незабываемом допросе нацмена, и это были, наверное, самые счастливые
минуты в его жизни. О том, что комиссар Вольф был в прошлой жизни
старьевщиком и торговал барахлом на рынках большого Тель-Авива, через
каких-то десять минут знало почти все полицейское управление; люди от души
потешались над ненавистным шефом, который порядком надоел уже всем своим
"гнилым" самодурством и желанием показать "нижестоящим товарищам" всю
полноту своей власти.
Признание мертвого араба было весьма кстати для противников Вольфа и
дало повод многим подчиненным лишний раз поиздеваться над шефом, который
оказывается не такая уж большая Цаца, каким обычно представляется
окружающим. Самое интересное было в том, что эти несопоставимые и
полярные, казалось бы, личности имели, согласно версии покойного
старьевщика, одну общую душу, и это абсурдное обстоятельство особенно
веселило младших офицеров Главного управления, знавших Иуду, как
выдающегося борца за интересы еврейского народа, что не мешало ему от
случая к случаю прибегать к грязной антисемитской терминологии
направленной против ортодоксов в частности и каждой еврейской сволочи,
конкретно, активно подкапывающей под него.
В свое время комиссар полиции был смещен с занимаемой должности за грубую
и одиозную фразу, брошенную им вскользь в кругу близких людей, которая,
тем не менее, была доведена до сведения высшего начальства:
- Самый лучший араб, - сказал тогда Иуда Вольф, - это мертвый араб.
Пикантность ситуации в данном случае заключалась в том, что сам Иуда
Вольф, согласно фактам представленными покойником, пострадал, оказывается
в прошлом совершенно безвинно, и столь "изящный комплимент" по отношению к
"двоюродным братьям" был сделан им не какому-то там абстрактному арабу, а
самому себе, в сущности, - бывшему, как выяснялось, и теперь уже мертвому
арабу.
* * *
Быстрое интеллектуальное развитие Ахмада радовало профессора Хульдаи.
Бывшему торговцу старьем нравилось произносить страстные политические
речи.
О политике в Израиле говорит обычно и стар и млад, и вряд ли этим можно
кого-либо удивить в стране, но мертвый араб мог развивать эту тему
бесконечно, причем количество произнесенных им слов отнюдь не отражалось
на их качестве. В короткое время покойный старьевщик превратился в
блистательного партийного пропагандиста, который умел так зажечь аудиторию
своими пламенными речами, что приводил в экстаз зачарованных ассистентов
профессора Хульдаи. Несомненно, питомец знаменитого ученого имел бы
колоссальный успех на политическом поприще, выпусти его полиция на волю.
Ораторское искусство мертвого араба вызвало изумление даже у бывалых
депутатов кнессета, пришедших однажды поучиться его умению - срезать
оппонента на взлете, без лишних церемоний. Говорил он, как правило, с
эмоциональным подъемом и особенно любил предвыборную тематику, где
используя красоты литературного иврита, убеждал избирателей голосовать за
демократический Израиль, свободный от религиозного засилья и межэтнической
розни. Почти в каждом его воззвании проглядывал стиль какого-либо
известного политика современности; то он блестяще копировал генерала
Шарона, то - незабвенной памяти, Ицхака Рабина, а однажды с большой долей
сходства передал даже русский акцент выдающегося политика конца двадцатого
столетия Арнольда Сперанского.
* * *
Свадьбу четы де Хаимовых справляли в банкетном зале "А-Несиха".
По вечерам здесь танцевали длинноногие девицы, и вышколенные официанты в
гвардейских мундирах подавали суфле из морских креветок.
Василий решил провести праздник в привычной атмосфере сексапильных девиц
и знакомых официантов, готовых исполнить любое его пожелание. За день до
Хупы он спрятал саквояж, набитый деньгами и усиленно читал "Глобс",
соображая в какое дело надежнее поместить инвестиции.
- Вот если бы умники из института Времени пустили свою бумагу на бирже, -
мечтательно сказал он, - мы бы их непременно поддержали, скупив все акции.
Подкинь им такую идею, Ципа. Вряд ли в нашем столетии можно придумать
что-либо более выгодное, чем путешествие во времени, или я не де Хаимов.
Амбициозные планы влюбленного маэстро не очень привлекали излишне
осторожного Циона.
- Эта опасная авантюра, маркиз, - уныло сказал он, - надо скорее
отделаться от этих грязных бабок и смываться, пока еще не поздно.
Но маркиз, с присущим ему нахрапом, заставил замолчать обеспокоенного
друга - Во-первых, никакие они не грязные, сэр, можешь понюхать,
пожалуйста, - не пахнут, во-вторых, налет сей, был организован местной
мафией и ею осуществлен и, наконец, я был просто вовлечен в эту опасную
акцию, а фактический ее исполнитель - герцог, разве не так?
- Да, но деньжонки то достались тебе, сэр...
- А ему они ни к чему, Ципа, впрочем, я готов прилично одеть его, а то он
и впрямь в обносках ходит стыдно смотреть, право.
Василий успел уже приодеть (вполне прилично) самого Заярконского,
которому
намеревался также отдать половину денег; идея погостить некоторое время
в старой Англии, исходила все-таки от друга, и гонорар он вполне заслужил.
Василий полагал, что финансовая поддержка с его стороны отвлечет, наконец,
Циона от бесполезной рыцарской поэтики и обратит его взоры на истинные
радости жизни; он может, в конце концов, заняться каким-нибудь престижным
бизнесом, или даже жениться на этой бойкой девице, прислуживающей
герцогине.
- Поверь мне, Ципа, - проникновенно сказал Василий, - я высоко ценю твою
дружбу и готов отдать половину денег в твою пользу.
Цион, в сущности, не отказывался от щедрого подарка, но и восторгов
особых по этому поводу не выказывал; вооруженное ограбление банка -
преступление довольно серьезное, и Вася, пусть косвенно, но принимал в нем
участие, а значит в будущем это чревато некоторыми осложнениями.
- Да, но ты ведь сам хотел заполучить капитал, Ципа?
- Хотел, но не таким путем, сэр, - мрачно отмежевывался Цион.
- Финансы, кстати, повышают половую потенцию, - пустил в ход свой
последний аргумент Василий.
- Право, сэр, не стоит тревожиться, - усмехнулся Цион, - у нас с этим
делом полный порядок...
- Браво, Ципа, браво! - искренне порадовался за друга Василий и решил при
случае сделать комплимент Виолетте, сумевшей возродить к жизни этот почти
ни к чему не пригодный биологический экземпляр.
* * *
На своей свадьбе Василий выглядел безукоризненно: костюм от Юдашкина,
туфли от Лиор и золотая брошь на синем в горошек галстуке делали его
неотразимым, вызывая восхищение многочисленных поклонниц. Де-
нег маэстро не жалел, желая потрясти воображение "академиков", до которых
дошли слухи о его удачной помолвке.
- Мужчина, не умеющий начать с нуля - сам есть ничто иное, как абсолютный
нуль, - поучительно сказал он Циону, - моя бывшая жена предрекала мне
нищету и смерть под забором, а я, как видишь, обрел миллионы и женился на
герцогине. Теперь вот куплю дом в Швейцарии и поеду в Бразилию на
карнавал, смотреть обнаженные попки.
- Как бы ты в тюрьму не угодил заместо карнавала, - мрачно предостерег
Заярконский, все еще опасавшийся происков коварного комиссара.
- Тюрьма - это для неудачников, Ципа, - весело отозвался Василий, - а я
любимец фортуны и призван служить музам.
Алису наряжали в лучшем салоне для невест. Она вся была увешана
драгоценностями, и про ее наряды писали в "Едиот Ахронот". Василий нарочно
пригласил корреспондента из популярной газеты, зная, что семейство
Ашкенази читает именно это издание.
Герцогиня пожелала, чтобы на ней сверкали самые дорогие бриллианты, и
Василий купил их у знаменитого ювелира Лузмана.
Он сорил деньгами налево и направо и готов был, кажется, истратить все до
единой копейки, чтобы угодить любимой.
Среди приглашенных почетных гостей находился сам Иуда Вольф с супругой и
свитой телохранителей, отвечающих за жизнь бесценного босса.
Нижняя челюсть главы Тель-Авивской полиции все еще ныла после классного
удара, которым его угостил герцог, и могучие телохранители из спецназа не
отступали от него ни на шаг. В боковом кармане Вольфа время от времени
позвякивал мобильный телефон, вызывая неудовольствие его очаровательной
супруги. Комиссар был заметно озабочен сегодня и нервничал больше
обычного; он забыл сказать своей бывшей секретарше, чтобы не ждала его
нынче к ужину, а главное, не звонила то и дело на сотку, отключить которую
он не мог, поскольку ждал важных сообщений от Кадишмана; неудачливый
лейтенант должен был выйти, наконец, на мертвецов, и комиссар боялся, что
об этом важном событии прознают журналисты. В последние дни секретная
информация, касающаяся каннибалов, неведомым образом просочилась в прессу,
и обеспокоенный комиссар приказал держать в строжайшей тайне утвержденный
план оперативных мероприятий полиции. Одна из запланированных на сегодня
вылазок была возложена на лейтенанта Кадишмана, и у комиссара были все
основания полагать, что он непременно завалит дело.
Супругу комиссара звали Ривка Вольф. Это была огненно рыжая особа с
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Березин Федор
Орловский Гай Юлий
Самойлова Елена
Афанасьев Роман