Чтение 39–й страницы книги ~На свободное место~

- Это я вам уже обещал, - снова вступает в разговор Кузьмич. - Наше дело
такое - все доказывать. Но сперва давайте уточним вашу позицию. Значит,
очевидные вещи вы отрицать не будете, так я вас понял?
- Не буду, - соглашается Совко.
Видно, что с Кузьмичом ему разговаривать куда приятнее, чем со мной. Это
понятно.
- Вот и давайте разберемся, - продолжает Кузьмич. - Сначала по людям,
потом по фактам. От матери, жены и дочки вы, конечно, не отказываетесь?
- Нет...
- Как бы они от него не отказались, - негромко замечаю я со своего дивана.
- А ты... - резко поворачивается ко мне Совко, но тут же, оборвав себя,
уже спокойнее добавляет: - Никого это не касается. Мое это дело, понял?
- Итак, будем считать, что вы от них не отказываетесь, - спокойно говорит
Кузьмич, словно не замечая этой новой вспышки. - Хотя... Впрочем, это
потом. А касается нас сейчас, Совко, все, что касается вас. Абсолютно все,
к сожалению. Раз уж вы решили построить свою жизнь во вред всем вокруг,
раз решили одно только горе людям приносить. Даже тем, кого любите.
При этих словах Совко лишь снисходительно усмехается, но в пустых его,
светлых глазах появляется настороженность.
- Пойдем дальше, - все так же спокойно продолжает Кузьмич. - Свое
знакомство с Лехой, то есть с Красиковым, вы, надеюсь, тоже отрицать не
будете?
- Конечно, - соглашается Совко.
- А Гвимара Ивановича Семанского вы знали?
- Нет.
- Ну, ну. Это ведь отрицать тоже глупо.
- Докажите, что знал.
- Пока это могут подтвердить два человека. Красиков и...
- А где он, ваш Красиков? - насмешливо спрашивает Совко, оглядываясь по
сторонам.
И встречается с моим взглядом. Шутовское настроение у него сразу пропадает.
- Скоро будет здесь, - с угрозой говорю я. - Ты же знаешь, что из Москвы
ему теперь не выбраться. И здесь долго тоже не прокантоваться. Его фото
уже у всех на руках, у каждого постового.
- Так вот, во-первых, Красиков, - продолжает как ни в чем не бывало
Кузьмич. - А во-вторых... Леснова.
- Это еще кто? - грубо спрашивает Совко.
- Разве не знаете? - удивляется Кузьмич. - Это же Муза.
- А-а... И ее, значит, втянули?
- Вы сами ее втянули, Совко, - Кузьмич огорченно качает головой. - Но о
Музе мы еще поговорим. Так Гвимара Ивановича вы знали?
- Ну, знал.
- И об его убийстве?
- Ну... слышал.
- От кого? - без тени усмешки, серьезно спрашивает Кузьмич.
- Не помню.
- Так. Значит, в этом пункте вы считаете, что отпираться разумно?
- Да, считаю, - резко отвечает Совко, и пухлые, яркие губы его вдруг
расплываются в усмешке. - А вы не считаете?
- Пожалуй. Тут нам придется, конечно, доказывать. Так легко убийство не
признают, - соглашается Кузьмич и неожиданно спрашивает: - Льва Захаровича
знаете?
- Льва Игнатьевича... - машинально поправляет его Совко.
- Конечно. Значит, знаете?
- Ну, знаю...
- Так. Видите? Пока мы идем с вами только по людям. А потом пойдем по
фактам. И пока вы ведете себя, я бы сказал, вполне разумно.
- А я вообще разумный человек.
- Хомо сапиенс, - насмешливо замечаю я.
Совко этого не понимает и на всякий случай со мной не связывается, даже
головы не поворачивает. Но все непонятное всегда беспокоит, мешает а порой
и пугает. Черт его знает, что я такое сказал и как это его, Совко,
касается. А тут еще и Кузьмич кивает мне и загадочно говорит:
- Именно что, - потом поворачивается к Совко: - Пойдем дальше. Виктора
Арсентьевича Купрейчика знаете?
- Нет.
Что-то в этом твердом "нет" Кузьмича явно настораживает. По-моему,
какой-то намек на искренность.
- Залезли в квартиру, даже не зная, кто хозяин?
- Какую еще квартиру? - резко спрашивает Совко. - Ни в какую квартиру я
лично не залезал.
Это уже очевидная ложь, и разоблачить ее весьма просто, стоит только
показать Совко утерянную им там перчатку. Но это делать еще рано. Кузьмич
придерживается принятого плана допроса.
- Ладно, - соглашается он. - Значит, о Купрейчике Викторе Арсентьевиче
ничего не знаете, так, что ли?
- Ничего.
- Что ж, выходит, это тоже надо будет доказывать. Только и всего. Знать вы
его должны, деться тут некуда.
- Попробуйте докажите, - нахально улыбается Совко. - Интересно, что у вас
получится.
- Попробуем, - кивает Кузьмич. - А вот парень такой, в зеленом кашне, в
кепке, у него еще "Москвич" красный. Его как зовут?
Совко напряженно смотрит на Кузьмича, словно пытаясь угадать, какой ответ
тот хочет услышать и что вообще этот вопрос означает. И тут я впервые за
весь допрос перестаю его понимать. О чем думает сейчас Совко? Почему
возникло вдруг такое напряжение? Ведь самый, казалось бы, простой вопрос,
его Совко должен был ждать. Ну, откажись отвечать, скажи, что не знаешь
этого парня, только и всего. Чего тут волноваться, чего медлить?
Непонятно. А все непонятное... Да, теперь мы с Совко, кажется, поменялись
ролями.
Видимо, и Кузьмич ощущает эту внезапную напряженность и говорит с каким-то
скрытым и мне пока непонятным смыслом:
- Он здорово намозолил там всем глаза, этот парень.
- Это где же такое? - с напускной небрежностью спрашивает Совко, но эта
небрежность немало стоит ему сейчас, я чувствую.
- В том дворе, - отвечает Кузьмич.
Совко молчит. Он не спрашивает, что это за двор, его сейчас спектакль явно
не занимает, он пытается что-то сообразить или вспомнить. Но что именно? Я
по-прежнему не понимаю его и начинаю нервничать.
- А на их даче вы были? - снова спрашивает Кузьмич.
Ага. Он начинает "кольцевать" Совко вопросами по этому пункту, вызвавшему
такую странную реакцию, искать слабое место здесь, чтобы через него
прорваться или незаметно проскользнуть к истине, к разгадке этой странной
заминки в допросе.
Почему, назвав трех соучастников, Совко не желает называть двух других?
Потому что они москвичи? Ну и что? Потому что они в данный момент ближе
всех к краденым вещам, к его, Совко, доле, которую он не хочет потерять?
- Так были вы на их даче? - повторяет свой вопрос Кузьмич.
Совко колеблется, медлит с ответом и наконец выдавливает из себя:
- Не был...
Эге, кажется, он тоже начал какую-то игру с нами. Нервы мои так напряжены,
что ловят, как самый чуткий камертон, его напряжение, его попытку сбить
нас со следа.
- Ну конечно, - говорю я насмешливо, - такой мелкой шавке не положено
знать, где что лежит. Ее дело кусать кого прикажут и тявкать на ветер.
Совко резко поворачивается в мою сторону. Узкое лицо его вспыхивает,
заливается краской, кривятся, дрожат пухлые губы, и пустые глаза сейчас
полны злобы. Здорово, кажется, я его задел, самолюбивый он парень, с
гонором.
- А ты... - еле сдерживаясь, говорит он. - Ты помалкивай. Еще увидим, кто
из нас тут шавка.
- Давай, давай, - подстегиваю я его. - Но на дачу тебя все-таки не
пустили, выходит. Ты небось и зеленые "Жигули" тоже ни разу в том дворе не
видел.
Я помогаю Кузьмичу "кольцевать" слабый пункт, на который мы так неожиданно
наткнулись.
- Какие еще "Жигули"? - раздраженно спрашивает Совко, но тут же,
спохватившись и не желая, видимо, выступать в роли мелкой шавки, которой
чего-то не доверяют, добавляет: - Меня на солому не купишь. Фиг я тебе
чего скажу, заруби это себе.
Странно, но у меня такое ощущение, что он ничего об этих "Жигулях" не
знает. Неужели у них так поделены роли? Что-то не верится. Тем не менее на
"Жигулях" Совко оступился. Уловил это Кузьмич? Наверное. Во всяком случае,
он переходит к новой теме.
- Учтите, - говорит он Совко, - Музу мы пока отпустили.
- А если бы и захотели посадить, то не смогли бы, - усмехается Совко. -
Нет за ней ничего, не прицепитесь.
- Да, не успели вы втянуть ее в свои дела, это мы знаем. А верно, что вы
жениться на ней собрались?
- Не ваше дело, - снова начинает грубить Совко.
- Ошибаетесь, - терпеливо, не повышая голос, возражает Кузьмич. - Я уже
вам сказал: теперь все, что касается вас, касается, к сожалению, и нас. А
Музе вы только искалечите жизнь. Куда например, вы хотите ее увезти?
Домой, где жена с дочкой вас ждут?
- Увез бы - не нашли, - нагло говорит Совко, - сколько бы ни вынюхивали.
Такими бабами не бросаются, когда они сами в руки идут.
- Еще бы, - усмехаюсь я. - Она же по глазам гадает и своя до смерти, так,
что ли? Еще и завалить обещал, когда надоест, чтобы другому не досталась.
И тут Совко резко поворачивается, готовый, кажется, кинуться на меня,