молодое - след послевкусия требовал повторения дегустации, и Петр шарил глазами
в поисках слуги...
повернулся, застигнутый врасплох. Очень он этого не любил! Но повернулся и -
застыл этакою женою Лота. Сравнение из Торы было здесь вполне уместным
могла. Во-первых, вряд ли она запомнила хоть кого-то, кроме Иоанна, - тогда, у
реки. Во-вторых, даже если и запомнила, то Петра, а не Вителлия: вместе с
одеждой Петр изменил и внешность - волосы, цвет глаз, форма губ... Мелочи,
легкая и привычная работа, а эффект - стопроцентный. Тыщу раз проверено.
она. Честное слово, она владела своей внешностью не хуже Петра. В долину
Иордана пришла яркая, уверенная в себе и своей броской красоте женщина, пришла
царица, и все в ней тогда было пышным, жарким, броским - царским. Как там у
классика: "от гребенок до ног". А сейчас перед римлянином Вителлием стояла юная
и нежная красавица - тонкая, воздушная, пастельная. Стиль "арт-нуво", которому
до рождения- две тысячи лет без малого. На ней почти не было драгоценностей -
только тонкий золотой обруч на распущенных, чуть волнистых длинных - до пояса -
волосах да грозди тоже тончайших золотых браслетов на запястьях. Длинная и
широкая, волочащаяся по земле туника, ничем не подпоясанная, была практически
прозрачна, разве что чуть зафильтрована голубым цветом ткани, и почти не
скрывала небольшую, но отменной формы грудь словно бы и нерожавшей женщины:
недавняя римская мода, безумно дорогая знаменитая коийская ткань, даже для Рима
это было - на грани приличий, а уж для Иудеи...
ее отца, моего покойного сводного брата, но в народе ее называют Иродиадой,
женщиной Ирода.
лишь потому, что потерял дар речи от твоей красоты. А что до вина - да,
прекрасное...
налил вина госпоже, Петру, Антипе, но Иродиада словно бы не видела мужа, она
смотрела только на Петра, глаза у нее были зеленые-зеленые, как омут. И так же
- глубоки.
глаз этих, от прозрачной туники, от тяжелых волос, от неведомого стиля
"арт-нуво" поплыл великий Мастер, который,. если честно, никаких земных
удовольствий, кроме работы, не имел в землях Израильских. Так что понять -
можно. И даже простить.
выплыл, отдышался, пришел в себя.
же сам хотел выпить еще, он искал слугу, так при чем здесь глаза Иродиады?
паранорм в этой Богом избранной земле?.. Нет, не может быть, Петр услыхал бы,
почувствовал бы еще в прошлый раз. Скорее - тысячелетиями знаменитая женская
интуиция, фантастическое чутье кошки, коей и являлась эта волшебница - да,
злая, но и у злых волшебниц не отнять их волшебных способностей. Хорошее
название для рассказа: "Волшебница и Мастер". Был бы Петр писателем - сочинил
бы...
я мог тебе присниться. Ты мне - наверно, часто, теперь я понимаю...
рассыпались... Некорректное сравнение, подумал Петр; откуда здесь льдинки? И
сам же себя поправил: вот они. Омут в глазах Иродиады словно бы загустел,
потемнел, стал черно-зеленым и отчетливо холодным. Уж на что Петр - волчара
опытный, а и ему стало зябко. Неужто вспомнила? Нет, быть того не может! Просто
глаза, как писали древние салонные романисты, - зеркало души. Или кто-то другой
писал, Петр не помнил. И в зеркале Иродиады никакой души не наблюдалось, ничего
не отражало зеркало, пусто в нем было. Зато Петр отчетливо слышал ее: она уже о
нем и думать забыла.
дочь Саломия приготовила для тебя новый танец. Он тебе понравится.
пространство в середине и перед креслом хозяина. Петр остался рядом, а Иродиада
скрылась и через минуту вывела в зал совсем юную девушку, почти девочку, лет
тринадцати, хотя по еврейским законам она уже могла называться невестой.
Саломия, дочь Иродиады от брака с Иродом Филиппом первым, сводным братом
Антипы, все-таки выглядела, по мнению Петра, еще ребенком: едва оформившаяся
грудь под тонкой белой туникой, короткой, открывающей почти до колен стройные и
на удивление сильные ноги. Балетные ноги, сказали бы специалисты из времени
Петра. Худые, непропорционально длинные руки, детское, вообще не накрашенное
лицо, длинные, как у матери, черные, только прямые волосы. И никаких украшений
- кроме множества тонких золотых браслетов на запястьях и лодыжках.
все уже когда-то было. И не раз, не раз...
чуть ссутулившись, бессильно вытянув руки вдоль тела, опустив голову.
Одна-одинешенька.
всего лишь машинально отметил: пока - никаких отклонений от канона.
слышал кинноры или небелы, а может, и то и другое, слышал жесткие и длинные,
резонирующие струнные звуки, а что точно за инструменты - узнать не мог. И
гортанные трубные голоса вмешались в струнную идиллию: герены и шофары, духовые
инструменты, сделанные из рогов животных. А вот их перекрыла серебряная
хазозра, означила свой призывный, приказной металлический голос и вдруг
притихла, уступив дорогу тонким детским голосам тростниковых дудочек,
халилов...
звука деревенской дудочки не хватало ей, чтобы ожить, поднять голову, открыть
глаза и посмотреть по сторонам. И увидеть людей. И испугаться. И рефлекторно
съежиться, чуть присев, и закрыть лицо ладонями, слегка раздвинув пальцы и
выпустив из-под них любопытный взгляд.
длинные легкие руки, понеслась по кругу, не касаясь - так показалось Петру! -
босыми ступнями мраморного пола, и туника надулась парусом, и исчезли стены, и
лето вломилось в пространство танца, и ветер споро понес по небу белые облака,
и большие птицы, может быть даже гостящие здесь журавли, долгим клином
пропороли глубокую голубизну, и терпко запахло морем, и водорослями, и мокрым
песком, что, ясное дело, было вообще бредом, потому что никакого моря в
Иершалаиме никогда не наличествовало... Как можно описать танец?
терминов, и им самим стало бы понятно все - от первого до последнего па. Но -
никому больше. Потому что танец неописываем или, точнее, неописуем, особенно
если танцует некто, рожденный Богом специально для танца. И ни для чего больше.
Эта девочка была рождена для танца, о котором бессмысленно говорить словами,
поскольку не придумал никто таких слов! И исчез куда-то угловатый и
длиннорукий, худой подросток, журавленок, не ведавший неба. В низком дворцовом
небе летела красавица, в сравнении с которой ее великая мама вспоминалась
смутно и неопределенно: так, что-то...
журавлик, сложивший крылья-руки на узкой груди, робко склонивший лицо, укрытое
черным покрывалом волос. Всякое чудо имеет свой финал. К сожалению. А публика
вела себя ничуть не слабее, чем где-нибудь в Ла-Скала, Гранд-опера или Большом.
Бесконечный длиннющий вопль, а внутри него - отдельные, но многочисленные
выкрики, то и дело свист, топот ног, какие-то женщины, видел Петр, плакали, не
стесняясь слез. И похоже, танец Саломии был откровением не только для Петра, но
и для всех приглашенных, даже для самого Анти-пы. Неужели Иродиада-Мирьям так
тщательно - почему? какой смысл? - скрывала и от мужа, и ото всех безудержный
дар дочери? Петр с удовольствием послушал бы сейчас Иродиаду, но она стояла
далеко, ее фон перекрывался сумасшедшим по накалу фоном десятков зрителей. А
девочка неторопливо пошла к маме, словно весь этот орущий восторг не имел к ней
никакого отношения. Подошла, ткнулась лицом в шею Иродиады: рост у них
одинаковый. Мать что-то шептала дочери.
- огромный, тяжелый, неуловимо похожий на памятник древнему правителю
Великобритании Уинстону Черчиллю, до сих пор стоящий в Лондоне.
танцовщица. Я сделаю для тебя все, что ты хочешь. Проси. Я прошу: проси!..
глазами дочери. Специально? Все уже сказано?..
свободному от гостей, словно те еще ожидали продолжения танца, остановилась,
нескольких шагов не сделав до Антипы смотрела в пол. Так - в пол - и произнесла
глухо:
Иродиаду. Та стояла отрешенно, будто просьба дочери вовсе ее не касалась.
Каприз взрослого ребенка. Или юной женщины, как хотите.
Шилова Юлия
Громыко Ольга
Ильин Андрей
Афанасьев Роман
Лукьяненко Сергей
Шилова Юлия