компании, - сказал я. - Но, думаю...
засады.
как-нибудь не так... неужели нет какого-нибудь запасного канала связи?
никакой спешки, не так ли?
Так мы не договаривались.
условный сигнал.
неважно.
географию?
нерешительность - я и на самом деле ее испытывал. Мне вдруг остро
разонравился первоначальный - мой же - план: накачать княжну наркотиками и
держать в подвале у Ганса до тех пор, пока не появится возможность вывезти
ее в Сибирь. И вот сейчас я на ходу решал, как сделать так, чтобы наша
группа тоже "погибла" и мы с княжной остались вдвоем в Москве - с
перспективой безумного романа на краю братской могилы и моего форсированного
внедрения в систему "Пятого марта"... В этом случае Валечка была третьей
лишней - не только как ревнивая соперница - ха! - а главным образом как
"человек без паспорта". До сих пор никому еще не удалась полноценная
подделка паспортов Рейха, в нашей группе только я и Командор имели
документально обеспеченные легенды и могли не опасаться проверки любого
уровня. Валечка же обладала только сибирским паспортом, что не вызывало бы
подозрений, будь она лояльной гражданкой; но террористка из Сибири - это уже
слишком. Тарантул как-то философствовал на тему идеальной паспортной
системы. Конечно, в Рейхе трудно работать, говорил он. С тех пор, как стало
невозможно подделать паспорт, или жить по чужому паспорту, или вовсе без
паспорта, классическая конспирация потеряла смысл. Невозможно смешаться с
толпой. Зато, когда паспорт Рейха удается все-таки добыть - это сложная,
многоходовая, ювелирная, штучная, безумно дорогостоящая операция, - то
обладатель его получает настоящую шапку-невидимку; любой проверяющий поверит
тому, что есть в паспорте и в памяти паспортного раухера, - пусть даже
вопреки бьющей в глаза реальности... В принципе, Валечку уже можно
отправлять домой, свое дело она сделала... - Давайте-ка съездим к Гансу, -
сказал я.
наклонился к уху Валечки.
высажу у аэропорта. Выходя, скажешь мне: через час у Ганса - и, естественно,
не придешь.
черной юбке и белой кружевной блузке - купили вчера в той же лавочке, где и
знаменитый купальник с рукавами. Но на этот раз стиль десятых годов оказался
к лицу.
Божией, и я сразу отметил это. "Хеншель-адажио", семидесятого года, драный и
мятый, - но мотор! Но подвески! Мы выпорхнули на шоссе и полетели к городу,
почти не касаясь асфальта.
полукилометре от коммерческого центра "Норд" Питерская была перекрыта
танками, и всех сгоняли на Хорошевский просек, с которого не было съезда до
самого Пресненского узла, там мы покрутились по лепесткам, пытаясь выскочить
на Питерскую, но ничего у нас не получилось: аэропорт был прикрыт со всех
сторон. Да, пожалуй, не следует лезть туда очертя голову... и вообще - можно
уехать в Питер или Нижний, а уж оттуда по том...
ряда в ряд, сквозь синюю пелену вглядывался в обезумевших дорожных
полицейских, пытаясь угадать их следующие жесты, сделать так, чтобы
оказаться там, куда мне нужно, куда я хочу попасть, а между тем внутри меня
рождалось и смораживалось в тяжелый лед глухое, безнадежное отчаяние, и рука
непроизвольно тянулась к приборному щитку: включить "дворники", смахнуть,
протереть все это перед глазами, что мешает, застит, не дает увидеть, не
дает проехать... Наконец нас вынесло на зады Геринговского культурного
центра, в тихий переулок, прямо к открытым боковым воротам грандиозной
подземной автостоянки.
руки с двумя обаятельнейшими девушками видимой стороны Земли, я и не
заметил, как угодил в ловушку: переулочек, выходящий на Садовую рядом с
сибирским посольством, оказался забит народом, мы полезли сквозь толпу, на
нас зашикали, - волей-неволей пришлось снизить темп и слушать, что говорят.
Над головами лениво шевелились трехцветные флаги, было несколько плакатов:
"Россия - россиянам", "Толстой! Скажи мне, кто твой друг...", "В единстве -
сила". Еле видный над головами, лысый человечек яростно кричал, доносились
отдельные слова, понять общий смысл было невозможно. Впрочем, "великая
нация" у него получалось очень четко. Что он говорит, что? - подпрыгивал
рядом со мной парень в спецовке. Спроси что полегче, посоветовал я. Они у
него, гады, всегда микрофон отключают, сказал парнишка и полез в толпу.
"Гуманный и демократический национал-социализм - это..." - донеслось до моих
ушей. Таща за собой девочек, я стал продираться по пробитому пролетарием
проходу... продвижение проходимца происходило... просто проницательно...
Наконец, мы вырвались на тротуар Садовой.
узкой полоске бывшего газона - мне два года назад здесь был шикарный газон с
полевыми Цветами и какими-то экзотическими елочками, карликовыми колымскими
соснами и стелющейся полярной березкой, - на этом пятачке собралось тысячи
две московского люда. Вдоль ограждения тротуара цепью стояли полицейские в
защитных шлемах и наплечниках, с дубинками в Руках; на стоянке машин
виднелись три узколобые морды серых тюремных автобусов. Между тем у трибуны
- или на чем там они стояли? на ящике, бочке, лотке мороженщика? - то есть
шагах в десяти от нас, началась возня.
красная круглая морда под нашлепкой черных слипшихся волос. Голос не в
пример сильнее, чем у лысого, никакой микрофон не нужен. "Сограждане!!!" -
даже не надсаживаясь, он перекрыл и шум толпы, и шум уличного движения.
"Россия на распутье! И как она пойдет! Знает только Господь! Нам грозят!
Справа и слева! И внешний враг! И внутренний! Нас призывают! Хранить
верность тому! Против чего отцы! Шли с винтовками в руках! Или присягнуть
тому! Против чего восстали! Наши деды! Национал-социалисты! Хотят навечно
повязать нас! С дряхлеющей Германией! Передельщики! Желают видеть на нашей
шее! Сибирских купцов! И генералов! Не выйдет! Господа! Путь России лежит
поверх! Замшелых догм! Не раса и не мошна! А вера! Вот что будет определять!
Вехи новой России! Нельзя служить Богу! И мамоне! Ибо сказал Христос! Раздай
деньги свои! И иди со мной! Не с Германией! И не с Сибирью! А с Христом! И
путем Христа! Мы выйдем из нынешнего мрака! Встав на святой путь!.." Так он
вещал минут десять. Мы потихоньку продавливались назад, к краю толпы. Вдруг
рядом вспыхнула потасовка: несколько парней в черных кожаных куртках
набросились на кучку гемов, черт знает как попавших на этот митинг. Гемы
отбивались. Тут же засвистели полицейские свистки, замелькали дубинки. Толпа
шарахнулась, девочек оторвало от меня и закружило - впрочем, рядом. Внезапно
меня схватили сзади, повисли на руках, подсекли - я упал лицом вниз.
Защелкнулись наручники. Я не сопротивлялся, не тратил силы. В конце концов,
в моем положении такой вот арест на пару часов, быстрый суд, штраф в
полсотни марок - самое лучшее, что можно придумать. Валечка же вполне
способна позаботиться о княжне... Так я думал, пока меня волокли за локти,
потом заставили бежать... Но мы пробежали мимо тюремных автобусов, обогнули
их - там с распахнутой дверцей стоял легковой "пони". Меня втолкнули на
заднее сиденье, один из схвативших меня сел рядом, другой - за руль, и мы
рванули с места, как на гонках. Вот это мне уже не понравилось.
доволен собой - спортивного вида парень лет двадцати пяти, коротко
стриженый, с квадратной челюстью и очень светлыми глазами. - Все узнаешь. В
свое время.
наручников за полминуты, мне - для одной руки - требовалось минут пять. Я
сидел вполоборота к светлоглазому, скованные руки за спиной, и старательно
делал вид, что смотрю по сторонам. На самом деле я и не видел ничего
снаружи, не до того мне было...
выскользнула из браслета и кости встали на место. - Таких ублюдков, как
ты...
подставился: правым запястьем, утяжеленным браслетами, я ударил его в
подбородок, а когда он откинулся назад, рубанул по шее. Тут же отключил
обернувшегося шофера, перехватил руль, свернул к обочине, кого-то подрезав -
завизжали тормоза, - ткнулся в бордюр. Вспыхнула синяя мигалка, взвыла
сирена - пересекая ряды, ко мне поворачивал полицейский патруль. Нет, это
Шилова Юлия
Самойлова Елена
Соломатина Татьяна
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Андреев Николай