Чтение 39–й страницы книги ~Московский полет~

Теперь он шел ко мне, распахнув руки для объятий -- высокий, старый,
красивый, в прекрасном голубом костюме и синем галстуке.

С приездом, дорогой мой!-- сказал он и обнял меня, как отец обнимает
блудного сына.

Ты по седел там, в Америке!

А вы прекрасно выглядите,-- ответил я ему на "вы", все еще чувствуя
себя студентом перед уважаемым профессором.

Слушай, старик!-- сказал он.-- У меня есть замечательная идея для
совместного фильма! Нужна иностранная фирма. Ты можешь протолкнуть мою
заявку в Голливуде?

Боюсь, что нет. Я уже не работаю в кино, я пишу книги.

Жаль... -- и он сразу потерял интерес к моей персоне.

Но после короткой паузы вдруг смерил меня пристальным взглядом:

А сколько тебе лет?

Полсотни уже, --усмехнулся я.

Небось, еще баб тр...?

Ну-у-у.. -- произнес я смущенно, эти темы мы раньше не обсуждали со
своими профессорами.

Конечно, тр...!-- он вздохнул:-- А я уже нет. Не могу!-- и, обреченно
разведя руками, повернулся и ушел к буфетной стойке.

Глядя ему в спину, сразу ставшую какой-то старо-сутулой, я вдруг
подумал: Господи, неужели и я в его годы буду думать только об этом?

Допив отвратительно теплый абрикосовый сок, я вспомнил про усача,
который минуту назад зырился на меня из-за соседнего столика. Однако усача
уже не было в буфете, и я пошел обратно в зал, собираясь найти Марину
Князеву и узнать у нее, почему Москву накачивают войсками. Но и Марины уже
не было на том месте, где она раньше стояла. Я обвел глазами ряды народных
депутатов, и вдруг... вдруг мой взгляд наткнулся на профиль человека,
которого невозможно спутать ни с кем. Гдлян! -- сразу подумал я и замер на
месте. Боже мой, это же Тельман Гдпян!

Тут я должен остановиться. Правда, как говорит Исаак Башевич Зингер,
"без любовной истории нет литературы", а как раз в этой главе никакой
любовной истории нет, но тем не менее я должен тормознуть фабулу именно
БЭТОЙ главе. Потому что в моих "Гэбэшных псах" и "Кремлевских лисах",
написанных и опубликованных на Западе еще в 1982-1983 годах, то есть даже до
появления в прессе имен Гдляна и Иванова -- в этих романах два выдуманных
советских следователя тоже проникают в партийно-коррумпированную пирамиду
власти и расследуют махинации и аферы Юрия Чурбанова, Галины Брежневой,
кремлевских и республиканских министров. Иными словами, то, что я сочинил,
вдруг реализовалось в жизни, в деле Гдляна и Иванова мои выдуманные
литературные герои стали реальными людьми! И, как вы понимаете, мне было до
жути интересно сравнивать этих реальных следователей с теми, кого я писал
восемь лет назад. Но чтобы вот так, запросто, на второй день пребывания в
Москве увидеть их живьем! -- об этом я, собираясь в поездку, даже не
мечтал...

Гдлян сидел в шестом ряду, в самой середине ряда. Его загорелый лысый
череп сливался с крутым лбом и бликовал в свете рампы. А его медальный
армянский профиль хорошо читался на фоне высокой бархатной спинки кресла.
Стоя в проходе, я открыл свой блокнот и быстро написал:

"Уважаемый господин Гдлян!

Если у Вас найдется пара минут для автора книг "Гэбэшные псы" и
"Кремлевские лисы", я буду Вам очень признателен.

Вадим Плоткин"

Сложив эту записку вчетверо, я надписал крупно "Гдпяну" и послал по
рйду. Записка пошла по рукам, я ждал. Вот он получил ее, вот развернул,
читает. И маленькая худенькая брюнетка лет сорока, сидящая рядом с Гдпяном,
наклонилась к нему и читает тоже. А потом они оба поворачиваются ко мне, иа
лице у женщины изумление, даже рот открылся в немом вскрике. А Гдлян вдруг
встает прямо посреди речи очередного оратора, выходит из ряда и берет меня
под локоть:

Пойдем покурим.

Мы выходим в фойе. Здесь, у лестницы, на длинном столе, расставленном
кавказским мужчиной и русской женщиной, лежат большие черно-белые фотографии
Гдляна, Иванова, Ельцина и рядом -- куча денег.

Может, вы подарите мне одну из ваших фотографий?-- говорю я Гдляну.

Он подходит к столу и спрашивает у мужчины и женщины, сидящих тут:

Что это такое?

Это "Комитет защиты Гдляна и Иванова", Тельман Хоренович,-- говорит
женщина.-- Мы собираем пожертвования.

Я вынимаю из кармана несколько долларов, бросаю их в общую кучу, но
Гдлян перехватывает мою руку:

Вы что! Мне еще не хватало "иностранной поддержки"! Мы отходим, садимся
в кресла, закуриваем.

Что вас интересует?-- спрашивает Гдлян.

Все!-- говорю я и чувствую, как мои губы расплываются в идиотской
улыбке.

Гдлян смотрит на меня с недоумением, я объясняю:-- понимаете, Тельман,
я нахожусь в дикой ситуации. Ведь я вас выдумал. Вас и Иванова. Восемь лет
назад, когда вы еще и не начали свое "узбекское дело", я написал роман о
следователях, которые распутывают дела партийной мафии. А семь лет назад в
"Кремлевских лисах" я описал, как эти следователи ведут дело Галины
Брежневой, сочинил ее допросы и даже цифры "левых" доходов брежневской
семьи. Самое поразительное, что когда в прессе были опубликованы суммы
взяток, присвоенных Чурбановым, они почти совпали с моими! Пожалуйста, не
обращайте внимания на идиотское выражение моего лица -- я просто не могу
ПОБРИТЬ, что сижу с человеком, которого выдумал...

На смуглом, медально-черном лице Гдляна появилась горькая усмешка:

Вы писали свои романы о героях-следователях, а перед вами сидит
следователь -- "преступник". Я не читал ваших книг, но слышал о них. Что вас
интересует? Вы будете брать у меня интервью?

Нет,-- говорю я, еще не в силах убрать с лица улыбку самодовольного
автора.-- Мне просто интересно слушать, как вы разговариваете, видеть, как
вы курите, усмехаетесь. В моем романе вы некурящий...

Тут я вижу, что мое самоупоение начинает его раздражать -- ему сейчас
не до лирики. Я беру себя в руки и задаю "серьезный" вопрос:

В какой фазе находится ваше дело сегодня?

Он тут же преображается, говорит четко, как диктует:

У нас отняли дело, которому мы отдали шесть лет жизни. Вот уже
несколько месяцев другие следователи -- следователи из КГБ -- разрушают это
дело, выламывают из него доказательства и меняют показания свидетелей, чтобы
спасти от правосудия членов мафии, которые еще у власти. От меня хотели
отделаться или откупиться -- это уж как посмотреть,-- предлагали мне
должность генерального прокурора Армении. Я отказался. Сейчас против нас
ведется служебное расследование, нас травит пресса, а нам не дают
возможности публично ответить на обвинения. Мое выступление на Съезде
народных депутатов не состоялось, вся пресса получила команду не упоминать
наши имена иначе как в негативном смысле. Комиссия Верховного Совета под
руководством Роя Медведева расследует нашу "деятельность". Вы знаете, кто
такой Рой Медведев?

Знаю, историк. Автор книг о Сталине, Хрущеве, Брежневе, Андропове...

Верно. Завтра у нас решающий бой -- в восемь вечера нас вызывают в эту
комиссию на ковер. Мы требуем вернуть нам дело, пока оно не уничтожено
окончательно. Если мы проиграем, это значит, что партийный аппарат
сворачивает гласность, что вся перестройка кончилась.

Смогу ли я узнать результаты этого заседания?

Запишите мой рабочий телефон...

Я вспомнил улыбку, с которой Ельцин дал мне свой телефон, и сказал:

Мне Ельцин тоже дал свой телефон. Но я не уверен, что дозвонюсь.

Ко мне дозвонитесь,-- сухо сказал Гдлян. -- Я или Иванов всегда в
кабинете. Мы вас примем. Это недалеко отсюда, пять кварталов вниз по
Горького. Благовещенский переулок, 10, следственная часть Прокуратуры СССР.
Завтра нас не будет, мы будем на комиссии. А послезавтра, первого августа...

Тут к нам подошла та самая маленькая и худенькая брюнетка, которая
сидела в зале рядом с Гдляном. Мы встали с кресел, она протянула мне руку:

Татьяна Колягина. Я слышала вашу книгу по "Би-Би-Си". Скажите, как вы
могли еще тогда знать цифры взяток, которые получал Брежнев, Чурбанов и все
остальные? Я повернулся к Гдляну:

Теперь вы видите, что я не зря улыбался. Ей-богу, нам есть о чем
поговорить.

Вот и приходите послезавтра, во вторник,-- сказал Гдлян явно
потеплевшим тоном.

А Колягина протянула мне свою визитную карточку и сказала:

Если у вас останется время после Гдляна, я бы тоже хотела с вами
поговорить. Я специалист по советской теневой экономике.

Можете считать, что она единственный у нас специалист по советской
нелегальной экономике,-- добавил Гдлян.

Я взглянул на визитную карточку. На ней значилось:

ТАТЬЯНА ПЕТРОВНА КОЛЯГИНА

Профессор, Доктор экономических наук,

Заведующая сектором советской экономики

ГОСПЛАНА СССР.

И дальше шел столбик телефонов -- служебных и домашний.

Господи, вдруг вспомнил я, но я же завтра улетаю в Ленинград! А как же
интервью с Ельциным? С Гдляном?