Чтение 39–й страницы книги ~Бассейн с крокодилами~

дурочке, я поехала искать Октябрьскую улицу.

Мне не пришлось пускаться в далекое путешествие. Нужная магистраль
пролегала неподалеку. Контора Решетникова располагалась именно на этой
улице, и я побрела в нужном направлении, чувствуя, как мороз подбирается к
носу.

Дом 2 оказался обычной блочной башней. Такие строили по всей России.
Двенадцать этажей, один подъезд и замусоренный до последней степени
вестибюль. После свежего морозного воздуха мне показалось, что я задыхаюсь.

В нос ударил едкий аромат чего-то тошнотворного. Проскочив мимо лифта на
лестничную клетку, я обнаружила шесть одинаково грязных дверей. Цифра 1 была
намалевана мелом. Поискав глазами звонок и обнаружив только два свободно
свисающих проводка, я стала колотить в дверь ногой. С той стороны
послышалось покашливание, и на пороге возник глубокий старик. Не дай бог
дожить до таких лет! Маленькую головку покрывала растительность, похожая на
цыплячий пух, глубокие морщины бороздами спускались по щекам к шее, глаза
сидели так глубоко, что в первый момент показалось, будто в черепе зияют
пустые глазницы.

- Чем могу служить?

- Квартиру продаете? - сказала я неожиданно первое, что пришло в голову.

Наверное, дедуля в глубоком маразме, говорить следует с кем-нибудь из
домочадцев, вот только дома ли они...

Мафусаил уставился на меня блеклыми глазками и неожиданно заявил:

- Jamaiz de la vie .

Я чуть не свалилась от неожиданности и в растерянности спросила:

- Pourquoi! ?

- Вы говорите по-французски? - восхитился дедуля. - Входите, мой ангел,
потолкуем.

Я втиснулась в узенькую прихожую. Места гут не было никакого. Слева -
вешалка с большим овчинным тулупом, справа - холодильник.

- Раздевайтесь, душечка, - суетился хозяин, - небось продрогли,
бедняжечка. Сейчас чайку глотнем с шанежками. У меня правнучка - мастерица
печь.

Почти сдернув с меня шубку, дедуля неожиданно крепкой рукой поволок
незваную гостью в комнату. Небольшое помещение было почти полностью забито
книжными полками. Собрания сочинений Золя, Бальзака, Виктора Гюго, Анатоля
Франса - все на французском языке. На обеденном столе лежал томик "Сокровища
поэзии". Усаживаясь, я тихонько пробормотала:

Под мостом Мирабо

Тихо Сена течет

И уносит нашу любовь...

- Ну надо же, - подпрыгнул на месте хозяин, - я тоже обожаю Аполлинера.
Великий поэт!

Пока хозяин готовил чай и разогревал на сливочном масле круглые пирожки с
мясом, оказавшиеся и впрямь волшебно вкусными, мы обсуждали поэзию начала
двадцатого века. Отхлебнув абсолютно черную жидкость, дедуля с чувством
произнес:

- С удовольствием поставил бы вам "отлично". Можете спросить у студентов,
меня не так легко расколоть на пятерки. Кстати, у вас прекрасное
произношение, с трудом верится, что говорит не коренная парижанка.

Это точно. Языком я владею в совершенстве. В первые годы жизни в Париже
меня принимали когда за немку, когда за голландку, и все из-за слишком
твердого "л". Позднее уже никто не сомневался, что я родилась во Франции. Но
дедушке знать мою историю незачем, поэтому я ответила:

- Здесь нет моей особой заслуги, просто попались замечательные
преподаватели.

- Большая редкость в наше время, - покачал головой дедуля и церемонно
представился:

- Андрей Франсуазович Витепаш, профессор университета.

- Вот вы, наверное, имеете французские корни...

- Да, - оживился преподаватель, - мой предок был из тех самых
наполеоновских солдат, отступавших по Старой Смоленской дороге. Драгун
отчаянно голодал и обморозился, вот и пожалела его русская баба из
деревеньки Мокеево. Так и пошли в России крестьяне Витепа, "ш" прибавилось
потом, для удобства произношения. Затем родичи перебрались в Москву, стали
служивыми людьми, чиновниками мелкой руки. Я же божьей милостью поступил в
университет - видимо, с генами любовь к французскому передалась. Ну а потом
так и остался при alma mater.

- А в Вермь как попали?

- Обыкновенно. Сначала посадили как врага народа, потом запретили въезд в
столицу и вновь посадили... Только в 1955-м наконец вышел. Доехал до Верми,
здесь и остался. Но не жалею, женился. Знаете...

Опасаясь, что профессор сейчас пустится в длительные и путаные
воспоминания, я осторожненько прервала его:

- Как трудно переезжать с таким количеством книг!

- И не говорите, - вздохнул Андрей Франсуазович. - Когда супруга моя -
царствие ей небесное, святой была человек - скончалась, я дочери и сказал:
"Ну зачем мне одному четыре комнаты? Давай разменяемся". Вот и вышла мне
двухкомнатная, а внучке трехкомнатные хоромы. Ну, доплатить пришлось, не без
этого... Так еле перебрался, знаете ли. Книги полмесяца увязывал. Хорошо -
помоложе был... Пятнадцать лет - это большой срок, а семьдесят и восемьдесят
пять - две огромные разницы, как говорят мои безграмотные студенты.

- Как пятнадцать лет? - изумилась я.

- Что Так удивляетесь, душечка? Дом построили в 1984 году, один наш
преподаватель эту квартирку и получил как очередник. Вот с ним обмен и
провернули.

- То есть вы хотите сказать, что живете здесь безвыездно с 1984 года?

- Конечно, а что же в этом странного?

- Сколько у вас комнат?

- Полторы, - усмехнулся профессор и толкнул небольшую дверь.

Я заглянула в открывшееся помещение. Да, такую квартиру действительно
нельзя назвать двухкомнатной. В крохотном пенальчике еле-еле поместились
небольшая софа и тумбочка, заваленная книгами.

- Тесновато, конечно, - вздохнул Андрей Франсуазович, - но я человек
одинокий, мне вполне хватает. Вот надо мной Филимоновы проживают, так у них
трое детей. Честно говоря, ума не приложу, как они на ночь устраиваются? А
главное - как ухитрились при такой давке троих создать?

- И не меняли больше квартиру? - продолжала я тупо настаивать на своем.

- Зачем? Кто сказал, что я решил продавать жилье?

- В риэлтерской конторе.

- Ошибка вышла, ангел мой. Правда, я рад чрезвычайно: слушал ваш
французский как музыку. Даже не представляете, какое удовольствие общаться с
собеседником и не поправлять беспрестанно омерзительное произношение.

- Октябрьская улица в Верми одна?

- Конечно.

- Может, домов под номером 2 несколько?

- Как это? - изумился Андрей Франсуазович.

- Ну, допустим, 2а, 26...

- Нет-нет, - замотал головой профессор.

- Домоуправление где находится?

- Зачем вам?

- Хочу узнать, в какой квартире жила семья Поповых. Бабушка, учительница
музыки, и девочка Аня. Старушка умерла в этом году, кажется, весной, а
осенью внучка продала квартиру.

Профессор в задумчивости покачал головой.

- Таких здесь не было.

- Точно знаете?

Андрей Франсуазович допил похожий на чифирь чай и с достоинством сообщил:

- Когда в несчастной России началось безобразие, именуемое торжеством
демократии, в Верми стало стремительно разваливаться коммунальное хозяйство.
Прокладку в кране поменять и то превратилось в проблему, к тому же
мастеровой люд принялся ломить за работу такие деньги... Вот мы на собрании
жильцов и решили: спасение утопающих - дело рук самих утопающих. Дом наш
уникален. В 1984 году его заселили научные работники - преподаватели разных
вузов Верми. Зарплаты у всех грошовые, зато руки умелые и мозги на месте.
Вот и выгнали всех пьяниц. Ежели неполадки с сантехникой, пожалуйте к Никите
Вадимовичу из 75-й. Он доктор технических наук. Коли неприятности с дверями
или окнами - Олег Петрович из 12-й тут как тут. Вообще-то он пишет книги об
истории Англии, но при этом изумительный столяр, можно даже сказать -
краснодеревщик. Сделал мне полки лучше фабричных. По электрике Алевтина
Герасимовна мастер. Да что там коммунальные неприятности, у нас и врачи тут
свои... Меня же как существо бесполезное и неумелое, естественно, назначили
начальством - председателем домового комитета. Слежу, чтобы в тесный
коллектив не проникли "новые вермяки". Так что в доме знаю всех поголовно.
Никогда тут не жила преподавательница музыки...

Простившись с говорливым и приветливым профессором, я выбралась на улицу
и моментально затряслась от холода. Редкие прохожие кутались в дохи и
огромные овчинные тулупы, под их ногами, обутыми в пимы, бодро похрустывал
снег. На дворе было градусов тридцать, не меньше.

До гостиницы я добралась только к десяти вечера и сразу обнаружила массу
"приятных" нюансов. Горячей воды не было. Ее тут, оказывается, после девяти
отродясь не бывало. Электричество отключено, и буфет закрыт

- Тут близенько, - сообщила пожилая дежурная, - две остановочки на
автобусе отъедете и попадете в ночной магазин. Правда, цены! Но москвичи -
люди богатые!

Вылезти вновь на мороз было выше моих сил.

- Здесь нельзя такси взять? - спросила я, вынимая кошелек.

Через полчаса в моем номере появилась тарелка с горячей картошкой,
утопавшей в растопленном сливочном масле, а поверх нее громоздилась горкой
квашеная капуста. Принесли очень крепкий обжигающий чай со сладкими
булочками и вареньем. На стол водрузили большой фонарь, работавший на