Чтение 39–й страницы книги ~Любимец~

- Пошли, - сказала она, вместо того чтобы поздороваться, - я покажу,
где ты будешь есть.

- Надеюсь, у собачьей будки, - сказал я.

Людмила пожала плечами. Я понял, что она считает меня психически
неустойчивым животным и не понимает, почему я попал сюда, а не на
живодерню.

Преодолев в очередной раз стыд от собственной наготы, я последовал за
Людмилой.

Перейдя снова двор, мы оказались перед широкой лестницей, которая
вела к особняку с колоннами. Поднявшись по лестнице и войдя в широкие
двери, мы попали в холл, из которого две лестницы полукольцами вели на
второй этаж. Но мы туда не пошли, а повернули направо, к двери, из-за
которой доносились гул голосов и звон посуды.

Войдя туда, мы оказались в столовой - обширной комнате, облицованной
темными деревянными панелями и залитой утренним солнцем, вливающимся в
многочисленные высокие окна. Там стояло десятка три столов и столиков, за
которыми и сидели обитатели питомника.

Ближе к окнам стояли столики для малышей. Несколько женщин, одетых в
белые халаты подобно Людмиле, ходили между столиками и при необходимости
помогали малышам управляться с ложками и хлебом. Чем дальше от окон, тем
выше становились столы и стулья. Неподалеку от дверей за столами сидели
любимцы восьми-десяти лет, явные переростки. Как потом оказалось, это были
невостребованные любимцы. Если на них еще некоторое время не будет заявок,
их, вернее всего, отправят на какие-нибудь работы.

Но большинство столиков было занято любимцами в возрасте от трех до
пяти лет, именно таких обычно и разбирали по семьям.

Я не успел как следует рассмотреть эту галдящую толпу, потому что
Людмила отвела меня в угол, возле раздачи, за взрослый стол, за которым
сидел мрачного вида усатый брюнет в белом халате, видно, из местных
работников. Она велела мне сидеть, а сама принесла из-за загородки две
миски с кашей, а мрачный мужчина указал мне на нарезанный хлеб в миске
посреди стола, как будто сомневался в моей способности догадаться о
назначении хлеба.

Я молча взял ложку и принялся за кашу. Каша была недосолена. Я
спросил Людмилу:

- А где у вас соль?

Людмила переглянулась с мрачным типом в халате. Тот сказал:

- Соль в каше уже есть.

- Вот именно, - сказала Людмила. - Мне нравится.

- Я не спрашивал вашего мнения, - сказал я.

Я поднялся и пошел за загородку. Там была кухня. На раздаче стояла
толстая женщина в некогда белом, а теперь засаленном халате.

- Дайте соль, - сказал я.

- А ты кто будешь? - спросила она.

- Я контролер, - сказал я.

- Господи! - воскликнула женщина. - А мне не сказали!

- Дайте соль, наконец! - рассердился я.

Толстая повариха принесла тарелку соли и протянула мне.

Я вернулся к столу с тарелкой соли, чем вызвал недоуменные взгляды
моих соседей, которые, видимо, ожидали, что я начну черпать соль ложкой.
Оба прекратили есть и уставились на меня.

Я же посолил кашу и принялся есть ее так быстро, что она в мгновение
ока исчезла из миски.

- Что еще будет? - спросил я.

- Чай, - сказала Людмила послушно. Гонора в ней чуть поубавилось.

Как бы услышав это слово, из-за загородки появилась засаленная
повариха, которая принесла для меня большую кружку с чаем. Соседям же моим
пришлось ходить за чаем самим.

- Вы с какой целью? - спросил мрачный усач, отпивая чай, который
вовсе не был чаем, а лишь унаследовал название у настоящего напитка.

- Проездом, - сказал я нагло. - Должен все осмотреть, а потом поеду
дальше.

- Можете рассчитывать на мою помощь, - сообщил мрачный усач и
представился: - Автандил Церетели.

Желая, видно, произвести на меня благоприятное впечатление, он
продолжал:

- Я заведую лабораторией.

- А я генетик-воспитатель, - сообщила Людмила. - Готовлю детенышей к
будущей жизни.

- Понятно, - сказал я. Хоть еще несколько часов назад я ничего не
помнил о своем детстве в питомнике, в котором я провел первые два года
жизни. Теперь память начала постепенно возвращать мне воспоминания о нем.

Не дожидаясь, пока мои соседи закончат завтрак, и Людмила сообщит,
куда мне отправиться, я встал из-за стола и поднялся на второй этаж
особняка, потому что мне представилась длинная комната, в которой в два
ряда стоят детские кроватки, и крайняя в дальнем ряду - моя.

Лестница, коридор и сама спальня были пусты - все еще завтракали.

Под ногами была вытертая тысячами шагов ковровая дорожка, я толкнул
высокую дверь. Дверь знакомо заскрипела. Вот и комната - я мгновенно узнал
ее и направился к моей кровати.

Я стоял над кроватью и не узнавал ее - вернее всего, моя кроватка уже
развалилась, и они поставили там новую, но зато я мог себе представить,
что лежу там и смотрю, как передвигается тень от листвы могучего дерева,
растущего за высоким узким окном...

- Здравствуй, - произнес детский голос.

У моих ног стоял малыш лет трех-четырех, курчавое, рыжее существо с
веселыми озорными глазками.

Малыш протянул мне ручку.

Я пожал ее. Мои пальцы ощутили что-то странное, я пригляделся: пальцы
мальчика были соединены перепонками, на босых ногах - то же самое. И сами
пальцы на ногах куда длиннее, чем у меня.

- Я здесь сплю, - сообщил мне малыш.

- А я здесь спал раньше, - сказал я. - Только это было очень давно.

- А я испугался, - сказал малыш. - Мне сказали, что приехал злой
дядя, который проверяет, как застелены постельки. А моя застелена плохо.

- Не бойся, - сказал я. - Твоя постелька отлично застелена.

Но малыш не слышал меня - он старательно разглаживал одеяльце.

Когда он нагнулся над кроваткой, я увидел на его спине два глубоких
разреза, в которых пульсировала темная плоть.

Мне хотелось спросить у малыша, что это такое, но я испугался его
обидеть.

- А теперь? - спросил малыш.

- Теперь совсем замечательно.

- А вы и есть злой дяди?

- Я добрый дядя, - сказал я. - Если хочешь, я буду с тобой дружить.

- Хочу, - сказал малыш. Он снова прогнул мне ручку и представился: -
Арсений. А можно звать метя Сеней.

Я пошел вниз, Сеня за мной. Он обогнал меня на лестнице, на бегу
разрезы на спине разошлись.

Людмила ждала меня внизу лестницы.

- Я не знала, куда вы пошли, - сказала она.

- Я хотел познакомиться с домом, - ответил я.

- Это уникальное предприятие, - сказала Людмила, глядя на меня и упор
светлыми глазами, словно хотела проникнуть мне в сердца и выведать мот
мысли. - Мы поставляем любимцев на всю Россию У нас сотни заявок.

Малыш отошел на шаг - он ее остерегался.

- А ты чего здесь стоишь? - удивилась Людмила. - А ну немедленно на
процедуры!

Арсений не смог скрыть разочарованного вздоха и побрел прочь. Сначала
я хотел остановить его, но тут же вспомнил, что у меня есть вопрос,
который я не хотел задавать при малыше.

- Почему у него перепонки? - спросил я.

- У Арсения? - По крайней мере, она знает их по именам. - Такой
заказ.

- Извините, я вас не понял. Какой заказ?

- Мы выпускаем из нашего питомника любимцев различного рода, -
сказала Людмила. Мы с ней стояли неподалеку от входа в особняк и мимо нас
пробегали малыши, которые уже позавтракали. Некоторые спешили к
гимнастическим снарядам, стоявшим на обширной лужайке, другие расходились
по бетонным домам. - Обычно от нас не требуется ничего особенного - мы
должны гарантировать, что малыш здоров, лишен генетических изъянов, что он
знает, как себя вести в доме спонсора, не будет там гадить или шалить. Так
что когда приезжает заказчик, он берет себе детеныша из основной группы.

- Но перепонки?

- Это специальный заказ. Семья, которая заказала нам любимца,
работает на морской станции в Черном море. Муж и жена. Они проводят в
основном подводные исследования. Им удобнее иметь двоякодышащего любимца.
Вы, надеюсь, заметили, что на спине у него жабры?

- Бедный мальчик, - сказал я.

- Ничего подобного. Это очень перспективное направление исследований.
Под руководством спонсора господина Сийнико мы разрабатываем сейчас
программу "нужные дети". Вы, может быть, не знаете, но в связи с
трудностями материального характера спрос на обыкновенных любимцев падает.
Мы должны соблазнить заказчика чем-то особенным. Мы должны пойти навстречу
вкусам - потребитель решает все!

Мне было неприятно слушать Людмилу, потому что она говорила, словно
внутри нее лежала страница квартального отчета, и она считывала ее абзац
за абзацем. В школе гладиаторов Прупис рассказывал мне, что раньше
человеческие дети учились в школах. Тогда все умели читать. Картина
невероятная, трудно поверить, но у меня не было оснований не доверять