над расхитителями государственной собственности, неизменно
заканчивающиеся вынесением обвинительного приговора, по которому враг
общества должен был вернуть свой долг гражданам Кедлмара, отработав двадцать
пять лет в трудовом лагере, воровали все рабочие и служащие гражданских
специальностей. Люди тащили с работы домой все, что могли и сколько могли.
Даже тетя Миса временами приносила из прачечной то пригоршню слипшегося в
комок стирального порошка в кармане, то кусок серого мыла за пазухой. И дело
было вовсе не в патологической склонности кедлмарцев к воровству, а в той
беспросветной бедности, в которой приходилось им жить. Гурки, которыми
выдавали зарплату госслужащим, стоили дешевле бумаги, на которой они были
напечатаны. А продовольственные пайки были настолько малы, что не могли
спасти от голода семьи тех, кто их получал. Единственным способом хоть
как-то свести концы с концами было воровство. Все необходимое для жизни,
начиная с продуктов питания и заканчивая туалетной бумагой, давно уже
превратившейся для широких слоев народонаселения Кедлмара в непозволительную
роскошь, на смену которой пришли газеты, напечатанные на грубой серой
бумаге, можно было достать только на черном рынке. Но гурки там были не в
почете - к расчету принимались только продовольственные купоны или товары.
государственных аптеках, торгующих за гурки, на прилавках стояли только
бутылки с мутным рыбьим жиром, признанным официальной медициной в качестве
лекарства от всех болезней, зубной порошок, похожий на толченый известняк, и
зубные щетки к нему, щетина на которых вылезала после двукратного
использования.
Миса вернулась домой расстроенная, с глазами, полными слез. Заметив
внимательно наблюдавшего за ней Юнни, она, не поднимая глаз от пола, тихо
сказала, что не смогла позволить себе выменять у торговки лекарствами
таблетки, которые доктор прописал Гайле, потому что в таком случае они
втроем остались бы без еды до конца месяца.
не обделен и поэтому мог надеяться оказаться направленным в одну из строевых
частей, служащим которых жалованье выплачивалось особыми армейскими
продовольственными купонами, по которым можно было получать продукты питания
в спецраспределителях, недоступных гражданским лицам. Да и на черных рынках
по всему Кедлмару продовольственные купоны служили основной валютой, за
которую можно было взять любой товар.
облегчить жизнь тете Мисе и спасти Гайлу. Он не собирался менять свои
продовольственные купоны на папиросы и сорокаградусную или, подобно другим
солдатам, проводить увольнения, шляясь по грязным кабакам и убогим домам
свиданий скучных провинциальных городков. Все свое жалованье до последнего
купона он собирался отправлять Гайле и тете Мисс.
Мисой, он почувствовал, что оборвалась единственная нить, связывающая его с
жизнью. В целом мире у него не осталось ни одного родного человека. Все
вокруг, подобно гурку, обесценилось и утратило свой смысл. Для чего теперь
было оставаться в армии, если Гайла была мертва?
выполнять свои служебные обязанности, двигаясь подобно автомату, не замечая,
что происходит вокруг, и ни на что не обращая внимания. Его состояние не
осталось незамеченным для лейтенанта Апстрака, который решил поговорить с
солдатом. Лейтенант вызывал у Юнни уважение, и он, наверное, в конце концов
поведал бы своему командиру все, что было у него на душе, не появись во
время их разговора мотоциклист, отвлекший Апстрака от беседы. Что за
известие привез лейтенант-пехотинец, для Юнни осталось тайной. Но,
по-видимому, оно было чрезвычайно важным, потому что лейтенант Апстрак сразу
тут же забыл о разговоре, начатом с Юнни. Дождавшись возвращения взвода с
полосы препятствий, лейтенант Апстрак передал командование им сержанту
Шагадди, а сам вернулся в часть.
более важными, чем личные проблемы рядового Юнни. Сам Юнни прекрасно это
понимал и не винил Апстрака за то, что он не нашел времени закончить начатую
беседу. Но кто знает, быть может, если бы у Юнни появилась возможность
высказать кому-нибудь всю свою печаль, он сейчас и не брел бы в неизвестном
направлении по незнакомой проселочной дороге, в конце которой, как он
надеялся, окажется дно той самой пропасти, в которую он падал с самого
рождения.
спал. Юнни подошел к его койке, посмотрел на безмятежное лицо спящего
командира и не решился его разбудить. Еще был Шагадди, которому, несмотря на
его демонстративную грубость и показное нежелание думать и говорить о
чем-либо, имеющем хотя бы косвенное отношение к душе, Юнни мог бы попытаться
все рассказать. Но раскаты могучего храпа, доносившиеся со стороны койки
сержанта, однозначно свидетельствовали о том, что разбудить его не сможет
ничто, кроме звонка утренней побудки.
улице было прохладно, только накидывали на плечи куртку, поэтому дежурный по
роте немного удивленно посмотрел на одетого по полной форме солдата. Но при
этом он не сказал ему ни слова - парень был из взвода особого назначения, и,
хотя лейтенант Апстрак с вечера не предупредил дежурного, что один из его
подчиненных отправится куда-то с утра пораньше, дежурный решил не проявлять
особого любопытства.
выстроенная полгода назад по приказу полковника Бизарда. Теплица снабжала
батальон свежими овощами и зеленью, несколько разнообразившими не слишком-то
изысканное меню солдатской столовой. Правое крыло теплицы почти вплотную
прилегало к окружающей гарнизон стене, состоящей из поставленных вертикально
бетонных плит.
руками за верхний край бетонной плиты. Подтянувшись, он закинул наверх ногу