Чтение 39–й страницы книги ~Ноль часов или Крейсер плывет навстречу северной Авроры~

- За помощь...

Одевающийся Бохан переместился так, чтобы заслонить собой стол, на
котором лежали эти паршивые две влажные сотни и семнадцать рублей мелочью.

- Потом объясню, - быстро и тихо попросил он. - Не надо сейчас ничего,
ладно?

- Вы салитесь, - сказала мать. - Стульев всего три... вы вот сюда, на
Женину кровать садитесь.

Сели. Вся сцена была тягостной и вызывала желание покончить скорее. Было
бы нормальное жилье, нормальный, пусть бедный, достаток - естественно было
бы поулыбаться хозяйке, а прямо за дверью дать дезертиру по шее, чтобы не
хрен, все служат, у всех матери, шустрый больно. А тут просто какая-то
душераздирающая постановка "Напрасно старушка ждет сына домой". Что
скажешь?.. Не то пристрелить, чтоб не мучались и себя не мучить, не то
печенку из себя вынуть и отдать на прокорм.

Бохан, с трудом шнуруя набухшие прогары, выстраивал оправдания.

- Телефона-то нет, - сказал он. - А на почту далеко ходить, ездить не на
чем. Я перед отходом как раз получил письмо, что болеет, дома часто лежит,
вот и решил... и застал.

- К счастью случилось, - сказала мать.

- И вообще трудно сейчас, света вот нет опять полгода.

- А куда ж он девался? - спросил Кондрат, и все дружно подняли глаза к
лампочке в оранжевом пластиковом абажуре, словно обрадовавшись, что есть
повод не смотреть на хозяев.

- А солярки для движка нет. Хозяйство выморочное, одни долги.

Понятным образом напрашивалось сравнение положения его матери с
пенсионерами Вытегры, встреча с которыми подвигла на решительные действия, и
из этого сравнения те стали выглядеть благополучными и наслаждающимися
благами цивилизации. Здесь не от кого было ждать ни немецкого супа, ни
русского милосердия.

- Свет-то ладно, - махнула хозяйка и промокнула глазницы. - Вот без
телевизора плохо.

- Что, и телик не работает?

- Так он работает, но электричества-то нет.

- А чем болеете-то?

- А кто ж его знает. Неможется иногда совсем.

- А врачи?

- А что врачи. Рентген сделали, анализы сделали. Таблетки принимаю.
Говорят - пройдет.

Она поставила на стол бутылку водки с незнакомой аляповатой этикеткой
"Онежская" - явно полуподпольный продукт местного снабжения по ценам ниже
керосина. Лук, чеснок, в сенях набрала из ведра миску соленых огурцов.
"Погодили бы - я картошки сварю".

В избе пахло кащеевой смертью, кислой кашей и пыльными занавесками. От
этого гостеприимства хотелось удрать. Нищета даже не трогала - она
оставалась чем-то нереальным, из параллельной жизни, не имеющей никаких
точек пересечения с жизнью нормальных людей. Единственной точкой
пересечения, как гвоздик на ножницах, был матрос Бохан, который вдел наконец
пуговки брючных клапанов в мокрые петли и теперь стоял в ожидании.

- Что ж ты мать небогато содержишь? - неискренне осудил Кондрат, пытаясь
изобразить, словно в воле Бохана было изменить это положение.

- Так, - положил в воздухе черту кулаком Шурка. - Двое - в ял, стрелой -
на борт и обратно, соберите там сколько можно, только рублями, тысяч
несколько.

А пока тяпнули сивухи и с решительностью и размахом людей молодых,
вкусивших власти денег и оружия, стали выдвигать планы. Своим словам сами
мало верили - скорее следовали потребности выразить отношение к увиденному.

- Можно купить корову, - предложил Габисония, кот Матроскин.

- А чем ее кормить? - спросила Лидия Петровна, мать. - И так у нас всех
коров порезали.

- Электричество надо провести, - сказал Кондрат.

- Откуда?

- Как откуда. Оттуда, где оно есть.

- Да говорят, в районе своя электростанция почти не работает, не на чем
стало.

Шурка натужился и решил вопрос глобально:

- Землю надо вам всем раздать.

- И хотели раздать. Не взяли. А ее как обрабатывать? Я разве могу. А
трактор, а солярка, а техника разная. Где деньги на все взять. Да ну... А
кому что продавать потом? Нет, в колхозе все же лучше было.

- Так что, восстановить колхоз?

- А его уже не восстановишь. Начальство все себе разобрало, построили
дома, купили машины.

- Так что ж - ложись и помирай?

- Примерно выходит так. Вот Жени дождусь, может чего придумаем.

- Валить отсюда! - гортанно закричал Габисония.

- Куда? В Израиль? Нас нигде не ждут.

- Да, - сказал Шурка. - Пора вам идти в партизаны. Склады грабить.

- Да уж у этих партизан без нас все поделено.

Эту скучную аграрную материю прервало тяжелыми шагами командора явление
следующее. Командором был капитан первого ранга Колчак, обрамленный и
подпираемый двумя клешниками в кожанках и с маузерами, кобуры которых
распространяли запах свежей фанеры.

- Под арест всех! - прогремел в дверях Колчак. - Встать, выходи
строиться, руки за спину!

Лидия Петровна оробело примолкла. Члены скороспелой партии "Земля и воля"
хмуро поднялись. Одного хорошего каперанга, подкрепленного парой стволов,
всегда хватит, чтобы подавить любую аграрную революцию в зародыше. Особенно
если этому зародышу все равно не грозит превратиться в гидру, опустошающую
окрестности и дали в размашистом наведении справедливости.

Но революция есть не цепь случайностей, как учил классик, а целая сеть и
даже, можно сказать, кольчуга, в которую эти случайности, высыпаемые
объективным историческим периодом, сцепляются. Так сцепляются стальные
кольца, и так сцепляются репьи на собачьем хвосте. В подтверждение какового
тезиса из-за спины разъяренного старпома возник на диво радушный и
дурашливый, явно нетрезвый голос:

- Петровна! Это чо тут у тебя? Женька вернулся? Здорово! А это кто?

И в комнату пропихнулся замечательно деревенский тип, знакомый каждому по
картофелеуборочной страде, вытягиванию трактором засевшей в проселке машины
и по непревозмогаемой надоедливости при даче или рыбалке. Основными чертами
типа являются грязные сапоги, ватник, щетина, запах алкоголя и выраженная
этим обликом готовность за бутылку сделать все вплоть до харакири.

- Так а это чо у вас здесь? - огляделся он и жестом блюдущего свою цену
гегемона подал старпому ладонь, немытость которой принимается
интеллигентными ценителями села как классовая принадлежность пейзанина.

- Я там, бля, значит, на тракторе, бля, а ребятишки, бля, прибежали,
говорят - линкор пришел, бля, матросы ходят, что, думаю, бля на хуй, за
ерунда, пойду посмотрю, бля.

Посмотрев, бля, на свою протянутую в пустоте руку, он деловито повернул
ее к другому, подержал и необидчиво опустил.

- Кто такой?

- Я? Санька я. Живу здесь. А вы кто? Чего у вас тут?

Пользуясь заминкой, Шурка в двух словах пояснил старпому ситуацию,
достаточно ясную и так. Тот сел к столу, повел носом и сдвинул граненые
стопки.

- У вас непьющие в деревне есть?

- Это смотря кто сколько не пьет, - ответила Лидия Петровна. - В общем,
откуда им взяться.

- Тогда флот временно бессилен, - сказал Колчак. - Ну хорошо, разнести из
орудий ваш райцентр мы теоретически можем. И практически можем. Вопрос:
поможет ли это вам?

- Пиздец... - восхищенно прошептал алкаш. - Лидия, это кайф. За это надо
выпить.

- Выкиньте его вон.

Сельского соседа, переполненного сногсшибательной информацией, выкинули
вон. Колчак поднялся и положил на стол деньги:

- Лидия Петровна, извините за беспокойство. А тебя... - Он посмотрел на
Бохана, как Майк Тайсон, примеривающийся откусить визави что-нибудь
посущественнее уха. Преданным взглядом Бохан выразил готовность идти теперь
хоть в евнухи. Колчак сопнул и хлопнул перчаткой по столу:

- Хрен с тобой. Оставайся.

После недолгой паузы, в течение которой Бохан в сырой робе задрожал и
стал растекаться, как желе, терзаемый безумной надеждой и страхом, что
неправильно понял, Кондрат осторожно спросил:

- В каком смысле, Николай Павлович?

- В прямом. Не помирать же тут матери с голоду. Ладно... Пошли!

Словно щелкнул выключатель: светясь благородством, стали бросать
прощальные пожелания.

И тут облагодетельствованные повели себя странно. Мать слегка побледнела
разгладившимся от волнения лицом и с ноткой оскорбленности проговорила:

- Нет, нам так не надо. Пусть как все. Что же. Мы не хуже других.

- Я сказал! - рявкнул Колчак. - Это приказ.

Бохан вздохнул удивительно долго и прерывисто - такой вздох может издать
рассохшийся баян, если растягивать его меха без звука. В этот вздох
уместились многочисленные картины счастливого завтра после такой
форс-мажорной демобилизации. Наконец, меха баяна стали сдвигаться, и
выходящий воздух сложился в лишенную всякой мелодики фразу:

- Я лучше со всеми.

- Какого черта, ну!

- Я не дезертир, - произнес Бохан, и это не прозвучало фальшиво, а
прозвучало как-то уперто и тупо и вызвало у всех неловкость, как бывает