Чтение 39–й страницы книги ~Несекретные материалы~

- Ничего, - вздыхала мать, - подрастут, женятся, разделим деревеньки,
начнут хозяйствовать, все и уладится. Дед мой был вылитый цыган, вот
правнук весь в него, а Троша просто ревнует, с возрастом это пройдет.

В декабре 1917 года в Горловку пришли красноармейцы с бумагой, барский дом
предписывалось освободить.

- Тута теперь станут раненых лечить, сваливайте, господа хорошие, будя,
пожировали, - сообщил чуть пьяноватый парень в шинели.

Мария кинулась собирать столовое серебро.

- А вот этого не надо, гражданочка, - нехорошо ухмыльнулся командир, - все
конфискуется в пользу победившей революции.

Мария растерянно посмотрела на мужа. Тот вежливо предложил:

- Может, солдаты желают выпить и закусить? Распорядись, дорогая!

Тут же накрыли огромный стол. Молоденькие горничные с ужасом наблюдали, как
солдаты немытыми руками рвут на части ароматную курятину. Из подвалов
таскали элитные вина и коньяки. Вскоре "конфискаторы" запели песни, а потом
заснули мертвецким сном. Для пущего эффекта в выпивку им подсунули
снотворное.

Пока красноармейцы, распространяя удушливый запах нестираных портянок,
спали, слуги вместе с господами метались по комнатам, собирая самое ценное.
Кое-что зарыли во дворе, часть прихватили с собой.

- Ненадолго расстаемся, братцы, - плакал Андрей, прощаясь с дворней, -
скоро хамов погонят, опять прежняя жизнь пойдет.

Одолжив у ключницы и повара одежду, барин и барыня пошли по дороге в
деревню. Трофим, надевший наряд конюха, нес чемоданчик с вещами и
ценностями.

В Горловке заночевали. Утром Андрея и Марию нашли проспавшиеся солдаты,
вывели во двор и расстреляли.

- Уж как их староста ни прятал, - вздыхал Прохор, - а отыскали... Прямо за
избой и порешили...

Потом, ближе к вечеру, верные слуги сколотили гробы и похоронили господ на
кладбище.

- А Трофим?

Прохор принялся кашлять и наконец произнес:

- Да чего уж там, коммунистов проклятых давно нет. Спасся парень.

У Евлампии дочь Авдотья в жару лежала, лихорадка ее ломала, так Трошу рядом
положили, солдаты даже в избу побоялись зайти. А наши все про барчука
смолчали, так и выжил...

Вскоре из города прибыл Николай и долго рыдал на родительской могиле.
Помирился он с братом, юноши кинулись друг другу в объятия и решили вместе
эмигрировать. Но в ночь перед отъездом Трофима свалила лихорадка. Очевидно,
он все же подцепил болезнь от Авдотьи. Вместе с ним заболел еще один парень
- Лешка Никитин.

- Беги, сынок, один, пока жив, - велела Николаю Евлампия, - горе, конечно,
но, похоже, Троша не жилец.

Заливаясь слезами, прижимая к себе собачку Фоку, Коля уехал. А Трофим
неожиданно выздоровел, скончался Лешка Никитин. Умная Евлампия велела
похоронить несчастного в могилу к господам а на кресте добавить имя -
Трофим. Барский сынок получил документы Лешки и пошел по жизни крестьянским
сыном, старательно скрывая дворянское происхождение. Никто из крестьян не
выдал тайны даже когда стало понятно, что Советская власть установилась
всерьез и надолго.

Я вытащила паспорт Корзинкина и подсунула деду:

- Приезжал ли сюда этот мужчина?

Прохор принялся напряженно всматриваться в фото, потом начал сморкаться.

- Вылитый Коленька, господи, выжил, значит хозяин мой, услышал спаситель
молитвы!

- Так не было тут Базиля?

Прохор, однако, почти не обращал на меня внимания.

- Вот радость-то, - причитал он, - сохранилась фамилия. Трошины-то детки
Никитиными записаны. Приезжали сюда двое - мужчина и женщина. Алексей
Иванович да Вера Ивановна, назвались внуками Корзинкина Трофима, все искали
по деревне, может, кто документы какие сохранил, туже купчую на дом. Только
зря. У Евлампии-покойницы, экономки господской, правда, что-то было
припрятано. Но после ее смерти Авдотья от греха все и пожгла - боялась.
Очень Трошкины внучки убивались, даже адресок женщина оставила - на всяк
случай.

- Не выкинули?

Прохор подошел к иконе и вытащил из-за божницы мятый листочек. Что ж,
похоже, больше ничего не узнать. Базиль был тут, но дедок, очевидно,
отходил куда-то, а Корзинкину и в голову не пришло, что и заброшенной
деревне есть жилец.

Я вышла из дома и пошла вправо, к машине.

- Дочка, - крикнул дед, - на дорогу лево бери.

- У меня там машина.

- Ну и ну,- удивился Прохор, - той тропкой не проехать, и мосток развален,
вперед бы подала да свернула мимо сторожки.

Я улыбнулась ему. Дед крякнул.

- Слышь, дочка, сделай милость, коли на автомобиле, съезди мне в аптеку,
тут недалеко тебе будет, а мне недопехать. Купи валокордину пузырек,
погоди, деньги дам, он теперь дорогой, зараза.

Не взявши дедовы рубли, я покатила в аптеку, потом, припомнив серые
бесформенные ломти домашней булки, завернула в местный супермаркет с гордым
названием "Победитель". У "Вольво" большой багажник, но все покупки туда не
влезли, коечто пришлось бросить на заднее сиденье. Ящики с макаронами и
подсолнечным маслом, пакеты риса, пшена, перловки и неизвестной крупы
"Артек", тридцать килограмм муки, двадцать пачек сливочного масла, горы
тушенки, а еще чай, какао, конфеты, пятьсот стеариновых свечей, лампа
"Летучая мышь", фляга с керосином, газеты, штук двадцать детективов, мыло,
шампунь... Всю предстоящую зиму Прохор будет ходить в город только за
пенсией, а возвращаться налегке. Подумав еще чуть-чуть, купила ему
транзистор и запас батареек - все веселее жить.

Когда дед увидал, как я вылезаю из похожего на передвижной магазин
"Вольво", у него на минуту пропал голос.

- Что это, зачем, не надо, - бормотал старик, пока я, отдуваясь, таскала
мешки и коробки.

- Прохор, - строго сообщила я, - продукты и веши велел передать Базиль
Корзинкин, внук Николая. Бывший хозяин помнил вас и любил, это подарки от
него. Весной приеду, привезу еще.

Дед заплакал, потом утер глаза.

- Эх, жена до радости не дожила, как звать-то тебя, дочка?

- Даша.

- Ты, Дарьюшка, назад поедешь и две дороги увидишь, обе к шоссе ведут, но
ты, детка, по хорошей не езжай, а там, где бетонка лежит, сверни на
проселок.

- Чего так?